Крушение у пристани

Чтение манифеста 1861 года Александром II на Смольной площади в Санкт-Петербурге. Иллюстрация художника Кившенко Алексея Даниловича. 1880 год. Центральный военно-морской музей, Санкт-Петербург.

Граф Михаил Тариэлович Лорис-Меликов появился в первом ряду российского истеблишмента в самый канун 25-летнего юбилея царствования Александра II. Как многие провинциальные сановники, генерал-губернатор Харьковской губернии Лорис-Меликов приехал в Санкт-Петербург в конце января 1880 года с отчетным докладом о проделанной работе в подведомственной ему губернии. Вместо приятного времяпрепровождения на юбилейных торжествах, граф стал главным действующим лицом самого драматичного эпизода наступившего года. Ровно 25 лет назад, 19 февраля 1855 года, сын Николая I, Александр Николаевич, встал у руля огромной России, ошеломленной Крымским поражением. Многолетний труд, рука об руку с родным братом Великим князем Константином Николаевичем, позволил Александру II преодолеть тяжелый политический кризис, дать стране новые правовые институты, освободив большую часть населения от феодальной зависимости. В новой обстановке, на фоне радикальных революционных проявлений, императору предстояло определиться с направлением внутренней политики. Ресурс репрессий был явно исчерпан. Необходимо было как-то разрядить обстановку в стране, и император вновь советуется с братом Константином, занимавшим пост председателя Государственного Совета. Государственный секретарь Е.А. Перетц, ближайший помощник великого князя Константина Николаевича в Государственном Совете, так описывал в своем дневнике события января 1880 года на вершине российской власти: «13 января. Сегодня во время доклада моего Великому князю, Его Высочеству доложили, что к Великой Княгине приехал Государь и желает видеть Его Высочество. Великий князь извинился передо мной, встал и поспешно вышел. Приблизительно через четверть часа Его Высочество возвратился с сияющим лицом и спросил меня, догадываюсь ли я, почему он доволен и весел? Я отвечал, что, по всей вероятности, Государь сообщил Его Высочеству, что-либо отрадное. „Вы отгадали: действительно Государь сообщил мне кое-что очень и очень приятное. В 1867 году, т. е. почти тринадцать лет назад, я представил Государю записку, составленную мною вчерне в Ореанде и потом разработанную по моим указаниям С. Н. Урусовым, тогдашним Государственным секретарем. Записка эта имела целью привлечение в скромном виде сил общественных к делу государственного управления. Государь прочел записку, но никогда не говорил со мной о ней, из чего я заключил, что мысли мои не одобряются. …Более о записке моей не было и помину… до сего часа. Государь сообщил мне теперь, что желал бы к предстоящему дню 25-летия его Царствования оказать России знак доверия, сделав новый и притом важный шаг к довершению предпринятых преобразований. Он желал бы дать обществу большее, чем ныне, участие в обсуждении важнейших дел. По этому предмету существует два предположения: одно мое, другое — Валуева, несколько более либеральное. Его Величество желает, чтобы оба эти проекта были обсуждены предварительно в общих чертах Особым Совещанием, под моим председательством, из Цесаревича, Валуева, Урусова, Шефа жандармов и Министра внутренних дел. Вы понимаете теперь, почему я рад. Быть может, прекратится время реакции и наступит заря возрождения“. Я тоже чрезвычайно обрадовался и спросил, можно ли мне прочесть записку Великого князя? Он отвечал, что не сохранил черновой, а подлинная у Государя, который обещал прислать ее сегодня же». Приведенный отрывок дает ясное представление о значении в России воли монарха в принятии решений государственного уровня. Сейчас трудно сказать со всей определенностью, было ли желание Александра II «довершить предпринятые преобразования» подлинным или это было всего лишь желание узнать реакцию ближайшего окружения. Важно только, что после актов террора, направленных лично против него, в голове российского самодержца появилась идея, которую давно уже эксплуатировали все монархи Европы: отдать на общественное обсуждение в парламент все злободневные вопросы и перестать быть единственной мишенью для критики и главной причиной всеобщего озлобления. Довольствоваться ролью самодержавного монарха становилось не просто опасно, а непростительно ограниченно.

