Волшебная скрипка мастера. Николай Гумилёв

Ко дню рождения поэта была опубликована статья Марины Малининой «Последний конквистадор империи» о прекрасном поэте и человеке, каким был Николай Гумилёв.
http://maxpark.com/community/4707/content/2673527 
Мне захотелось добавить к ней  свой материал, который я подготовила восемь лет назад, к 115-й годовщине со дня рождения поэта. Его я и представляю сейчас вашему вниманию.


В литературе нет других законов, кроме закона радостного и плодотворного усилия.     Н.Гумилёв
    Ни шороха полночных далей,
    Ни песен, что певала мать.
    Мы никогда не понимали
    Того, что стоило понять.
    И, символ горнего величья,
    Как некий благостный завет, -
    Высокое косноязычье
    Тебе даруется, поэт.
            Восьмистишие. 1915
Николай Гумилев… Чем, собственно, интересен тот, кому даровано «высокое косноязычье»? Современники в воспоминаниях передают его слова, описывают поступки, внешность. Но из разрозненных частей не складывается целое. В человеке же важно и ценно то, как из слов, действий, мыслей, желаний, страстей составляется единственная, неповторимая личность.
Гумилев – один из замечательных людей XX столетия. Родился Николай Гумилев 3 (15) апреля 1886г. в Кронштадте. Прожил такую недлинную жизнь, что с его образом как-то не вяжется солидное «имя-отчество». Смерть настигла Гумилева в 35 лет. Августовской ночью 1921 г. он был расстрелян без суда и доказательств вины.
Не нашлось никаких документов, которые говорили бы о причастности Гумилева к какой бы то ни было «организации». Тем не менее Гумилеву была вынесена «высшая мера наказания», и он принял ее с высшей мерой достоинства: в этом не сомневался никто из знавших его. Говорят, что на допросах он декламировал стихи, в камере читал Гомера…
.    Кончено время игры,
    Дважды цветам не цвести.
    Тень от гигантской горы
    Пала на нашем пути.
    
    Область унынья и слез –
    Скалы с обеих сторон
    И оголенный утес,
    Где распростерся дракон.

    Острый хребет его крут,
    Вздох его – огненный смерч.
    Люди его назовут
    Сумрачным именем «Смерть».

    Что ж, обратиться нам вспять,
    Вспять повернуть корабли,
    Чтобы опять испытать
    Древнюю скудость земли?

    Нет, ни за что, ни за что!
    Значит, настала пора.
    Лучше слепое Ничто,
    Чем золотое Вчера! В пути. 1909
      Вот слова одного из очевидцев-сокамерников: «Да, этот ваш Гумилев шикарно умер. Улыбался, покуривал папиросу. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает». Мы не знаем ни имени, ни занятий очевидца, но верим, что иначе Гумилев вести себя не мог. Вся его жизнь свидетельствует об этом.
       Вне поэзии Гумилев себя не мыслил, ею жил и дышал. «В хрустальные строфы его стихов вмерзла его собственная личность», - заметил А. Вознесенский. Сам Гумилев утверждал: «Я родился поэтом, а не стал им, как другие. Да, я действительно был колдовской ребенок, маленький маг и волшебник. Таким я сам себя считал».


    Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка.
    Не проси об этом счастье, отравляющем миры.
    Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка.
    Что такое темный ужас начинателя игры!

    Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки.
    У того исчез навеки безмятежный свет очей,
    Духи Ада любят слушать эти царственные звуки,
    Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

    Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам.,
    Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
    И под Солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
    И когда пылает запад, и когда горит восток.

    Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
    И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, -
    Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленье
    В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
    
    Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,
    В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.
    И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,
    И невеста зарыдает, и задумается друг.
 
    Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
    Но я вижу – ты смеешься, эти взоры – два луча.
    На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
    И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
                Волшебная скрипка. 1908
…Кто, прочитав это стихотворение, забудет о вечной, девственной свежести мира, поверит, что есть только музыка, пусть кажущаяся музыкой, тот погиб, тот отравлен. Но разве не чарует мысль о гибели от такой певучей струны?        Н.Гумилёв


    С ранних лет Гумилев был болезненно самолюбив. «Я мучился и злился, когда брат перегонял меня в беге или лучше меня лазал по деревьям. Я хотел все делать лучше других,  всегда быть первым. Во всем. Мне это, при моей слабости, было нелегко». Семилетний Гумилев однажды потерял сознание из-за того, что другой мальчик, состязаясь с ним в беге, обогнал его.


