О прелестях зимней рыбалки и первой любви.

На модерации Отложенный

За сеткой-рабицей, что служила забором нашему дому, начинался поселковый сад. Деревья подходили к кромке небольшого оврага. А сразу за ним протекал поливочный канал. Зимой и канал, и овраг служили местом самых весёлых ребячьих развлечений.
С обрыва мы летали на санках, спорили, чьи прокатятся дальше.
Пацаны морозили полозья, натирали их жиром. Даже не знаю, был ли от этого толк, но кто-то же нас научил?

Хорошо, если за зиму снег выпадал два или три раза. Он скапливался в овраге, ложился пластами, не таял подолгу. И мы устраивали настоящие снежные бои с возведением крепостей и горой снежков.

Где-то там, далеко-далеко по нашим ребячьим меркам, в низовьях горных рек, шлюзы перекрывали до весны. В канале обнажалось дно.
Нацепив отцовские кирзячки, мы спускались в канал и бродили по илистому дну, добывая иногда такие диковинные вещи, назначение которых даже угадать не могли.

Единственно, куда нам спускаться не разрешалось, это к старой плотине. Там постоянно стояла вода, и мы запросто могли утонуть.
Но в тот год воду спустили и с плотины. Дно бетонной чаши было выложено крупными валунами.
Сначала мы просто перепрыгивали с камня на камень, играли в пятнашки. А потом кто-то приподнял валун и вдруг увидел, что на дне ямки, в воде, плавает рыба. Её у нас называли бычком. Усатая, с приплюснутой головой, страшненькая. Очень ценилась у местных рыбаков.

Пятнашки вмиг забылись. Все с азартом стали ворочать валуны, искать рыбу. А её было много. Каждая пойманная тушка сопровождалась восторженным визгом.

Вскоре все мы вымокли до нитки. И тогда Витька предложил снять сапоги. Кто-то забоялся, что мамка заругает, а кто-то, и я в том числе, охотно скинули тяжёлые, мокрые кирзячки и босиком вошли в ледяную воду. Показалось, что ступили в огонь. Ух, и холодная же была водица! Но постепенно ноги привыкли, и мы опять стали ворочать валуны и ловить бычков.

Сколько бегали босиком, не помню, но быстро замёрзли, оделись и разошлись по домам. Каждый со своим уловом.

А ночью я проснулся от жара. Болело всё: голова, горло, но особенно болели ноги. Казалось, что кто-то молотком разбивает мне коленки, и я уже не смогу ходить. Расплакался, позвал мать.
Мать никогда не была паникёршей, лечила нас сама.

Не бегала по врачам с такой кучей детей.
Привычно сунула мне градусник подмышку, приготовила аспирин и пошла за горячим чаем. Вот такой был нехитрый набор для сбивания температуры.

Посмотрев на градусник, мама почему-то бросилась к вешалке:
- Я скоро, не бойся и не плачь.
- Куда, мама?
- В контору, Илюшенька, врача позовём. Кончились у меня таблетки.
Как кончились, когда я видел сам, что она отрезала таблетку от общей пластинки?

Мама убежала в поселковую контору к единственному телефону.
А я плавился в жару. Мне казалось, что бычки ползают по мне скользкими, клейкими тушками, тыкаются в нос, рот, глаза. Нечем дышать, я сбрасываю их с себя, но они всё выплывают и выплывают из темноты.

Ну а потом была больница. Целых два месяца в палате. Уколы, обходы, ненавистный десятый стол, дружба и драки с пацанами по палате, записки девчонкам в соседний блок.
Там же, по-моему, со мной приключилось что-то типа первой любви. Мы вдруг сошлись на почве общих диагнозов. Но её диагноз был круче. У меня просто ревматизм, а у неё ревмокардит. Поэтому она важничала и задирала нос, а я дарил ей шоколадки.
Мы, конечно, обещали писать друг другу и даже решили встретиться на каникулах. Учились-то в разных школах. Она в престижной второй, а я в новой седьмой, ничем не примечательной.

Но после выписки дорожки наши детские разошлись, и только однажды встретились мы с ней в городской поликлинике.
В процедурном кабинете раз в месяц делали нам пенящийся укол, больнучий и странный. Назывался бициллин. Да ещё и с порядковым номером: то ли пять, то ли три. Вводить лекарство нужно было очень быстро. Иначе оно кристаллизовалось и забивало иглу.
Ну, сами посудите, до любви ли тут, когда, хромая и держась за деликатное место, выходишь из кабинета с перекошенным от боли лицом?

А теперь я и забыл, как звали ту девочку: то ли Нина, то ли Ната. А, может быть, Настя? Но буква «н»  в имени была. Точно помню.)))))

От болезни я постепенно излечился. Но простывать мне теперь не рекомендуется. А рекомендуется беречь горло и держать ноги в тепле.
И я строго этим рекомендациям следую. Голова у меня всегда холодная и трезвая, всё остальное упаковано в броню.
Поэтому затемнение в полости сердца ( в просторечии «любовь-зараза») Илюхе не грозит. ))))))))))))))))))))))))))))))))