Гром небесный (4)

В Макспарке текст печатается последовательно в пяти частях, однако желающие могут его прочесть целиком и при желании скопировать в «Проза.ру» по ссылке  http://www.proza.ru/2014/05/23/1705

Часть третья

                                           10

          Я все больше убеждаюсь, что  не создана для того, чтобы принимать решения.  И тем более –  чтобы бороться и размышлять серьезно. Все случившееся вызвало у меня чувство тревоги и смятения. И Леандр верно сказал: «Если бы все можно было решить одним разом, - это было бы слишком просто. Когда покончено с личностями, остаются вопросы, которые нужно еще  решать с администрацией».

          Похоже, я поверила, что избавилась от Марселя. Впрочем, он не подавал признаков жизни. Вместе с тем я была убеждена, что он наверняка приложил руку к появлению того письма из префектуры, которое я получила спустя восемь дней после его визита. Это же я сказала и Леандру,  когда  прочитала, что меня просят явиться, чтобы «урегулировать мою ситуацию». Марсель достаточно часто пользовался услугами своих друзей, поэтому я сразу сообразила, откуда ветер дует. Леандр все отлично понял, и тут же заявил, что ему, пожалуй, стоит сначала самому зайти в префектуру, чтобы узнать, чего именно они хотят, и какие формальности требуется выполнить. Я согласилась.

          И однажды утром Леандр уехал, а я осталась одна с Марией и собаками. За исключением Боба, который не отходил от меня, все собаки были обеспокоены. Они крутились без конца в кухне, а когда мы открыли дверь, побежали по тропинке к дороге. Там они уселись возле ограды и стали ждать. Когда я их позвала, они возвратились, опустив хвосты. Только старый Дик отказался возвращаться. Это меня беспокоило, потому что вот уже два или три дня, как опять задул ветер и похолодало. Когда я спросила Марию, что же делать, она сказала мне:

          -  Ничего. Пусть остается там. Так бывает каждый раз, когда Леандр уезжает. Вообще-то шерсть у Дика густая, и он ничем не рискует. Когда выпадает первый снег, он может лежать в нем часами.

          С тех пор, как я появилась здесь, Брассак ни разу не уезжал. Я об этом не думала, и когда увидела, что собаки загрустили, я поняла, что я тоже чувствую себя не так, как в другие дни.

          Я наблюдала и за Марией. Я уже немного привыкла читать на ее лице, и поняла, что она озабочена. Мне захотелось воспользоваться отсутствием Леандра, чтобы узнать что-нибудь об их жизни до моего появления здесь.  Мои вопросы мало что прояснили. Мария мне только сказала, что земли она унаследовала от своих родителей, которые умерли здесь пятнадцать лет назад. И после их смерти она вышла за Леандра.

Потом, уж я не знаю в связи с чем,  Мария стала говорить мне о Боге и о религии. Мария верующая. Я поняла, что она цепляется за эту веру в Бога каждый раз, когда у нее случается какое-нибудь несчастье. Я не знала, как можно за это цепляться, но  ничего не сказала. В общем-то у меня создалось впечатление, что Мария мало что знает о Боге и о религии,  и не может объяснить, почему она верит.

 Мне хотелось узнать, что она подразумевает под «несчастьями». Когда я стала спрашивать ее об этом, она призналась, что ужасно боится своего мужа, когда тот возвращается пьяным. Я улыбнулась и сказала, что это случается не так уж часто. Тогда Мария мне сказала:

 - Конечно, с тех пор, как вы здесь, он не ездил в Лион. Но вы увидите, сегодня вечером он вернется пьяным. Раньше он отправлялся туда раз в неделю. И каждый раз, когда он оттуда возвращается, он меня оскорбляет.

Я ответила, что очень сожалею, - ведь ему пришлось поехать в город из-за меня.

 Тогда она как-то странно посмотрела на меня и сказала:

 - Наоборот, мне вас, наверное,  стоит благодарить. Должно быть,  это ваше присутствие удерживало его здесь.

 Сказав эти последние слова, она грустно улыбнулась.  Потом мы почти не разговаривали, но я постоянно думала об этой улыбке Марии. Мне казалось, что она страдает, и что это не только из-за того, что Брассак  может вернуться пьяным. Мне бы хотелось, чтобы она высказалась откровеннее, но я не знала, как ее расшевелить.

                                           *

 День мне показался очень длинным. Время от времени я подходила к окну. Ветер по-прежнему не утихал. Этот западный ветер продувал долину насквозь. Его порывы поднимались к кронам каштанов, так сильно взметая увядшие, уже мертвые листья, что порой казалось,  будто падают огромные желтые хлопья снега.  На холме, что напротив,  ветер раскачивал сосны. По мере того, как день клонился к вечеру, небо как будто  опускалось все ниже, и незадолго до наступления темноты облака уже опирались о лес на холмах, чтобы перешагивать через долину.

 Я тогда подумала, что когда я была маленькой, моя бабушка называла этот вечерний час временем «между собакой и волком ». Прежде чем зажечь керосиновую лампу,  она сажала меня к себе на колени, и я смотрела в окно, слушая, как она рассказывает мне всякие истории. Рассказы ее я почти забыла, зато хорошо помню, что деревья за окном в этот час всегда принимали формы людей. Сейчас я узнавала их в ближних каштанах. И, как моя  бабушка, Мария ожидала наступления полной темноты,  прежде чем зажечь свет. Это,  наверное, смешно, но,  когда она повернула выключатель, я на какое-то время пожалела, что нет керосиновой лампы.