    В одиннадцать лет Гумилев пытался покончить с собой: неловко сел на лошадь – домашние и гости видели это и смеялись. Год спустя влюбился в незнакомую девочку: следил за ней, тайно сопровождал и однажды признался: «Я вас люблю». Девочка ответила: «Дурак», - и убежала. Потрясение и обида, нанесенная ему, были так глубоки, что и через двадцать лет он вспоминал об этом эпизоде с горечью.
    С ранних лет он мечтал прославиться, придумывая тысячи способов: стать великим полководцем, ученым, изобрести вечный двигатель… Пусть все знают его имя, пусть удивляются и завидуют! Гумилев считал, что право быть поэтом принадлежит лучшим, первым.
    На шестом году он выучился читать. Первые попытки литературного творчества относятся к этому времени. Будущий поэт сочинял басни, хотя еще не умел их записывать. В 1895 году юный Гумилев начал учиться в гимназии.
    Своих сверстников Гумилев увлек оловянными солдатиками. Устраивались «военные сражения», в которых каждый гимназист выстраивал целую «армию».
Так он сблизился с товарищами. Организовал с ними «тайное общество», где играл роль Брамы-Тамы. В здании гимназии, в заброшенном леднике или в пустом подвале устраивались собрания членов «общества» при свечах, в самой конспиративной обстановке. Мальчишки были помешаны на тайных ходах, на подземельях, на заговорах и интригах; они выстукивали в домах стены, лазили по подвалам и чердакам – искали клады.

Детские рисунки Николая Гумилёва.

Гумилев любил рассказывать сверстникам об Испании и Китае, об Индии и Африке. Источником знаний его о странах были не только книги, но и воспоминания отца о плаваниях  по морям-океанам. И военные истории дяди-адмирала.
Главное, что он понял из книг и рассказов: человеку необходимо быть храбрым, он должен идти вперед и оправдать себя как человека. Он настолько человек, насколько побеждает свой страх.

Гумилёв-гимназист.
Николай Гумилев окончил гимназию уже двадцатилетним юношей «…Учился я скверно. Я почему-то не помещал своего самолюбия в ученье». Я даже удивляюсь, как мне удалось окончить гимназию. Я ничего не смыслю в математике, да и писать грамотно не мог научиться. И горжусь этим. Своими недостатками следует гордиться. Это их превращает в достоинства». Писал он действительно «непостижимо неправильно», свидетельствует мемуаристка. Когда ему указывали на ошибки, только головой качал: «Вы, пожалуй, правы. Пусть будет по-вашему». Да и к точным наукам Гумилев не питал любви.
Как-то вместе с домочадцами и приятелями Гумилев устроил собственный цирк – с настоящими «номерами». Увлеклись до того, что «кавалькадой человек в десять» отправились в соседний уезд, где их никто не знал.
Участница «цирковой программы» вспоминает: «Крестьяне обступили нас и стали расспрашивать – кто мы такие? Гумилев не задумываясь ответил, что мы бродячий цирк и едем на ярмарку в соседний город давать представление. Крестьяне попросили нас показать наше искусство, и мы проделали перед ними всю нашу «программу». Публика пришла в восторг, и кто-то начал собирать медяки в нашу пользу. Тут мы смутились и поспешно исчезли».
Однажды Гумилев удивил весь дом, превратив свою комнату в «морское дно». На стенах он нарисовал волны, водоросли, фантастических рыб и даже русалку, а посреди комнаты соорудил фонтан, украшенный камнями и раковинами!

    У русалки мерцающий взгляд.
    Умирающий взгляд полуночи,
    Он блестит то бледней, то короче,
    Когда ветры морские кричат,
    У русалки чарующий взгляд,
    У русалки печальные очи.