Заседания Особого совещания проходили в период с 23 по 29 января 1880 года, были, как и следовало ожидать, довольно формальными, но показали полное неприятие российских верхов реформы, направленной на образование выборного представительства в высшем государственном органе. Даже действительно скромное предложение Великого князя о создании при Государственном совете совещательной комиссии из выборных депутатов от губерний и крупных городов было отвергнуто с порога. Вот самые знаковые возражения собравшихся на Особом совещании сановников: возможные скандалы между депутатами и, как следствие, скорое закрытие собрания; неизбежное влияние прессы на депутатов и образование на этой почве оппозиции правительству и, наконец, появление среди депутатов людей необразованных и неразвитых, т. е. вообще неспособных судить о нуждах государства. Самым экзотическим мнением оказалась точка зрения Наследника-цесаревича. Он полагал, что в депутаты наберут одних адвокатов, которые начнут ораторствовать и не дадут принять ни одного нужного решения. Председатель Особого совещания Великий князь Константин Николаевич был чрезвычайно удручен общей обструкцией и в особенности оригинальной позицией Цесаревича Александра Александровича. Он едва сдерживал себя и в заключение сказал: «Государь поручил нашему Совещанию обсудить в общих чертах представленные ему проекты П. А. Валуева и мой. Это мы исполнили, забраковали оба. Председатель Совещания обязан доложить об этом. Мне кажется, Саша, что лучше всего будет, если ты сам доложишь об этом Государю как о своей мысли». Градус обсуждения понятен без комментариев, но при этом надо помнить, что окончательное решение по вопросу было за монархом, и, покидая Совещание, его участники отнюдь не были уверены, что их вердикт окончательный. Впрочем, точку в этом вопросе неожиданно поставила пресловутая Народная Воля, взорвав 5 февраля в подвале Зимнего дворца два с лишним пуда динамита. В специальной прокламации «От Исполнительного Комитета» взрыв был заявлен как очередное покушение на Александра II, и при этом Народная Воля выражала скорбь по погибшим 11 солдатам внутреннего караула. Разумеется, взрыв в подвале огромного здания можно посчитать покушением на отдельную личность, но этой личностью, скорее всего, был начальник караула, но никак не Император, так как взрыв произошел под караульным помещением. Действительной же целью взрыва в Зимнем дворце был предстоящий 25-летний юбилей царствования Александра II и возможные реформы государственной власти, с ним связанные. С этой точки зрения, акция Народной Воли как политическая провокация вполне удалась: обсуждавшиеся реформы были немедленно забыты, и на передний план вышли совсем другие задачи. Сам факт взрыва в царской резиденции Зимнем дворце говорил о серьезных проблемах с охраной личности императора и дезорганизации работы спецслужб.

Провести расследование по делу о взрыве царь поручил прокурору Петербургской Судебной палаты В. К. Плеве, и уже 8 февраля первые результаты были доложены царю в отдельной записке вместе с заключением экспертов. Выявленные следствием обстоятельства и детали представили следующую удручающую картину: на службу в дворцовое ведомство устроился по поддельным документам Степана Батышкова неизвестный человек, и подлинность его документов никем не была проверена; в руках полиции после одного из обысков, два месяца назад, оказались три готовые мины и план Зимнего дворца, но ни тому, ни другому полиция не придала никакого значения и не довела дознание до логического конца; «столяр Батышков», поселившись в подвале дворца, в течение месяца перенес из города и сложил в личный сундук более двух пудов динамита, затем с помощью бикфордова шнура и взрывателя подорвал его в 18 часов 20 минут 5 февраля 1880 года. Время горения бикфордова шнура дало возможность «Батышкову» спокойно покинуть дворец и исчезнуть в городе. Несколько позднее удалось установить личность «Батышкова»: им оказался Степан Халтурин, 23 лет, из крестьян Вятской губернии. Вместе с тем выяснилась интересная деталь: в одной комнате с Батышковым-Халтуриным, из которой и произошел взрыв в подвале дворца, проживал Василий Петроцкий, отставной унтер-офицер, служивший смотрителем подвального этажа. Петроцкий был уличен следователями в «весьма близких отношениях с названным преступником, проводя с ним нередко ночи в кутежах и публичных домах». Исчезновение приятеля принесло Петроцкому большие неприятности: он не только потерял место, но был выселен далеко за пределы Петербурга.

Ознакомившись с выводами следствия, царь в тот же день созвал совещание, на котором кроме Наследника присутствовали военный министр Милютин, министр внутренних дел Маков, шеф жандармов Дрентельн, министр Двора Адлерберг и председатель Комитета министров Валуев. На совещании обсуждались возможные меры противодействия ненормальному положению, сложившемуся в столице. Министры отделались призывами к строгости и малозначащей риторикой. Предложение же Наследника образовать чрезвычайную следственную комиссию не встретило одобрения сановников. В общем, совещание результатов не принесло, и конкретных мер обозначено не было. Дальнейшие свои контакты и обсуждения царь засекретил, и историки, каждый по-своему, трактуют принятые им решения, а они были приняты уже на следующий день и оказались совершенно неожиданными для всех участников предыдущего обсуждения.

