Христос воскресе!

"Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав. Христос воскресе! Христос воскресе! Христос воскресе!". С таким песнопением и здравицей входили в наш дом, вернувшись из церкви после всенощной службы с освящёнными яйцами и куличами, родители моей мамы. После чего со всеми, находящимися в доме, троекратно расцеловывались всё с той же приговоркой - Христос воскресе!

К этому празднику Воскресения Христова они готовились особенно торжественно и хлебосольно. В Чистый четверг непременно ходили в городскую баню. В канун праздника одевались в сааме лучшее, что у них было, отстаивали в церкви всенощную службу, несмотря на то, что им было за семьдесят и у обоих были больные ноги. Меня, старшеклассника удивляло такое какое-то особенное, трепетное отношение моих старичков к подготовке и празднованию Пасхи. Причина этого мне открылась, когда дед, Леонид Петрович, поведал историю, связанную с этим светлым праздником.

Случилось это , уж не помню, в 1919 м или в 1920-м году, не суть важно. Жили они с супругой Еленой Васильевной к тому времени в Петрограде. Имели двухэтажный домик, на первом этаже которого находилась их мелочная лавка, а на втором – жилые помещения, в которых в тесноте, да не в обиде, обитали Леонид, хозяин дома и лавки, супруга его Елена и, к тому времени, семь детей.

Время было смутное, гражданская война, белый террор, красный террор, всё смешалось, перепуталось. Прежний уклад жизни, взаимоотношений рухнул, новый никак пока не обозначился. Но по инерции многие ещё придерживались прежних понятий о чести и достоинстве. Вот и Леонид, как и в прежние времена, ссудил своему, как он считал, другу, такому же лавочнику, приличную сумму денег для закупки товара с обязательством вернуть долг после его реализации. Под честное благородное слово.

Только вот «друг оказался вдруг…», как пел В.С Высоцкий. Чтобы некому было возвращать долг, друг, недолго думая, написал на Леонида донос в ЧК: так, мол, и так, живёт тут по соседству мироед и кровосос, купчина, который без стыда и совести через свою лавку пьёт кровь из сознательных пролетариев и трудового крестьянства. Не пора ли его прищучить по всей строгости революционной законности? Леонида арестовали и препроводили в тюрьму.

В камере народу было набито как сельдей в бочке. Духота, вонь, публика разношёрстная, питание почти никакое, ни прогулок, ни вызовов на допросы. Время от времени кого-то выдёргивали то ли на допрос, то ли на расстрел, т.к. многие обратно не возвращались. Слухи, сплетни, пересуды       - полная неопределённость. Один такой слушок Леониду особенно запомнился. Будто бы теперь на расстрел не выводят как прежде во двор и обходятся без солдат, прокурора, священника, а делается всё просо.

Выводят приговорённого без следствия и суда из камеры, ведут по коридору, подходят к лестнице. Арестант по ней спускается и когда наступает на определённую ступеньку, раздаётся выстрел. И всё – ваши не пляшут, приговор окончательный и обжаловать поздно.

Воскресенье, Пасха. Сидельцы, проснувшись, помолились, настроение хоть и в тюрьме, приподнятое, почти праздничное, даже какое-то обнадёживающее.Развязали узелки, заначки и , независимо от ранга и сословия, поздравили друг друга с светлым праздником Воскресения Христова, выложили на стол у кого что было из продуктов и сели за трапезу. Настроение у народа благодушное, умиротворённое.

В какой-то момент загремели ключи в замке, открылась дверь и вошедший надзиратель, перекрывая шум, крикнул:

-Соколов Леонид – на выход!

Праздничного настроения как не бывало. Леонид попрощался с сокамерниками и шагнул за порог. Длинный коридор, в конце которого поворот налево и… лестница вниз к дверям. Ступенька, вторая, третья, пятая, десятая, последняя и… ничего.

-Леонид Соколов, вы свободны. – Надзиратель открывает дверь.

Улица, народ ходит, извозчики. Леонид шагнул за порог и сел тут же у стены. Хочет встать и не может, ноги отказали. Проходящие мимо люди обходят его, грязного, небритого, сторонкой, а он и на помощь позвать, сказать ничего не может. Прошло какое-то время. По счастливой случайности мимо возвращался из гимназии старший сын, тоже Леонид. Отец поднял руку, что-то промычал. Лёня оглянулся, узнал в этом грязном заросшем бродяге отца, бросился к нему:

-Папа! А мы ведь тебя уже похоронили. Передачи не принимают, свидания не дают. Вот мама обрадуется! Пойдём домой.

-Не могу, сынок, ноги, – еле прошептал отец.

Лёня остановил извозчика, на руках перенёс отца в пролётку и привёз домой. Поднял на второй этаж, вошёл в гостиную и посадил отца на диван. Елена Васильевна как стояла, так и упала перед ним на колени:

-Лёня, да как же это, да что же.. Живой, Лёня…

-Да вот, разобрались, отпустили. Твоими молитвами, Ленуся. Христос воскресе.

-Во истину воскресе, родной мой.

И была у них нелёгкая долгая жизнь. К семерым прибавилось ещё трое детей. ВОВ забрала шестерых сыновей и дочь.

Христос воскресе! Христос воскресе! Христос воскресе!