    Я люблю ее, деву-ундину,
    Озаренную тайной ночной,
    Я люблю ее взгляд заревой
    И горящие негой рубины…
    Потому что я сам из пучины,
    Из бездонной пучины морской.
                Русалка. 1905
«Я стал придавать огромное значение внешности и считал себя некрасивым. Я мучился этим. Действительно, наверное, был некрасив – слишком худ и неуклюж. Черты моего лица еще не одухотворились – ведь они с годами приобретают выразительность и гармонию. К тому же, как часто у мальчишек, красный цвет лица и прыщи. Я по вечерам запирал дверь и, стоял пред зеркалом, гипнотизировал себя, чтобы стать красавцем. Я твердо верил, что силой воли могу переделать свою внешность. Мне казалось, что с каждым днем я становлюсь немного красивее». (Н.С. Гумилев).
О внешности Гумилева вспоминают его современницы. «Позже, возмужав и пройдя суровую кавалерийскую военную школу, он сделался лихим наездником… храбрым офицером…А улыбка и несколько насмешливый, но милый и не дерзкий взгляд больших, пристальных, чуть косящихся глаз нравились многим. Говорил он чуть нараспев, нетвердо выговаривая «р» и «л», что придавало его говору… своеобразие, отнюдь не похожее на косноязычие» (В.С. Срезневская).
«Он был некрасив, выразительно некрасив. Я бы сказала, немного страшен своей непривлекательностью: длинные руки, дефект речи, надменный взгляд, причем один глаз все время отсутствовал, оставаясь в стороне» (Н.Н. Берберова). Кстати, и косоглазием своим Гумилев почти гордился как «божьей отметиной».
«Трудно представить себе более некрасивого, более особенного человека. Все в нем особенное и особенно некрасивое. Продолговатая, словно вытянутая вверх голова, с непомерно высоким, плоским лбом. Волосы, стриженные под машинку, неопределенного цвета. Жидкие, будто молью траченные брови. Под тяжелыми веками совершенно плоские глаза. Пепельно-серый цвет лица. Узкие бледные губы. Что-то азиатское» (И.В. Одоевцева)
Мы не случайно уделяем столько внимания внешним данным поэта. Ибо при всем этом он слыл денди и щеголем, умел нравиться женщинам. Впрочем, его «романы» во многом были «творческими» - питали его вдохновение, становились предметами поэтических вымыслов. Гумилев много писал о неутолимой и неутоленной жажде любви.
     Я знаю женщину: молчанье,
    Усталость горькая от слов
    Живет в таинственном мерцанье
    Ее расширенных зрачков.

    Ее душа открыта жадно
    Лишь мерной музыке стиха.
    Пред жизнью дольней и отрадной
    Высокомерна и глуха.

    Неслышный и неторопливый,
    Так странно плавен шаг ее,
    Назвать нельзя ее красивой,
    Но в ней все счастие мое.

    Когда я жажду своеволий
    И смел и горд, - я к ней иду
    Учиться мудрой сладкой боли    
    В ее истоме и бреду.
     Она. 1911
Желание покорять и удивлять, некое позерство было присуще ему, как никому другому. Он сознательно строил, «сочинял» свою жизнь.

Вот строки из его письма «Что есть прекрасная жизнь, как не реализация вымыслов, созданных искусством? Разве не хорошо сотворить свою жизнь, как художник творит картину, как поэт создает поэму? Правда, материал очень неподатлив, но разве не из твердого мрамора высекаются самые дивные статуи?»
            Искусство тем прекрасней,
    Чем взятый матерьял
    Бесстрастней…
    
    Все прах! Одно, ликуя,
    Искусство не умрет.
    Статуя,
    Переживет народ…
     Т. Готье. Искусство. Перевод Н.С. Гумилева. 1914
    Был ли Гумилев на самом деле «конквистадором», дерзким завоевателем? Или за маской скрывался лирик и мечтатель, не желавший принимать жизнь в ее будничной простоте? Он ловил акул в южных морях, углублялся в джунгли, охотился на львов, переправлялся через реку с крокодилами, болел тропической лихорадкой. Испытывая свою «греховность», пролезал между двух больших камней: по обычаю, если кто застревал между ними – умирал в страшных мучениях, и никто не смел подать ему кусок хлеба или чашку воды…
    Возможно, потому он и бежал от «жизни как она есть» - в великолепие дальних веков, волшебство рыцарских времен, грезы о Востоке… Он увлекался зоологией и географией, завел у себя разных животных: белку, морских свинок, белых мышей, птиц. А когда дома читали описание какого-нибудь путешествия, всегда следил по карте за маршрутом. Он бредил «Музой Дальних Странствий». А чего стоили его реальные путешествия в Африку! В первый раз он отправился туда без разрешения отца, тайно, из Парижа, где слушал университетские лекции. Чтобы отец не узнал об экзотической поездке, Гумилев заранее написал несколько писем, а друзья отправляли их по нужному адресу…

