Киев после Крыма: тревога есть, но никакой агрессии

Майдан очеловечил Киев. Столица Украины приобретала свой нынешний облик после войны, когда кварталы вокруг Крещатика, лежащие в руинах, отстраивались заново. Улица стала шире, а площадь Калинина, будущая площадь Октябрьской революции, нынешний Майдан Незалежности, расползлась в центре города гигантской пустотой, взятой в кольцо монументальной советской архитектурой. За годы украинской независимости площадь старались наполнить новой символикой, дать ей вертикаль Берегини. Но все-таки она оставалась лишь памятником умершей советской империи. Наглядной демонстрацией несопоставимости общественного и личного. Градостроительным аргументом в пользу незначительности жизни, счастья и достоинства отдельного человека.

Теперь активисты Майдана провели десталинизацию своего города. Дело тут совсем не в снесенном памятнике Ленину. Вместо сверхчеловеческой площади Калинина мы видим на Майдане много улиц и площадей. Здесь образовались новые бульвары, вдоль которых стоят палатки, подворья баррикад, и — если забыть на минуту, что два месяца назад тут погибли люди — совсем уж карнавальные ораторы, казаки, лозунги, уличная еда, уличное искусство. Мимо всего этого движется, течет город.

В узкие ворота, между сложенных друг на друга шин на Грушевского, с пониманием притормаживая, проезжают автомобили. Никто не ругается, и попробуй тут ругать народ. Между баррикад гуляют семьи с детьми, туристы, школьники. Подросток толкает другого: «По телику увидеть — одно! Здесь намного круче!» Небогато одетый отец ведет трехлетнего сына в розовой курточке к главной сцене мимо казачьих сотен, цветов, лампад и плакатов «Разыскивается Янукович». «Ось майдан, це центр міста». «Где?» — отзывается мальчик. Такой он в первый раз увидел свою родину. Для него здесь все на своих местах, как и должно быть.

Майдан чистый. Это странно для места, на котором несколько месяцев в походных условиях зимовали люди, а потом случилась революция. Но грязь на площади только от полуразрушенных баррикад, которые нужно теперь то ли сохранять как памятник и «на всякий случай», то ли разобрать окончательно — как будет правильно сделать, никто не знает. В остальном за чистотой явно следят.

Из разобранной брусчатки на земле выложен лозунг «Стоп пропаганда, здесь нет фашизма», камни аккуратно раскрашены краской. Много табличек, призывающих дать казакам «допомогу» цигарками. Пищу здесь готовят на открытом огне, так что одежда постепенно пропитывается дымом. Вокруг мангалов, возле палаток стоят без дела местные профессиональные революционеры. В основном это мужчины 40–50 лет в несвежем камуфляже, с серыми лицами. Здесь есть тревога, но совершенно нет агрессии. Агрессивным тут быть себе дороже, это все чувствуют, и на Майдане можно встретить, наверное, самых миролюбивых и спокойных залетных гопников на всем постсоветском пространстве.

Из нескольких точек на небольшом пространстве играет музыка. Гимн героев-националистов, «Звезда по имени солнце» и вроде бы малообъяснимая в данном контексте «Bella ciao». В стороне от основной сцены есть микрофон для городских сумасшедших. Тут, например, читают вслух книгу «Психология эффективности». Оратора никто не слушает, но ему все равно, кажется, приятно поговорить. Над всем этим возвышаются черные выгоревшие внутренности Дома профсоюзов, раскрашенные по фасаду крупными розовыми пятнами. На бетонной стене старый лозунг левых «Мир хатам, війна палацам». Националисты здесь тоже есть, и даже удается заметить один большой портрет Степана Бандеры.

К середине апреля Майдан стал тематическим городским парком, образовательной площадкой и выставкой. Все здесь посвящено одной истории: как жить и, увы, как умирать свободным человеком. Посетители парка в хорошем настроении, они видят победу, их встречает воля. Здесь легкий воздух, постмодернистский казачий стан, который осознанно цитирует миф о том, как обыкновенно выглядят и чувствуют себя казачьи станы. В противовес работает настроение тех, кто совершил революцию и теперь превратился в живые памятники самим себе. Те самые профессиональные казаки у палаток кажутся совершенно потерянными.

