Украинский диагноз

Я не думаю, что сегодня найдется много россиян, абсолютно равнодушных к событиям на Украине. Большинство из нас стремится в режиме «он-лайн» узнавать о всех событиях, мы переживаем оттого, что может начаться кровопролитие, возмущаемся реакцией Запада, страдаем от собственного бессилия и невозможности помочь братскому народу на юго-востоке. Иными словами, мы уже довольно длительное время испытываем стресс.

 Но разве можно сравнить его с тем стрессом, в котором уже не один месяц находятся украинцы? Причем и те, что в Донбассе, и те, что на киевском Майдане.

Нам сложно прогнозировать политическую развязку этой трагедии. Но вот поговорить о ее психологических последствиях можно уже сейчас. Мой собеседник — психолог, психоаналитик Екатерина Антонова.

— Столь длительное вынужденное бездействие приводит к тому, что картина реальности в голове начинает меняться. Люди ведь не на пляже валяются расслабленные, они находятся в колоссальном внутреннем напряжении. И такая ситуация, к сожалению, создает прекрасную почву для манипуляций: в какой-то момент достаточно кому-то призвать к действию, и эта сжатая пружина распрямится. Сегодня страна охвачена страхом, агрессией, психозом.

— Вот вы сказали, что страна охвачена психозом. С точки зрения разворачивания событий это опасный диагноз?
— Конечно, потому что психоз — это очень острое состояние. Я уже сказала, что исчезает картина реальности: человеку дарят цветы, а ему видятся змеи. Если бы такое противостояние длилось день или два, то ничего особо страшного не произошло бы. Но людей держали в напряжении слишком долго. Вообще, я думаю, что вовлеченными в эти события стали те, кто изначально был склонен к неврозу.

— Один из киевских врачей сказал, что его пациентка с глубокой депрессией и экзистенциальным кризисом ходила регулярно на Майдан и ей становилось легче. Как это можно объяснить?
— Что такое экзистенциальный кризис? Это утрата смысла жизни. А там она обретала этот смысл, да и не только она, многие именно там начали чувствовать себя нужными. А кто-то избавлялся от собственных страхов, кто-то выплескивал накопившуюся агрессию.

— Это может превратиться в своего рода наркотик?
— Увы, да. У человека в состоянии психоза подключается физиология, биохимия, — идет колоссальный выплеск адреналина. А мы уже когда-то с вами говорили об адреналиновой зависимости. Человек и потом, в мирной жизни, будет искать нечто подобное, но ни в одной нормальной эмоции он такого драйва не найдет. Добавьте к этому еще чувство единения с толпой, чувство «высшей цели», и получите гремучую смесь. В поисках похожих эмоций люди могут потом пойти на жестокие преступления, насилие в семье, уйти в алкоголизм или наркоманию. Я боюсь, что после всех этих событий на Украине будет мощный всплеск преступности.

— А что должны были испытывать «беркутовцы», которые выполнили свой приказ и не открыли огонь?
— Я могу тут сравнить власть с шизофренической матерью, которая одновременно транслирует ребенку «я тебя люблю» и «я тебя ненавижу». Людям отдали приказ сдерживать напор толпы и запретили защищать свою жизнь. А они привыкли подчиняться приказам и выполняли их, преодолевая инстинкт самосохранения, когда их сжигали заживо. Я подозреваю, что все они вышли из этой ситуации с посттравматическим стрессовым расстройством. Это сравнимо с ситуацией, когда отец избивает ребенка, а тот не может или не имеет права адекватно защищаться. Но тут еще одно примешивается, — страшное обрушение ценностей: «Зачем я выполнял этот долг, когда рядом сжигали моего товарища?».

Это же невыносимо!

— На Майдане мы видели массу молодых людей, некоторым явно не больше шестнадцати… Не думаю, что они пришли туда по каким-то высоким идейным соображениям.
— Да, но у них в силу возраста своего адреналина достаточно. Это же подростки, у которых всегда есть потребность что-то доказать, что-то продемонстрировать, против чего-то протестовать. Длится этот возраст до восемнадцати лет. Человеком, находящимся в здравом уме и трезвой памяти, очень трудно манипулировать, а вот такими ребятами легко. Я вообще думаю, что большая часть людей пришла на Майдан не из чувства долга или патриотизма, а чтобы элементарно «отыграть» свои эмоции. А для молодежи это особенно привлекательно: «Мы против власти, мы установим свои порядки!» Банальный подростковый бунт, только в гипертрофированно агрессивной форме.  

   
— Каких-то негативных последствий от такого бунта можно ждать?
— Боюсь, даже в мирной обстановке для них война не закончится, они продолжат ее в своих семьях, в отношениях с женами и детьми. Во-первых, потому что они будут искать тот самый адреналин, то состояние аффекта. Во-вторых, потому, что у них уже будет установка на то, что лучший способ решения проблемы — это агрессия.

— Что происходит с психикой человека, когда он вдруг понимает, что спокойно может убить, что чужая жизнь для него уже не табу?
— Я понимаю, что человек, доведенный издевательствами до отчаяния, может в какой-то момент убить своего мучителя. Но когда человек вдруг решает, что у него есть право забрать чужую жизнь, — это уже психическое нарушение, патология. Кошка рожает десять котят, а бабушка сидит и плачет оттого, что их надо топить. Это мучительное решение. А тут без проблем отнимается жизнь другого человека, причем не угрожавшего твоей жизни. Мне кажется, тут уже никакая психологическая коррекция не поможет. Тут уже должны работать психиатры и медикаментозно глушить вот это «право убивать».

— Говорят, если у собаки убрать психологический барьер перед нападением на человека, то она может стать просто убийцей…
— Да, но таких собак либо держат на цепи, либо уничтожают, потому что они социально опасны. Такая собака неисправима. Та же самая ситуация, когда человек безнаказанно и беспричинно убивает другого человека. Он просто присвоил себе роль Бога, которая свела его с ума. Он решил, что по своим собственным критериям может вершить суд над другими людьми. Кто в следующий момент покажется ему плохим — неизвестно, а потому он социально опасен. Но, повторяю, власть слишком долго держала людей в напряжении. Одних — вынуждая своим бездействием стоять на Майдане, других — прикрывшись ими, как живым щитом, и не позволив защитить свою жизнь. Фактически люди себя уже не контролировали. Я допускаю, что, если бы «Беркут» начал стрелять в воздух, это могло бы остановить толпу. Знаете, когда ребенок разбалуется до состояния, что уже тебя не слышит, его надо хорошенечко встряхнуть, чтобы он пришел в себя. Такой встряской могли бы стать предупредительные выстрелы, потому что психоз можно сдерживать только силой. Ко мне как-то пришла женщина в похожем состоянии. Она кричала, рыдала, билась в истерике, пока я пыталась ей сочувствовать и сострадать. И только когда я резко заявила: «Села и замолчала!», она успокоилась и начала слушать меня. На Майдане, где заживо сжигали людей, тоже была не та ситуация, когда надо включать эмпатию, понимание и сочувствие. Ее сначала надо остановить, а потом уже начинать говорить и слушать.

Читать далее Украинский диагноз