 Я вернулась к столу и продолжала очищать от листьев початки кукурузы. Мария принялась вновь за штопку, но я заметила, что она часто поглядывает на часы. Она знала расписание поездов, и, очевидно, рассчитывала время, которое понадобится Леандру, чтобы подняться сюда от вокзала. Она больше не говорила ни слова. В течение нескольких часов выражение ее лица не менялось. Я же не решалась заговорить сама. И, кроме того, я не знала, что сказать.

 Каждый раз, когда какая-нибудь из собак шевелилась, Мария смотрела на нее. Наконец, в восемь часов она встала, чтобы накрыть на стол. Увидев, что она ставит только две тарелки, я спросила, не подождать ли нам Леандра.

 - Это бесполезно. Если бы он выехал последним вечерним, то был бы уже здесь, сейчас зимнее расписание.

 Она говорила все тем же тоном.

 Когда мы закончили ужинать, Мария проводила собак в сарай. Когда она возвратилась, я спросила, удалось ли ей заставить вернуться Дика.

- Нет, - сказала она, - бесполезно звать его, из-за ветра он не услышит. И потом, он нас не послушается.

 - Хотите, я схожу за ним?

- Лучше оставить его снаружи. Если вы заставите его вернуться, он будет выть, тогда станут выть и другие.

 После этого мы поднялись наверх, чтобы ложиться.

 Я никак не могла уснуть.  Долго прислушивалась к шумам ночи и думала о Брассаке. Он представлялся мне  смертельно пьяным, в баре, где я его впервые увидела.  Может быть, он встретил там Марселя. Мне было тревожно. Вместе с тем я знала, что Марселю не нужны неприятности, и это меня немного успокоило. Еще я думала о Марии, о тех вечерах, которые она проводила, по-видимому, в одиночестве, так же прислушиваясь и следя за поведением собак. После визита Марселя у меня создалось впечатление, что она по-настоящему привязалась ко мне, да и я полюбила ее тоже. Правда, меня смущало то, как она вела себя сегодня утром. И еще она мне казалась слишком замкнутой.

Вместе с тем, подумав о той жизни, которую она вела все время, пока жила здесь одна с Леандром,  я не могла на нее сердиться.

                                                11

 Меня разбудил голос Леандра. Было темно, и я поняла тотчас же, что  спала недолго. Леандр, очевидно, был на кухне и громко кричал, требуя Марию.

Он, вероятно, опрокинул стул, потом послышались тяжелые шаги Марии. Я встала и на скорую руку оделась. Когда я вошла в кухню, Мария разводила огонь в печи. Брассак сидел, облокотившись о стол, и смотрел на нее. Она не стала тратить время на одевание,  и была в белой ночной рубашке, очень широкой и доходящей ей до пят. Под столом что-то шевелилось. Я нагнулась посмотреть. Между ногами Брассака лизал себе лапы очень маленький совершенно черный щенок.

 Брассак захохотал без всякой причины, потом сказал мне:

 - Держи, малыш, вот весь твой бордель.

 Он с трудом ворочал языком.  Вытащив из кармана какие-то бумаги,  он широким жестом бросил их на стол. Я поблагодарила его и спросила, не было ли это слишком хлопотно. Он опять захохотал, ударяя себя в грудь кулаком.

 - Запомни, малыш, что для Антонина де Брассака не существует непреодолимых трудностей. Брассак – это человек сложных ситуаций…  Спроси у старой…

 И он разразился длинной тирадой, где речь шла о целой веренице приключений, одно другого опасней, из которых он выходил не хуже юных героев-любовников  из ковбойских фильмов.

 То, что он рассказывал, его манера говорить и жесты могли бы позабавить немало народу, если бы дело происходило, например, в зале кафе. Я подумала о Маринетте и о других, кто мне часто говорил о нем как об уморительном субъекте. Мне же сейчас было не до смеха. Скорее наоборот.

 Я немало повидала пьяных, они мне были всегда противны, – одни больше, другие меньше, но никогда пьяный мужчина не вызывал во мне такого чувства. Когда я была обязана подчиняться, я их ненавидела. Когда только начинала, мне часто хотелось, чтобы лишний стакан довел их до полной отключки. А сейчас, когда я слушала Леандра, когда смотрела на ссутулившуюся спину Марии, которая двигалась от стола к шкафу, сердце у меня разрывалось на части.

 При одном из жестов Леандра я заметила, что рукав его куртки был порван, а на запястье запеклась кровь. Я подошла к нему и спросила, не ранен ли он. Он засмеялся и сказал:

 - Царапина, малыш.  Крохотный след от ножичка.  Просто ласковое прикосновение.

 Он помолчал, потом, повысив голос, продолжил:

 - Но Брассак таких ласк не любит. И тот сутенеришка, что размахивал ножом,  думаю, охает и стонет сейчас, лежа на больничной койке. Если он только уже  не в морге. Но нет, разрази меня гром, -  дай Бог, чтобы этот сукин сын не околел после удара моего кулака.

Тут он вдруг резко поднялся. Его стул упал, а щенок под столом заскулил, потом отправился за плиту и устроился там. Брассак не обратил внимания ни на щенка,  ни на упавший стул. Он уже ходил вдоль и поперек по кухне, крича:

 - Бог ты мой, какую бойню вы устроили там, уважаемый месье де Брассак! И в какое жалкое состояние вы обратили этих подонков и всю утварь этой вонючей забегаловки, которая была свидетельницей вашей победы над шпаной Рю Мерсьер!...

 Мария обернулась. Очень бледная, она следила взглядом за его передвижениями по кухне. Брассак не обращал на нас никакого внимания. Пошатываясь, он ходил из угла в угол. Останавливался иногда перед окном, смотрел в него некоторое время,  продолжая при этом кричать,  потом  снова принимался ходить.