Что теперь? Что им делать дальше?

На Майдане можно многое понять о природе нынешнего конфликта. Здесь из двадцатого века в двадцать первый бьется большое сердце русской истории. Сейчас оно замерло в ожидании следующего удара. Если есть возможность, это нужно видеть и чувствовать обязательно.

Чтобы попасть в Киев из Москвы, нужно пройти собеседование с сотрудником СБУ. Это собеседование — вещь, кажется, совершенно бестолковая, и делается она больше для отчетности. В «Борисполе» у паспортного контроля в двух маленьких комнатах сидят пограничники с листами бумаги и рацией. С рейсов из Москвы снимают всех жителей российского Северного Кавказа, а также мужчин-москвичей. Вот они попадают в очередь вместе с редкими африканцами-нелегалами и странной женщиной из Польши, на которых пограничники тратят больше всего времени. На собеседовании стандартные вопросы: где остановитесь, когда обратно, кем работаете в России. Никакой секретной базы данных у сотрудника СБУ нет, и потому я спокойно въезжаю в Украину как ученый, приехавший на книжный фестиваль. Это чистая правда, но таких легенд можно придумать сотню, не сходя с места.

Можно побывать в Киеве и не увидеть никакой революции. В ста метрах от Майдана вы станете свидетелем обычной жизни великого города, где таксисты и посетители ресторанов жалуются на дороговизну, где почти нет милиции, но и преступников не видно, так что люди без опаски гуляют по ночам. Где, в конце концов, уже распустились почки и через весь бред последних месяцев без всякого политического подтекста и стеснения пробивается яркая украинская весна.

В Киеве нет языковой проблемы. Вопрос о языке давно решен самым естественным образом. Вы говорите на том языке, который вам больше нравится, и предоставляете вашему собеседнику делать то же самое. В киевских ресторанах меню на русском языке, часть вывесок на украинском, в витрине аптеки могут быть две рекламы разных препаратов, каждая на своем языке. Администратор кафе может встретить вас приветствием на русском, а официант начать беседу на украинском. Мои молодые киевские друзья, студенты Могилянской академии, виртуозно используют всю палитру смыслов и интонаций, которую дает им естественное двуязычие. Это не презренный суржик, но два литературных языка, утонченная и ясная игра с ними.

В Киеве после Крыма боятся Россию, но мало о ней думают. Центр этого мира давно находится не в Москве. Здесь русская культура начинает забывать о своих имперских амбициях, превращается из предмета бюрократической культурной политики в личное дело конкретных людей. В этом ее статус выгодно отличается и от российской версии официального культуркампфа, и от попыток киевских правительств насаждать этнически ориентированную свидомость-сознательность. Сюда бегут люди, которые хотят свободно думать и говорить по-русски.

В гигантском Мыстецком Арсенале на Лаврской улице проходит книжный фестиваль, место встречи для всей украинской интеллектуальной элиты. В отличие от нынешней Москвы, в Украине можно читать лекцию, не прибегая к двоемыслию, не заботясь о том, что неосторожно сказанное слово подставит организаторов. В Киеве все еще издается мало книг, но уже есть те, кто намерен твердо поменять такое положение дел.

Субботней ночью в тесном и шумном пабе «Портер» на Подоле играет живая музыка. Клуб набит студентами первых курсов. Они танцуют под песни Nirvana и Deep Purple. А еще они танцуют под русские песни. Когда киевские подростки начинают прыгать под песню «Трава у дома» «Землян», я списываю это на тонкий стеб по случаю 12 апреля. Когда они приветствуют хит группы «Агаты Кристи» из 90-х, я решаю, что соответствующая эстетика, пожалуй, актуальна в их возрасте. Но вот в «Портере» гремит советская «Смуглянка». Студенты скачут под «Ждет тебя дорога к партизанам в лес густой», а мои киевские друзья напряженно читают новости о событиях в Донецкой области.

Кирилл Мартынов

философ, публицист