План путешествия по Абиссинии, начерченный рукой Гумилёва.
    В Африке Гумилев побывал четырежды. Он был одержим впечатлениями от Сахары и тропических лесов. С ребяческой гордостью показывал трофеи – слоновую кость, пятнистые шкуры гепардов; рассказывал об охотах, колдунах и прочей африканской экзотике. Поездка его в Абиссинию (1913) была командировкой от Петербургского музея антропологии и этнографии Академии наук. Цель экспедиции – собрать этнографические сведения, материалы по истории культуры, фольклор. Условия экспедиции были тяжелыми: районы, по которым надлежало пройти, - мало изучены. Гумилев практически был первым из европейцев, с серьезными научными целями прошедший по этим землям. Маленькая экспедиция продвигалась… Записывались точные, скупые сведения о дорогах, о местных жителях, о погоде, о климате, об условиях жизни. Все – сухо, подробно. А вечерами, когда темная ночь приходила и замирала, Гумилеву грезились истории – одна таинственнее другой…
Привезенные Гумилевым экспонаты легли в основу африканского фонда Петербургского музея. Это коллекция принадлежит к числу самых ранних больших коллекций, привезенных российскими путешественниками из Африки. В Москве, в Музее восточных культур, столь давних коллекций нет.
В Петербурге путешествие Гумилева привлекло меньше внимания, чем оно заслуживало. Гумилев не успел обобщить свои наблюдения, опубликовать их, не считая самоцелью подготовку научных и популярных статей об Африке. Главным для него всегда оставались стихи.
Жираф
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
    Далеко ушло время ленивой гимназической учебы. В 1906-08 гг. Гумилев слушал лекции в Сорбонне, потом в Санкт-Петербургском университете и всю жизнь занимался самообразованием. У него была отличная память, он прочел множество книг. Ему была хорошо известна поэзия не только европейская, древняя и современная, но и восточная. Он считал, что поэту необходим большой запас знаний по всем наукам и искусствам: истории, философии, богословию, географии, математике, архитектуре, живописи, музыке.
    С именем поэта связано литературное течение, сыгравшее значительную роль в истории русской литературы. Акмеизм (от греческого слова «акмэ» - высшая степень чего-либо, расцвет, вершина) воздавал хвалу «земному» и провозглашал ценность ремесла. Не случайно объединение акмеистов, возникшее в 1911 г. и возглавленное Гумилевым, называлось «Цех поэтов». (Литературная группа строилась по модели средневековых мастеровых цехов.) Членами «Цеха» были Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Михаил Лозинский, Елизавета Кузьмина-Караваева…


    Поэзия была смыслом жизни Гумилева. Это не помешало ему, однако, в 1914 году добровольно уйти на фронт. Гумилев служил в кавалерии и за храбрость был дважды награжден Георгиевским крестом IV степени, а 15 января 1915 года за героизм и мужество произведен в унтер-офицеры.
    Та страна, что могла быть раем,
    Стала логовищем огня,
    Мы четвертый день наступаем,
    Мы не ели четыре дня.

    Но не надо яства земного
    В этот страшный и светлый час,
    Оттого, что Господне слово
    Лучше хлеба питает нас.

    И залитые кровью недели
    Ослепительны и легки
    Надо мною рвутся шрапнели,
    Птиц быстрей взлетают клинки.

    Я кричу, и мой голос дикий,
    Это медь ударяет в медь,
    Я, носитель мысли великой,
    Не могу, не могу умереть.

    Словно молоты громовые
    Или воды гневных морей,
    Золотое сердце России
    Мерно бьется в груди моей.
     Наступление. 1914


Любовь – главный источник вдохновения. Без любви и стихов бы не было.   Н.Гумилёв  
Ещё гимназистом Николай Гумилёв влюбился в двенадцатилетнюю Анну Горенко. Увлечение длилось несколько лет. Анна отвергала предложение за предложением, Николай дважды пытался покончить жизнь самоубийством. И всё же Гумилёв добился своего: в 1910 году она стала его женой.


Из логова змиева,
Из города Киева
Я взял не жену, а колдунью.
А думал – забавницу,
Гадал – своенравницу,
Весёлую птицу-певунью.

Покликаешь – морщится,
Обнимешь – топорщится,
А выйдет луна – затомится,
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
Кого-то, - и хочет топиться.

Твержу ей: крещёному,
С тобой по-мудрёному
Возиться теперь мне не в пору;
Снеси-ка истому ты
В днепровские омуты,
На грешную Лысую гору.