 Язык его по-прежнему ворочался плохо. Однако мне  ясно представлялась сцена, которую он пытался живописать. Я знала бар, где она разворачивалась, и большую часть персонажей. Мне было известно, что полиция почти никогда не вмешивается в такого рода разборки, потому что хозяин ее не вызывает. Это меня немного успокаивало. И потом я была убеждена, что Брассак преувеличивает. В то же время я видела напряженное лицо Марии. Ее низкий лоб был весь в морщинах. Она становилась все бледнее. Очевидно, она знала, что перебивать Брассака опасно, и сдерживала себя. И все же, когда он остановился, она спросила:

 - А если они подадут жалобу, придется опять платить?

 Она произнесла это едва слышно, но Брассак услышал. Он повернулся к ней всем телом, изрыгая кучу проклятий. Опустив голову и сжав кулаки, он двинулся на Марию, которая обезумела от страха. Она вскрикнула и бросилась к лестнице. Но только она взбежала на три ступеньки, как запнулась о подол своей слишком длинной рубахи и упала ничком, ударившись всем телом.

 А Брассак перегнулся пополам и захохотал, хлопая себя по ляжкам. Я побежала к Марии, чтобы помочь ей подняться. По-видимому, она ушиблась, но не сильно. Оглянувшись, я увидела, что Брассак сидит. Он на нас не смотрел, но продолжал хохотать.

Мы стали подниматься по лестнице, и перед выходом на площадку я еще раз посмотрела на Брассака. Сидя так же на стуле, наклонившись вперед, он кашлял и плевал себе под ноги.

 Подойдя к своей двери, Мария повернулась ко мне. Она смотрела на меня. Ее глаза больше не были пустыми. В них был страх. Я не знала, что делать. Мария заговорила первой. Она сказала мне:

- Обычно, когда он в таком состоянии, я запираюсь на ключ в моей комнате.

 Я поняла, что она не осмелится сейчас этого сделать, потому что Леандр не мог пойти спать в ту комнату, которую занимаю я. Тогда я спросила ее, не хочет ли она пойти спать ко мне. Она молча последовала за мной.

 Брассак внизу больше не кричал. Он, должно быть, ел.

Лежа в постели рядом со мной, Мария не двигалась. Мне даже показалось, что она затаила дыхание.

 Прошло довольно много времени, когда был слышен лишь шум ветра в решетках ставен. Затем я услышала, как Брассак, запинаясь, поднимался по лестнице, после чего остановился перед нашей дверью. Он что-то бормотал, но я не могла разобрать слов. Потом он направился в конец коридора. Другая дверь была открыта, но Брассак не пошел туда. Он, очевидно, зажег свет и увидел, что Марии там нет, потому что я услышала, как он опять направился к нам, уже более быстрым шагом. Мария задрожала, и я почувствовала, как она придвинулась ко мне.

Ручка двери повернулась, но я раньше заперла дверь на ключ. Брассак три раза ударил в дверь. Мария прошептала:

 - Он сломает дверь.

 Брассак заорал:

 - Открывайте, шлюхи… или я… я все тут разнесу!

 Я почувствовала, что Мария зашевелилась Я взяла ее за руку, сказав, чтобы она не вставала. Мне было страшно.

 Брассак продолжал сыпать оскорбления в наш адрес. Но он пытался говорить громко и быстро, и я не понимала половину того, что он говорил. Затем умолк и ударил два раза в дверь ногой, потом стал кричать более раздельно и внятно:

 - Вы две шлюхи… Вам это, должно быть, нравится,  – спать вдвоем… Брассак, у тебя две шлюхи…  А тебе придется перейти на самообслуживание.  Шлюхи забастовали!

 Тут он остановился, и целую минуту хохотал,  потом снова:

 - Ты слышишь, Мария Моласс? Ты такая же шлюха, как та, другая… Одна из тех, кто отдается мужику, а результата  –никакого.  У тебя никчемное брюхо, слышишь ты, никчемное брюхо. Оно не может даже произвести ребенка!

 Мария заплакала. Она плакала, медленно всхлипывая через равные промежутки времени.

 Каждое оскорбление Брассака пронизывало меня болью за нее. А он все продолжал. Я некоторое время сдерживалась, потом, спрыгнув с кровати, подбежала к двери. Мария крикнула:

- Симона!

 Я сказала, чтобы она замолчала. Не включая свет, я быстро повернула ключ и распахнула дверь. Увидев меня, Брассак перестал кричать. Его руки опустились вдоль его большого тела, которое продолжало покачиваться. В его взгляде уже не было злости. Он мне вдруг напомнил Боба, когда его бранят. Я вышла с намерением выругать его, и даже дать пощечину, если будет нужно. Но я просто сказала:

 - Вы омерзительны.

 Он что-то пробормотал, потом медленно пошел прочь. Его большие кисти, казалось, тянули руки к полу.

 В этот момент у меня возникло странное ощущение, что Леандр будет вечно идти по этому коридору длиной всего в несколько метров,  и никогда не закончит свой путь, а я все буду стоять здесь и смотреть на него.

 И все же он дошел до двери и закрыл ее за собой, так и не обернувшись.

                                                12

 На другой день утром меня разбудила, поднимаясь, Мария. Она изо всех сил старалась не шуметь, но я спала плохо всю ночь. Несколько раз я просыпалась, и когда чувствовала рядом тепло другого тела, это вызывало смутное беспокойство. Я сделала вид, что еще сплю, и дала Марии выйти из комнаты. Она, наверное, была очень измотана ночными событиями.

 Ночью она долго плакала. Я несколько раз слышала, как она всхлипывает и вздыхает. Мне хотелось ее успокоить, но после всего, что наговорил Брассак, я не знала, как лучше  это сделать, и предпочла молчать. И потом, когда я слышала ее регулярные всхлипывания,   вдруг вспомнила о роднике, который был внизу под большим каштаном. Когда закрываешь родник рукой, вода тут же находит другую щель в камнях. Ничего не поделаешь,  - надо, чтобы родник имел выход. Горе Марии было похоже на этот родник.