Александр II снова собрал совещание утром 9 февраля с теми же участниками, исключая военного министра, но с новыми приглашенными: генерал-губернатором С.-Петербурга Гурко, министром юстиции Набоковым и Товарищем шефа жандармов Черевиным. На этот раз никакого обсуждения не было, а просто было озвучено решение монарха: об упразднении должности генерал-губернатора С.-Петербурга и учреждении Верховной Распорядительной комиссии (ВРК) во главе с генерал-адъютантом графом Михаилом Тариэловичем Лорис-Меликовым. Указ о создании ВРК был подписан царем 12 февраля, и в нем подробно описывались широкие полномочия ее Главного Начальника. Вопрос о том, с кем царь мог готовить столь неординарное решение, не подлежит ни малейшему сомнению — это мог быть только его брат, Великий князь Константин Николаевич.

Для М. Т. Лорис-Меликова открылось новое, исключительное по объему власти поприще — фактического руководителя всех охранных и полицейских структур в столице и империи, с полным подчинением всех государственных органов, в части охраны общественного порядка. В Харьков поехал новый генерал-губернатор, князь Дондуков-Корсаков.

Выбор графа Лорис-Меликова в качестве лица для наведения порядка в столице и империи был, разумеется, не случаен.

В свои 55 лет граф заслужил высокую репутацию не только заметного военного деятеля, командуя Кавказским корпусом в кампании против Турции 1877—78 годов, но и способного гражданского администратора, управляя Харьковской губернией. Однако и этих бесспорных качеств было недостаточно для весьма деликатной работы, которую ему предстояло выполнить. Царю нужна была, прежде всего, «неангажированность» графа в Петербурге какими-либо группировками, аристократическими или придворными. После назначения Лорис-Меликова кто-то недоуменно пожимал плечами, полагая его «временщиком» или «каким-то хитрым армяшкой», но люди, слышавшие о нем и с ним служившие, насторожились, ожидая крутых перемен. Граф был известен высокой порядочностью и, главное, полным неприятием вольного обращения с казенными деньгами. Несомненно, что перед назначением он получил необходимые инструкции от самого императора, и они касались, прежде всего, Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии — единственной российской спецслужбы, которая вместе Корпусом жандармов осуществляла политический сыск. Следуя указаниям своего монарха, генерал действовал оперативно. Не дожидаясь персонального формирования Распорядительной Комиссии, он, пользуясь предоставленными правами, направил в Третье отделение в качестве ревизора сенатора И. И. Шамшина. Тот начал с проверки кассовых книг и общей постановки агентурной работы в отделении. В «Дневнике госсекретаря Е. А. Перетца» так описывается работа сенатора: «Вечером был у меня И. И. Шамшин. Он рассказал мне много интересного о трудах своих по Верховной Распорядительной Комиссии… По словам Иван Ивановича, дела велись в Третьем отделении весьма небрежно… и были в большом беспорядке. В денежном отношении Иван Иванович нашел в делах Третьего отделения также довольно важные беспорядки. Имена тайных агентов, получавших денежные оклады, были скрываемы от самого шефа жандармов под предлогом опасения скомпрометировать этих лиц. Таким образом, весьма значительные суммы находились в безотчетном распоряжении второстепенных деятелей и, может быть, употреблялись вовсе не на то, на что были предназначены. Далее, по случаю возникшей в последние годы революционной пропаганды, признано было необходимым усилить денежные средства Третьего отделения по розыскной части. На это ассигнован был дополнительный кредит на 300 000 рублей в год. Как же употреблялась эта сумма? Более половины ее, вопреки основным сметным правилам, отлагалось для составления какого-то особого капитала Третьего отделения. Остальное делилось на две части, из которых одна шла на выдачу наград и пособий чиновникам, а другая — агентам, наблюдавшим преимущественно за высокопоставленными лицами. Эта последняя деятельность отделения была, говорят, доведена до совершенства».