Молчит – только ёжится,
И всё ей неможется,
Мне жалко её, виноватую,
Как птицу подбитую,
Берёзу подрытую
Над очастью, Богом заклятою. (Н.Гумилёв)

Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стёртые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
…А я была его женой.      (А.Ахматова).
       Вскоре выяснилось, что существование в браке – слишком сложное испытание для людей, одарённых творческой индивидуальностью. Он посвятил Анне Ахматовой  много стихотворений, в которых рассказал о своей борьбе с ней и передал несравненное очарование этой женщины: «назвать нельзя её красивой, но в ней всё счастие моё». Ахматова ревновала мужа, а он не оценил её самолюбия. Любя и его, и его стихи, она не умела мириться с его мужским самоутверждением. Он продолжал вести себя по-холостяцки. Отстаивая свою свободу, он целыми днями где-то пропадал, а Ахматова очень сильно страдала.
Гумилёв жаловался: «Наш брак  был ошибкой. Впрочем, как всякий брак. Счастливых браков не бывает».
    Поначалу Гумилёв был недоволен, когда узнал, что супруга пишет стихи. Он смотрит на это её занятие как на причуду «жены поэта». И причуда эта ему не по вкусу. Когда стихи хвалят,  - насмешливо улыбается: « Вам нравится? Очень рад.  Моя  жена и по канве прелестно вышивает». «Муж и жена пишут стихи, это смешно. У тебя столько талантов. Ты могла бы заняться, например, балетом», - говорил он.
    Гумилёв должен был признать право Ахматовой на звание поэта, а он продолжал раздражаться её равнодушием к его творчеству. Он требовал от неё покорности и поклонения себе, он любил её, но не смог понять, не увидел, что Ахматова  сама – большой поэт. Наступил разрыв:
…Сказала ты задумчиво и строго:
«Я верила, любила слишком много,
Я ухожу, не веря, не любя,
И пред лицом Всевидящего Бога,
Быть может, самое себя губя,
Навек я отрекаюсь от тебя».
    И расставшись, они сохранили взаимное уважение, с интересом следили за литературной деятельностью друг друга, но виделись редко.
В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где всегда встречались.
Была в Неве высокая вода,
И наводненья в городе боялись.

Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине – нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость!

Затем, что воздух был совсем не наш,
А как подарок божий – так чудесен.
И в этот час была мне отдана
Последняя из всех безумных песен.       (А.Ахматова).
    Гумилёв любил рассказывать о себе: «Ведь жизнь поэта не менее важна, чем его творчество. Поэту необходима напряжённая, разнообразная жизнь, полная борьбы, радостей и огорчений, взлётов и падений. Ну и, конечно, любви. Ведь любовь – главный источник вдохновения. Без любви и стихов бы не было».
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведёшь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.

Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребёнок,
Словом останавливавший дождь.

И второй… Любил он ветер с юга,
В каждом шуме слышал звоны лир,
Говорил, что жизнь – его подруга,
Коврик под его ногами – мир.

Он совсем не нравился мне, это
Он хотел стать богом и царём,
Он повесил вывеску поэта
Над дверьми в мой молчаливый дом.

Я люблю избранника свободы,
Мореплавателя и стрелка,
Ах, ему так звонко пели воды
И завидовали облака.

Память, ты слабее год от году
Тот ли это или кто другой
Променял веселую свободу
На священный долгожданный бой.

Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею не тронутую грудь.

Я – угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле,
Я возревновал ко славе Отчей,
Как на небесах, и на земле.

Передо мной предстанет, мне неведом,
Путник, скрыв лицо; но всё пойму,
Видя льва, стремящегося следом,
И орла, летящего к нему.        («Память,1919).
    Гумилёв не предполагал, что встреча с «неведомым путником» произойдёт так скоро. Последним человеком, видевшим Гумилёва на свободе, был Владислав Ходасевич. Вот что ему запомнилось: «…Гумилёв стал меня уверять, что ему суждено прожить долго – «по крайней мере до девяноста лет». И он, хохоча, показывал, как через пять лет я буду, сгорбившись, волочить ноги, и как он будет выступать «молодцом».
    Но и поэты ошибаются. В августе 1921 года, когда оборвалась жизнь Николая Гумилёва, ему едва минуло 35 лет. Но стихи – стихи его живут.


Ещё не раз вы вспомните меня
И весь мой мир волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.

Он мог стать вашим тоже и не стал,
Его вам было мало или много,
Должно быть, плохо я стихи писал
И вас неправедно просил у Бога.

Но каждый раз вы склонитесь без сил
И скажете: «Я вспоминать не смею.
Ведь мир иной меня обворожил
Простой и грубой прелестью своею».