Когда она вышла, я хотела опять уснуть, но не смогла, и мне не пришлось делать никаких усилий, чтобы подняться самой.

 Когда я спустилась, Мария была удивлена, и извинилась за то, что меня разбудила. Я сказала, что это неважно.

 Подойдя к столу, чтобы взять бумаги, брошенные туда Брассаком,  я заметила там еще одну, с несколькими словами, написанными  от руки.  Мария, увидев, что я ее разглядываю, сказала мне:

 - Вы видите, он ушел до рассвета и оставил эту записку, чтобы его не ждали к завтраку.

 - И где он?

 - Должно быть, в лесу, на той стороне, на Старых Землях. Наверное, рубит сосны, я слышу звук топора там, наверху.

 Я вышла из дома и перешла двор. Действительно, слышны были равномерные удары топора по стволу дерева. Я стала смотреть на сосновую рощу, которая виднелась на вершине холма и называлась лесом Старых Земель. Несколько раз мне казалось, что вижу там какое-то движение, но на самом деле все было в движении, потому что ветер дул с удвоенной силой. Было очень холодно, и я обратила внимание на то, что дул он не с запада, а с севера.

 Когда я вернулась, у меня зуб на зуб не попадал. Мария уже разожгла огонь, и в уютной  теплой кухне пахло вкусным кофе с молоком.

 Я принялась за завтрак. Я была голодна, и я очень люблю кофе с молоком и подрумяненные тартины с маслом, но мысли мои были заняты Леандром. Я спросила Марию, взял ли он с собой еду, и она мне сказала, что он, вероятно, захватил с собой хлеб и отрезал  кусок сала.  Через некоторое время,  немного поколебавшись, добавила:

 - Это, считай, почти ничего: целый день без глотка горячего, в такую погоду; вот ведь беда.

 Потом Мария сразу же вышла с ведром корма, -  болтушки, которую она только что приготовила для свиньи.  

 Утро мне показалось очень длинным. Я не знала, чем заняться. Мария не говорила ни слова. Но когда наши взгляды встречались, мне казалось, что что-то изменилось. Это уже не было так, как раньше. Конечно, было еще немного стеснения, но между нами возникла уже какая-то душевная близость, как будто мы обе знали секрет, который следовало хранить.

 Около 10 часов я спросила Марию, что она думает насчет того, чтобы пораньше приготовить суп, и тогда я могла бы отнести его в котелке Леандру. Она мне сказала просто:

- Это было бы хорошо, но не так-то просто туда забраться.

 Я никогда раньше  не поднималась к этому лесу, и подошла к окну, чтобы прикинуть путь, который надо пройти. Конечно, это было далековато. Но я подумала обо всем этом предстоящем дне, подумала о Леандре, который забрал с собой собак, и сказала Марии:

 - Ничего, я  все же пойду.

Мы тут же почистили овощи, и Мария принялась варить вкусный суп со свиным салом и копченой колбасой.

 В полдень мы пообедали вдвоем, и я могла идти. Мария приготовила небольшой пузатый чугунный котелок, куда она налила суп, положила сало и половину от круга колбасы.

 - Это котелок, который он всегда берет с собой. Он и не тяжелый, и суп в нем можно там разогреть.

 Она положила в рюкзак ложку, миску и хлеб.

 Я пошла по тропинке, и мне казалось странным, что передо мной не бежит Боб. Ветер дул все так же сильно, и сухие листья беспрестанно кружились, образовывая завихрения, устремляющиеся ввысь. Ветви каштанов скрипели при порывах ветра. Я шла быстро, и мне не было холодно. Ветер дул мне в спину, и создавалось впечатление, что он обнимает мою талию, забираясь под пальто. Порой это было похоже на прикосновения рук мужчины.

Подумав об этом, я вспомнила прошлую ночь. Тепло тела Марии, которое меня разбудило и обеспокоило.

 С тех пор, как я утром поднялась, возникло что-то новое, что тревожило меня. Конечно, я думала о Марии и о Леандре. О жизни, которую они вели долгие годы, ссорясь без конца все по одной и той же причине. Но это было не все.

 Я шла,  ветер продолжал подгонять меня, и поднятые им  листья били мне по ногам и в лицо. Я прошла уже три четверти пути, когда поняла, что с самого утра вижу перед собой лицо Марселя.

Я остановилась. Я была уже не той, что в первую неделю после моего приезда сюда. Сейчас я была способна размышлять.

 Неужели мне действительно был нужен Марсель? Я знала, что ходьба не прогонит эту мысль. Несмотря на это, я подняла котелок и продолжила путь, зашагав быстрее. Тропинка поднималась теперь между оставленной под паром пашней и лугом. Больше не было деревьев, защищавших от ветра, который сейчас дул справа. Я побежала. Но, добежав под прикрытие сосен, я должна была остановиться, чтобы перевести дыхание.

 Как только я тронулась дальше, на меня налетел Боб. Он чуть не опрокинул меня вместе с моим котелком, но я не стала бранить его. С тех пор, как я приехала сюда, это был первый случай, когда я была одна и не видела его целых полдня. Я погладила и  потрепала его за холку, а потом мне оставалось только следовать за ним, чтобы найти Леандра.

 Леандр уже срубил и очистил от сучьев пять больших сосен.  Сейчас он делал из срубленных ветвей большие вязанки, поэтому некоторое время я не слышала звуков топора.  Когда он меня увидел, то в первый момент взгляд у него был смущенный, потом он улыбнулся, - немного печально. Я подумала, что лучше сделать вид, что ничего не случилось, и крикнула:

 - Обед, обед,  лесной человек, прошу к столу!

