Присаживайся, батя!

Конец рабочего дня. Время - около шести часов вечера. Переполненный автобус. Люди злые, на взводе: середина недели, до выходных далеко, а усталость уже накоплена с лихвой. На последнем сидении, прислонившись щекой к стеклу сидел молодой паренёк. Сидел, безотрывно глядя на вечерние улицы города. Так, словно видел все это впервые.

Постепенно, стоявшие рядом тётки и бабки с котомками начали заводить обычную автобусную болтовню:

Вот, молодой, растили их на свою голову, а теперь даже место не уступит…
- Наркоман, наверное…
- При Сталине бы посидел…

Нет смысла перечислять всё то, что было произнесено за 3 остановки. Удивляла реакция парня - её просто не было как таковой. Словно он их не слышал. На коленях у него стояла большая спортивная сумка, из которой изредка доносилось жалобное мяуканье. Котёнок!

Очередная остановка. Заходит дедуля – ветеран войны. Это видно по орденским планкам на его груди, ну и возраст, соответственно, чувствуется. Худой, довольно высокий, согнулся немного. В автобусе все продолжают сидеть, делать вид, будто не замечают старика.

Кроме паренька, сидевшего на последнем сидении. Неожиданно он протянул руку к поручню и стало видно, как каждое движение давалось ему с большим трудом. На внутренней стороне запястья стала видна татуировка - ДШГ (десантно-штурмовая группа) и маленькая звездочка.

Этот молодой человек повернулся к ненавидевшим его людям той частью лица, которую он прижимал к стеклу - кроваво-красная кожа после десятка операций и пустая глазница – и сказал громко и с заиканием:

- П-п-п-п-рисаживайся, б-б-б-атя!

Он сделал один шаг в сторону на негнущихся протезах...

Седой старик, присаживаясь на последнее сидение, проникновенно посмотрел на паренька. Они обменялись взглядами и все друг про друга поняли, без слов. В автобусе повисла напряженная тишина. Все стали отводить глаза от двух бывших вояк разных войн - словно занавешивали стёкла своих благоустроенных квартир. Хочется верить, что им стало стыдно...

Неожиданно молодой человек, стоявший поблизости, повернулся к обоим ветеранам: молодому и седовласому, - и начал медленно, но громко апплодировать им. Через мгновение заслуженному деду и молодому десантнику уже хлопал весь автобус. Даже те, кто делали вид, что не видят ничего вокруг себя. Даже те, кто затеял в начале тот глупый разговор о никчемности молодежи...

У седовласого вояки на глазах проступили слезы. А молодой, сдерживая эмоции, опустив голову, стал пробираться к выходу. Пассажиры расступались перед ним и продолжали хлопать...

Оставшуюся часть пути в автобусе только и было разговоров, что о «проклятых войнах», где убивают детей и стариков. Что надо беречь тех, кто уцелел, проливая за нас кровь, и помнить и ставить памятники тем, кто не вернулся. Они — те, кто равнодушно отворачивался - вдруг все наконец-то вспомнили. И, будем надеяться, теперь не забудут...