При такой организации политического сыска трудно было точно определить, против кого, собственно, работала вся система в целом. Проверка Шамшина началась не ранее четверга 14 февраля, а ровно через неделю, 20 февраля, в Лорис-Меликова стрелял Ипполит Млодецкий, мещанин из Слуцка. Он подстерег графа возле подъезда его квартиры на Большой Морской, когда тот подъехал домой пообедать и передохнуть. Все случилось около двух часов дня. Млодецкий стрелял почти в упор, но пуля только прошила шинель, и граф даже не был задет. Конвойные казаки скрутили нападавшего и сильно его избили. Сам Лорис-Меликов немедленно отправился во дворец и лично доложил о случившемся царю. Далее сюжет развивался так же быстро, как и необъяснимо. На допросах Млодецкий, крещеный еврей из Слуцка, 24 лет, заявил, что он социалист по убеждениям и его акт террора является строго индивидуальным. При этом он не отрицал, что сочувствует Народной Воле, но назвать своих знакомых в этой организации отказался. Собственно допросы заняли только оставшуюся часть дня 20 февраля, а на следующий день уже было готово обвинительное заключение и состоялся суд. Судили Млодецкого Военно-окружным судом настолько быстро, что в протокол заседания не попало даже последнее слово обвиняемого, на котором он настаивал. Млодецкий был повешен в 11 часов утра 22 февраля на Семеновском плацу при большом стечении народа. Быстроту и, главное, энергию, с которой расправились с несчастным евреем из Слуцка, высоко оценил Наследник-цесаревич, удостоивший этот эпизод отдельной записью в своем Дневнике. Мотив покушения на убийство чиновника, только что приступившего к исполнению своих обязанностей, социалистом-одиночкой, свалившимся из Слуцка, остался непонятным.

На следующий после казни день в Петербурге появилась прокламация Исполнительного Комитета Народной воли о том, что поступок Млодецкого является проявлением его собственной воли и организация не имеет к нему никакого отношения. В той же прокламации признавалось, однако, что Млодецкий обращался в Исполнительный комитет с предложением произвести теракт, но в поддержке ему было отказано.

Вся эта мутная история с Млодецким и заявлением Народной воли о непричастности к преступлению оставила больше вопросов, чем ответов. На момент покушения Лорис-Меликов готовился к докладу царю о положении дел в Третьем отделении, и его убийство сорвало бы и этот доклад, и всю начавшуюся проверку. Стрелял Млодецкий наверняка, из хорошего револьвера Лефоше, и промах был случайным. Все обстоятельства дела говорят о том, что это было не устрашением, а хорошо организованной ликвидацией. Кто-то вел Млодецкого: сообщил ему домашний адрес Лорис-Меликова, только что перебравшегося в Петербург, и график его передвижений, снабдил его надежным оружием… Да и прокламация Народной воли вышла, когда уже было ясно, что Млодецкий покинул этот мир, никого не назвав. Решение о казни Млодецкого было, конечно, согласовано с царем, как и решение о немедленном отстранении начальника Третьего отделения генерала А. Р. Дрентельна от должности, которое состоялось сразу после доклада Лорис-Меликова. Вся деятельность Третьего отделения с этого дня оказалась под полным контролем Верховной Распорядительной Комиссии. Общественность и пресса, естественно, ничего не знали о финансовых нарушениях в Третьем отделении, но покушение на Лорис-Меликова и отстранение от должности Дрентельна породили массу слухов. Без сомнения, императору было над чем задуматься, наблюдая все эти события, тем более что они проходили на фоне юбилейных торжеств. Однако во всем происходящем 62-летний Монарх ощутил некий просвет — рядом с ним появился умный и расчетливый человек, ориентированный на работу с ним лично и не подверженный какому-либо влиянию извне.

В день рождения Наследника, 26 февраля 1880 года, царь специальным указом подчинил Третье отделение С.Е.И.В. Канцелярии Начальнику Верховной Распорядительной Комиссии генерал-адъютанту Лорис-Меликову, а шеф жандармов Дрентельн был уволен с назначением членом Государственного совета. Исполнять обязанности Начальника Третьего отделения и шефа жандармов был назначен Товарищ (заместитель) Дрентельна, генерал-майор П. А. Черевин. Черевин, боевой генерал, в недавнем прошлом командир Е.И.В. Конвоя, был креатурой Наследника-цесаревича, и не просто креатурой, а близким его приятелем, вхожим в Аничков дворец и семью Александра Александровича. В руководство Третьим отделением он попал вместе с Дрентельном в конце 1878 года, после убийства шефа жандармов генерала Мезенцева. Когда после проверки сенатора Шамшина над головами руководителей Третьего отделения заходили тучи, Наследник не оставил без внимания судьбу своего протеже и сделал все от него зависящее, чтобы уберечь его от неминуемого увольнения. Для этого Наследник окружил Лорис-Меликова необычным вниманием, которым никогда в жизни не отличался. Лорис стал постоянно получать из Аничкова дворца записки Цесаревича с приглашениями заехать посоветоваться, обсудить и, наконец, просто пообедать. Граф поддался очарованию монархической семьи, которой никогда не был избалован. В итоге виновными за все прегрешения Третьего отделения был признан его Главный Начальник Дрентельн и управляющий делами Штольц, уволенные от должностей. Такое решение устроило на тот момент всех. Согласившись на такую рокировку, Лорис-Меликов отнюдь не ослабил хватку и продолжал твердо проводить свою линию на реорганизацию сыска.