 Тогда Леандр подошел ко мне и сказал:

 - Это слишком далеко, не стоило.

 Но я чувствовала, что он очень рад моему появлению.

 Поскольку суп остыл, пока я шла, надо было развести костер. Но этого нельзя было сделать на вершине холма, -  среди куч хвороста и на ветру. Мы спустились к ручью. Здесь, у костра, который Леандр развел между двумя камнями, было очень уютно. Ветра почти не чувствовалось, он был высоко над нами, где скрипели ветви деревьев и слышалось его завывание. Он не достигал дна ложбины, перелетая поверху с одного гребня холмов на другой.  Случалось, что ветер, неся мертвую листву, терял пару сухих листьев, и они медленно опускались к нам. Еще было забавно наблюдать, как дым от нашего костра поднимается медленно вверх, а на высоте, где дует ветер, закручивается и исчезает.

 Леандр сидел на земле напротив меня. Я его видела сквозь дым. Он все так же немного грустно улыбался. Когда суп разогрелся, он захотел, чтобы я тоже поела. Меня не надо было долго упрашивать, потому что я успела проголодаться, пока добиралась сюда. Вдобавок Леандр заявил, что суп, разогретый здесь, на костре,  намного вкуснее. И правда, он показался мне очень вкусным. Леандр съел все, что осталось, потом вымыл  котелок и  миску в ручье с песком. Когда он закончил, то подошел и сел рядом со мной. Я видела, что он хочет мне что-то сказать, и чувствовала, что это облегчило бы его, но не знала, как вызвать его на разговор.

 Наконец, прокашлявшись и сплюнув в костер, он повернулся ко мне и сказал, глядя мне прямо в глаза:

 - Вчера вечером я был отвратителен.

 - Немного, да. Только все, что случилось, было из-за меня.

 - Нет. То же случалось и раньше. Может быть, даже хуже.

 - Ничего, зато просто шик, - то, что вы сделали для меня.

 - Не стоит об этом говорить. Главное, что сейчас ты можешь быть спокойна. С Марселем покончено. Не только благодаря мне, -  я знаю, что у него к заднице прилипла одна грязная история, и в его интересах, чтобы о нем забыли.

 Леандр закончил говорить о Марселе, потом, после долгого молчания, спросил меня:

 - Что именно я говорил этой ночью Марии?

 Тут я помедлила некоторое время, потом сказала:

 - Всего я не помню. Но это было достаточно скверно.

 Он опустил голову. Мне было не просто, но я думала о Марии, и добавила:

 - Вы не должны так пить. Я не понимаю, -  вы же можете в течение нескольких дней не пить ни капли вина.

 Он помолчал, потом поднял голову и сказал:

 - Это сильнее меня.

 Я спросила его, - что, - оскорблять Марию, как он это делает, и даже обзывать ее шлюхой, - это тоже сильнее его?

 Леандр стал клясться, что он не помнит, чтобы он ее так обзывал. Потом, немного подумав, спросил меня, не говорил ли он еще чего-нибудь обидного в адрес Марии. Я опять поколебалась, потому что подумала, что это будет для него чем-то очень горьким, но, в конце концов,  решилась. Когда я сказала, он вздрогнул, потом опять стал клясться мне, что, будучи трезвым, он никогда не упрекал в этом Марию. Он знал, что то, что она не может иметь ребенка, было не по ее вине. Он считал, что она не меньше его страдает по этому поводу.

 Я чувствовала, что он был очень несчастен, но понимала,  что ему будет легче, если он выговорится. Думаю, слова были для него чем-то вроде слез для Марии.

 В какой-то момент он замолк. Потом вздохнул и сказал, понизив голос:

- Знаешь, малыш, когда твоя жизнь не удалась, особенно хочется иметь ребенка. Возникает такая потребность. Чтобы сделать так, чтобы он, по крайней мере, не испортил свою.

Он опять замолчал, потом, подняв голову, указал мне подбородком в конец долины и сказал:

- Ты видишь, - там тупик. Вот и я, - что-то в этом роде. После меня никого нет.

И он снова заговорил. Он говорил долго, чтобы объяснить мне, как хотел стать большим артистом. Брассак – это имя его родной деревни. На самом деле его фамилия Дюран, но он взял этот псевдоним, когда был актером. Сейчас ему все равно, если его называют Дюраном, за исключением тех случаев, когда он бывает пьян. Я в этом уже могла убедиться. Он объяснил мне также, что женился на Марии в возрасте 40 лет, когда понял, что его театральная карьера не задалась. Он был без работы, без денег. У нее были свои земли, и он пришел, чтобы обосноваться здесь. С тех пор он больше не выезжал отсюда, кроме как чтобы напиться и устроить  очередной спектакль в Лионе.

Тут он остановился, опустил глаза и сказал:

 - Весь ужас в том, что я всем обязан Марии. Дело не только в землях и доме, но когда я вот так пью, - это тоже получается на ее деньги. На средства, которые она имеет, и которые могли бы помочь нам лучше жить. Ты понимаешь, это ужасно, когда ты не знаешь, что делать, если возникает нужда в дополнительных расходах.

 Пока он говорил, маленький черный пес, которого он привез вчера, подошел и уселся между его ног. Леандр стал его гладить, потом, когда перестал говорить, я спросила, где он его нашел. Он посмотрел на меня, потом сказал:

 - Я его не нашел. Я их вообще не нахожу. Я их забираю из приюта для бездомных собак.

Я спросила еще, почему он так часто привозит собак, хотя знает, что Марии это не нравится.

 - Я не знаю, - сказал он, –  не знаю. Наверное, это тоже сильнее меня.

 Тогда я вспомнила тот день, когда он привез меня, и больше ничего не сказала.

 Поскольку было уже поздно, мы поднялись к месту, где лежали срубленные сосны. Леандр собрал в одно место заготовленные вязанки, подобрал топор с тесаком. Он поднял на плечо котелок, продев топорище в его ручку, я забрала рюкзак, и мы отправились в обратный путь, и собаки бежали впереди нас.

 Ветер не успокаивался, и, как это уже было утром, у меня возникло ощущение, будто чьи-то руки ласкают мое тело. Только я меньше обращала на это внимание, потому что думала обо всем том, что мне рассказал Леандр.

                                      13

Я думала об этом все время, пока мы шли, глядя на спину Леандра, который шагал впереди меня с топором на плече. Время от времени он останавливался, чтоб убедиться, что я не отстаю, и улыбался мне.

 А я не могла вновь представить себе ночную сцену, его отталкивающую пьяную физиономию, и вдруг подумала, что если бы у меня был отец, я бы очень хотела, чтобы он был таким, как Леандр. Но моя бабушка никогда не говорила мне ни о моем отце, ни о моей матери. Я никогда не думала о них, и сейчас спрашивала себя, почему вдруг у меня появилась эта мысль, когда я смотрела на эту широкую и немного сутулую спину передо мной.

 Когда мы вышли из леса, Леандр остановился на том самом месте, куда он привел меня в первый день. Чтобы немного передохнуть, мы  присели у подножья склона, где ветра не чувствовалось. Настоящие сумерки еще не сгустились, но из-за того, что небо было все в тучах, долина выглядела печально, будто уже опустилась ночь. Собаки расположились около нас. Маленькая черная подходила чаще других, чтобы обнюхать Леандра, и чтобы ее погладили. Потом она легла у него в ногах, и больше не шевелилась. Леандр взял ее голову в свои ладони, и сказал:

 - Вы видите,  она меня уже признала

 Он, казалось, размышлял некоторое время, потом добавил:

 - Странное дело, каждый раз, когда я завожу новую собаку, я потом никогда в ней не разочаровываюсь.

 И опять я вспомнила день нашей встречи. Но, поскольку мне сейчас не хотелось об этом думать, я напомнила Леандру, что он обещал мне рассказать историю этой долины. Он некоторое время смотрел на меня, потом сказал:

 - Вы знаете, это не очень веселая история.

 Я ответила, что это не имеет значения, и он заговорил.

 Когда Леандр приехал сюда, - после женитьбы на Марии, - на покинутой сейчас ферме, что виднеется за деревьями, жила еще большая семья. В другом доме, кроме Роже, который тогда был совсем юным, жили его отец и мать, и еще четверо детей. Вот таким было общество, населявшее долину, но все эти люди встречались только на лугах, или приходили к соседям лишь за тем, чтобы о чем-то попросить.

 Именно тогда у Леандра возникла идея об этой игре в шары.

 И сейчас он мне рассказывал обо всем этом просто, не жестикулируя, и в голосе его не было театральности. Иногда он замолкал и подолгу смотрел на холм для игры в шары, потом продолжал:

 - Сначала они смеялись, когда я им говорил об этом. Но потом, поскольку была зима, и работы было не так уж много, мы все же это сделали. И я думаю, что удовольствие они получали не только от работы. Собирались все, в том числе женщины и дети. И это было развлечение в течение всего дня. Так что вечером всем не хотелось расставаться.

 Чем дольше Леандр рассказывал, тем более понижался его голос. Под конец мне казалось, что он забыл обо мне и говорит сам для себя.

 - Собирались каждое воскресенье. Остановить нас могла только плохая погода. Каждый с собой что-нибудь приносил, все это собиралось в общий котел, чтобы устроить большой обед. Мы играли в шары, женщины вязали, болтали между делом, а дети веселились.

 Мне показалось, что Леандр закончил, потому что он надолго замолчал. Его взгляд переходил с холма на дом Роже, потом на покинутую ферму. Но после долгого молчания он вздохнул, и сказал, повернувшись ко мне:

 - Это было, казалось, не бог весть что, ты понимаешь, это почти ничего не меняло, но это была жизнь. И потом старшие, что были там, это были люди. У нас с Марией было слишком мало земли под пашню, чтобы держать лошадь, поэтому я пахал, запрягая в плуг корову. А это не так просто.  Да и  не дело – так использовать скотину. И вот тут на помощь пришел отец Роже с его кобылой. А я стал помогать ему, когда надо было рубить деревья в его лесу.

Я спросила, почему Роже не продолжил заниматься хозяйством. Леандр пожал плечами и сказал:

 - Его не надо за это осуждать. Он держался дольше всех после смерти отца. Только, знаешь, в одиночку это очень не нелегко. И, в конце концов, он поступил, как остальные – нашел себе работу на заводе. Притом он единственный, кто сюда возвращается, остальных мы больше не видели.

 Леандр снова вздохнул. Боб подошел, лег между нами и положил голову мне на колени. Леандр погладил его, потом прибавил:

  - Что поделать, видно, нужно здорово разочароваться в людях, чтобы жить так, как живу я…  Или же надо как Мария, - родиться здесь и никогда не думать о том, что можно жить иначе.

 Темнота сгущалась, и я все больше ощущала через мое пальто холод стылой земли. Я поднялась. Мы снова пошли по тропе, проложенной под кронами деревьев, которые приняли уже свои ночные очертания.

 Леандр больше не говорил. Он шел, широко шагая, и маленький чугунный котелок раскачивался за его спиной.

 Я шла за ним, и все думала об этой,  такой, в общем-то,  небольшой долине. О тех временах, когда люди здесь играли в шары, и звучал их смех. Не знаю, может, это наступающая ночь все изменила вокруг меня, но мне казалось, что все персонажи тогдашней жизни стали моими. Это было странное ощущение: они были здесь, и я могла их заставить делать все, что захочу.