На очередном заседании Верховной Распорядительной Комиссии, 24 марта, в котором участвовал и Черевин, было оглашено новое принципиальное решение Лориса, отраженное в протоколе: «Доложена составленная по распоряжению Главного Начальника Верховной Распорядительной Комиссии записка об организации розыскной части в С.-Петербурге по делам политическим. Сущность излагаемых в записке мер заключается в сосредоточении розыскных действий, возложенных ныне на два самостоятельных учреждения: Третье Отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии и Секретное Отделение при Управлении С.-Петербургского Градоначальника, в одном установлении. С этой целью из ведения Третьего отделения выделяется секретное наблюдение по С.-Петербургу и передается в ведение С.-Петербургского Градоначальника с присоединением, вдобавок к имеющимся ныне средствам Секретного Отделения Градоначальства, по 61 000 рублей в год из сумм Третьего Отделения. При устанавливаемом преобразовании Секретное отделение, оставаясь подчиненным Градоначальнику, получает характер постоянного учреждения, ответственного за исполнение возлагаемых на него обязанностей». Таким образом подводилась черта под всей агентурной работой Третьего отделения, и обнаруженные сенатором Шамшиным остатки неиспользованного «капитала» в сумме 61 000 рублей передавались в более надежные руки. Генерал Черевин, сохранивший усилиями Наследника должность, потерял не только возможность распоряжаться финансами, но и вообще проводить агентурную работу.

Жизнь заставила Лорис-Меликова внимательно вникнуть в существо работы секретной агентуры, и он начал с наведения элементарного порядка в расходовании средств. Установленный Лорисом регламент оплаты труда секретных агентов ярко иллюстрируется письмом Начальника ГЖУ (губернское жандармское управление) по С.-Петербургу генерала Комарова в адрес Начальника ВРК (Верховной Распорядительной Комиссии): «Молодой человек из учащихся в одном из высших учебных заведений и исполняющий мои поручения сообщил мне 3-го июля, что под фамилиями Захарченко, Малюкова и Сидоренко скрываются лица нелегальные и принимающие участие в революционном движении, указав при этом их адреса. В тот же день я лично просил Начальника Секретного отделения сообщить мне, совершенно негласно, названия тех Правительственных мест, из которых были выданы паспорты вышепоименованным лицам. Получив требуемые мною сведения от г. Фурсова, я снесся телеграммами с начальниками: Киевского, Харьковского и Екатеринославского ГЖУ о проверке означенных документов. По проверке паспорты оказались фальшивыми; тогда по докладу Временно Управляющему III отделением С.Е.И.В. канцелярией я просил И.д. С.-Петербургского Градоначальника произвести обыски и арестовать Захарченко с женой и Сидоренко, что и было исполнено 5-го июля». На письме генерала Комарова имеется резолюция Лорис-Меликова, карандашом: «Выдать 100 рублей генералу Комарову для передачи известному лицу под благовидным предлогом». К письму приложена кассовая квитанция о выдаче 100 рублей. Как видим, делопроизводство, введенное Лорис-Меликовым давало полную картину не только содержания работы «секретных агентов», но и стоимости добываемой информации. Кстати, арестованный под фамилией Сидоренко оказался Иваном Окладским, активным членом Народной воли. После ареста 19-летнему Ивану Окладскому предстояла нелегкая и удивительная судьба, итог которой через 45 лет подвел уже советский суд, объявив его предателем Народной воли. Но это уже другая история…

Лорис-Меликов завершил первый этап своей деятельности в верхнем этаже российской власти весьма успешно и получил поддержку самого императора, но предстоял еще более сложный период…