 Я была примерно в том же состоянии, какое бывает, когда только проснешься, и хочется, чтобы сон продолжился.

 И еще в моих ушах звучали, повторяясь все снова и снова, слова Брассака: «другая жизнь». И мне вдруг снова представлялась эта долина, окруженная холмами со всех сторон, где эта  жизнь и впрямь существовала,. Вот здесь, вокруг, была «другая жизнь».

 Тут мы вышли из последней каштановой рощи. Я увидела в конце тропинки огонек, который светился в хлеву, где Мария, должно быть, доила корову. Я подумала о ней. Ведь это о ней говорил Леандр, когда произнес эти слова, - «другая жизнь».

 Конечно, Мария никогда не думала о жизни в каком-нибудь другом месте. Если бы обстоятельства этого захотели, подумала я, Мария с ее слабым характером вполне могла стать проституткой.

 Тут же я рассердилась на себя, потому что я люблю Марию, но все же, думаю, я была права.

 Мы вошли, наконец, во двор. Мне показалось, что Леандр колебался. Возможно, он решал, - войти ли в хлев, где была Мария, или пройти сразу на кухню, чтобы отдалить момент, когда он ее увидит. Я не знаю. И еще я не знаю, что произошло во мне самой. Я взяла руку Леандра, встала перед ним и сказала:

 - Леандр, обещайте мне, что вы не будете больше так напиваться.

 Он нагнулся ко мне, чтобы лучше видеть мое лицо в сгустившейся темноте. Ветер вдруг усилился, создав вихрь во дворе.

- Да, надо бы.

 Леандр произнес эти три слова чуть слышно. Потом, повернувшись, он быстро направился к хлеву.

                                                14

 Я подумала, что Леандр хочет поговорить с Марией, и не пошла за ним.

 Когда они входили на кухню, я уже накрыла на стол, и мы тут же сели ужинать. Они не разговаривали. Я тоже ничего не решалась сказать. Ветер за окнами завывал с удвоенной силой, и свет выключался несколько раз. Каждый раз Леандр чиркал зажигалкой, но, прежде он успевал зажечь свечу, которую Мария ему дала, свет включался опять. В конце концов, это нас рассмешило, но когда мы уже заканчивали ужин, свет погас совсем. Мария как раз поджарила каштаны, и мы ели их при свете свечи.

 Огромные тени танцевали на потолке и стенах. Каждый раз, когда Мария открывала печку, чтобы подбросить поленце, комната освещалась красным светом, тени перемещались, множились, отплясывая свой танец, а искры, потрескивая, вылетали из топки. Пламя в печи бушевало, захватывая все пространство топки.

 Я была счастлива. Я вглядывалась все время в темноту комнаты. При этом я отлично знала, что не увижу там ничего другого, кроме полуосвещенной собачьей морды или угла шкафа. Все это было мне хорошо знакомо, и все же я продолжала смотреть.

 Я не решалась сказать, что я счастлива. Во-первых, я боялась, что не смогу объяснить, почему. И потом, мне казалось, что между Леандром и Марией возникло что-то, что беспокоило их обоих, и это что-то  усилилось, когда свет отключился окончательно.

 В течение долгого времени я молчала. Вместе с тем Леандр казался таким озабоченным, что я решилась спросить, что с ним. Он объяснил мне, что ветер,  вполне возможно, повредил электролинию на территории их владений. Такое уже не раз случалось, и каждый раз устранение обрыва стоило очень дорого. Вдобавок, во время последней аварии люди из компании сказали, что линия очень старая, и ремонтировать ее бесконечно невозможно.

 Здесь Мария вздохнула и сказала:

 - Если придется заменять ее в этом году, я ума не приложу, где взять деньги..

 Она помолчала, потом добавила очень тихо:

 -  Как тут прожить… На все нужны деньги.

 Я увидела, что Леандр посмотрел на меня, потом на Марию, но она не подняла глаз.

 Все, что радовалось во мне, вдруг замерло. И тени на стенах танцевали уже не так, как прежде.

 Я было хотела сказать, что устала, и идти наверх к себе в комнату, но тут псы встрепенулись и побежали к двери. Только маленькая тявкнула пару раз. Леандр посмотрел на них, потом тут же поднялся и сказал:

 - Это, наверняка, Роже.

И в самом деле, вскоре мы услышали звук мотоцикла, который смолк перед входом в дом. Леандр вышел, приоткрыв дверь так, чтобы не выпустить собак. А я все  продолжала думать о словах Марии: «Как тут прожить… На все нужны деньги». Я хотела пожелать ей спокойной ночи и подняться к себе до возвращения Леандра, но что-то замешкалась, и мужчины вошли в кухню.

 Все псы тут же окружили Роже и устроили в честь него невообразимую карусель. Роже положил большой мешок, который он внес, на стул. Леандр прикрикнул, и собаки сели в кружок, ожидая угощения. Закончив раздачу костей, Леандр понес мешок в кладовку.

 Мария представила меня Роже и пригласила его садиться. Я не могла его разглядеть хорошенько, потому что свеча стояла между нами. Когда Леандр вернулся, он тут же спросил Роже, есть ли свет в Луаре. Роже сказал, что есть. Мария стала причитать, говоря, что теперь можно не сомневаться, -  линия повреждена у них.

 Леандр слушал ее некоторое время, потом перебил:

- Помолчи, слезами делу не поможешь.

- Тебе хорошо говорить, а где на все это деньги взять?

Тут вмешался Роже:

 - Я не понимаю, что вы раньше времени волнуетесь. Это может быть где-то на дороге. Вовсе не обязательно, что это на вашей территории.

 Его голос звучал мягко и убедительно.

 Они еще некоторое время поговорили про электролинию, потом Леандр спросил Роже, что его заставило приехать в столь поздний час и в такую погоду. Роже объяснил, что завтра он хочет перебрать полностью мотоцикл, чтобы почистить и промыть детали, а это займет целый день. У нас остались еще жареные каштаны. Мария подбросила в печку полено и подала на стол литровый графин вина. Мы ели и пили, но уже никто не разговаривал. Снаружи ветер бушевал по-прежнему,  но у нас на кухне слышались другие звуки. Это был шум и хруст, который производили собаки, обгладывая кости. Изредка одна из них рычала, но до драки дело никогда не доходило. Боб устроился под столом у моих ног. В какой-то момент мне пришлось его оттолкнуть, когда он обслюнявил мне ступни. Он отвел морду, и я увидела, что Роже напротив меня нагнулся, чтобы посмотреть. Рассмеявшись, он сказал:

 - А ну-ка, марш на место, здоровяк!

 Роже подвинул свой стул левее. Теперь свеча не мешала мне, и я увидела, что глаза у него очень черные, и волосы тоже черные, курчавые и коротко стриженые.

 Мы стали говорить о собаках. Этот разговор, как я чувствовала, послужил некоторой разрядкой для каждого, за исключением  Марии, которая молчала. Видя, что Роже говорит о животных с большой симпатией, я спросила, почему у него нет собаки. Он ответил, что это для него практически невозможно, потому что в Живоре у него только маленькая комната, а сюда он приезжает лишь раз в неделю. Тут Леандр рассмеялся и сказал:

 - У него нет собак, но мои – это и его, потому что он их кормит. Знаешь, когда он у себя, если мне надо ему что-нибудь передать, я пишу записку, прикрепляю ее к ошейнику старого Дика или Боба и говорю: «Иди к Роже!» И будьте уверены, через десять минут поручение будет выполнено.

 Мы еще некоторое время болтали, потом Роже сказал, что ему надо отправляться к себе. Он пожал руку Марии, потом мне. После некоторого колебания он сказал мне:

 - Как-нибудь в воскресенье заходите посмотреть мой дом. Он не такой уж красивый, но вид на долину там иной, чем здесь.

 Леандр вышел, чтобы проводить его и запереть собак. Мотоцикл затарахтел, но ветер тут же унес шум мотора.

 Я подождала возвращения Леандра и поднялась к себе в комнату.

 Я не стала сразу раздеваться. Несколько минут я прислушивалась, как гудит ветер. После моего приезда сюда он впервые так бушевал. Весь дом сотрясался. По чердаку как будто кто-то ходил.

 Я прошлась по комнате. Поставила на камин свечу, которую мне дала Мария. Машинально погладила мебель, мрамор камина. И чувствовала, как  постепенно во мне как будто росло что-то, и это что-то все больше затвердевало.

 Мне стало холодно, и я легла.

 Теперь, под пуховым одеялом, на мягкой перине, в которой утопало мое тело, я уже не ощущала холод. Но мне было не по себе.  В предыдущие вечера, прежде чем уснуть, я подолгу слушала ночные звуки, не думая ни о чем.

 В этот вечер это не удавалось. Вновь звучали слова Марии: «Как тут прожить… На все нужны деньги». И постепенно мне стало казаться, что эти негромкие слова перекрывают шум бури.

 Было достаточно этих нескольких слов, чтобы мне стало страшно. Целая вереница картин пронеслась в беспорядке  в моем сознании. Начиная с моего отъезда от бабушки и до прибытия сюда. Вся эта часть моей жизни, с которой, я считала, рассталась навсегда. Все, что было моей «другой жизнью», о которой сегодня говорил Леандр.

 Расставание с бабушкой, которая плакала, потому что не в состоянии была меня прокормить. И сразу после этого «покровители». Та первая продавщица, всегда великолепно одетая, которая меня так тогда восхитила. Мне было пятнадцать лет, я приехала в Лион в моем деревенском платьице. Эта девушка предложила познакомить меня с одним другом, который мне поможет. Другом оказался старик, который дал мне немного денег. Денег, которыми я даже не успела воспользоваться. Исправительная колония. Пятьдесят четыре месяца, когда считаешь дни. Пятьдесят четыре месяца жизни с настоящими шлюхами, такими же молоденькими, как и я, но которые обучили меня всему тому, что было их  ремеслом.

И потом мое совершеннолетие, мое освобождение,  и Марсель, который меня ждал. Марсель, которого я не знала, но которого известила о моем выходе одна подруга, с тем, чтобы он «позаботился» обо мне. Потом – жизнь, вошедшая в колею, и -  самая монотонная, какую только можно представить. Терпеть и подчиняться мужчинам, - одному за другим.

Конечно, я понимаю Марию. И еще  понимаю, что мне нужно что-то решать.

 Вокруг дома бушует буря. Кажется, что взбунтовалась вся долина, где я недавно увидела жизнь.

 Я прекрасно понимаю, что здесь, в изоляции от остального мира, жизнь словно замерла. И все же сейчас, размышляя обо всем этом, я сознаю, что тут мне никогда не бывает скучно. Когда мне приходится оставаться одной с Марией в течение целого дня, если Леандр на полях, и время будто останавливается, я могу просто выйти из дома, сделать три шага, и увижу что-нибудь новое. Часто я выхожу во двор и часами сижу на каменной скамье возле хлева, глядя на отражение тополя в водоеме.

 Может быть, мне надо вернуться в Лион. Снова я понимаю, что мне надо на что-то решиться, но думаю, что лучше всего будет спросить совета у Леандра.

                                   Окончание следует