Шесть ключевых смыслов «Прямой линии» Путина: коротко о главном

«Прямая линия» в этом году, безусловно, особенная: президент России Владимир Путин быстро превращается в одного из мировых негодяев в глазах западного сообщества, Россия – чуть ли не в военного агрессора, а внутриполитическая ситуация движется в сторону авторитаризма. Все это еще недавно казалось какой-то очень далекой, но вероятной перспективой, а сегодня – практически реальность. Те, кто за движением этим наблюдает, не могут пока дать ответа на главный вопрос: это гасимая по ходу инерция или выбранный курс? «Прямая линия» в какой-то степени позволяет нащупать ответ, выделив «ключевые смыслы», которые транслирует власть в лице ее доминирующего лидера.

 Смысл первый: трансформация России происходит не по ее воле, а по историческому провидению. Это дает ответы на многие вопросы: Россия не готова проявлять инициативу там, где ее заведомо ждут трудности или сомнительный результат. Россия готова проявить инициативу только там, где гарантирована легкая и быстрая победа. Крымский сценарий это четко показал, а Путин сегодня подтвердил – аннексировать полуостров никто не хотел, «он сам пришел», как говорилось в известном советском кино. Это означает, что если украинский восток не станет «нашим» сам по себе, то мы его не заберем, а значит, и воевать за спорный актив не станем. Критически решающим может оказаться лишь один фактор – резко нарастающее кровопролитие, которое должно «зашкаливать», чтобы Россия решилась на какие-то действия. Это ответ всем критикам: Россия не агрессор и бороться за то, что не является «определенно нашим», не станет.

 Смысл второй: в отношениях с Украиной принципиально важны только две вещи – прямые выборы губернаторов и нейтральный статус. Добавить к этому нечего: Путин четко дал понять, что будем давить (в том числе и газовым оружием) до тех пор, пока не добьемся своего, ну или пока все в Украине само не развалится. Уступок по газу ждать не стоит, отказа от попыток дестабилизировать ситуацию в Украине – тоже. «Газовая война» неизбежна.

 Смысл третий: Россия начала реализовывать проект построения «успешного государства» не только для внутреннего пользования, но и как экспортную модель – как образец для привлечения симпатий русскоговорящего населения в странах ближнего зарубежья. Россия – привлекательная страна для жизни с высокими социальными стандартами, гарантиями безопасности, уникальной культурой, политической стабильностью, но главное – сильной и дееспособной властью. Вероятно, делается это не столько для того, чтобы потом кого-нибудь еще присоединить, а в рамках резко обострившегося чувства миссионерства и стремления укрепиться на постсоветском пространстве в качестве доминирующего центра притяжения. С постсоветскими элитами говорить становится все сложнее (тот же Александр Лукашенко, например, уже признал украинскую власть и раскритиковал идею федерализации), и значит, Кремль начал апеллировать к народам, предлагая им абстрактный проект видения будущего. Можно даже предположить, что с этим ресурсом Путин пока и сам не очень понимает, что делать. Но ясно, что в будущем он пригодится (например, для усиления переговорных позиций с теми же лидерами постсоветских государств, а вовсе не для реализации имперских амбиций, как кому-то могло показаться).

 Смысл четвертый: все более выраженным становится противопоставление роли России и роли Запада. Это не новый тренд. Но тут есть важный нюанс: после аннексии Крыма Россия перестала быть страной, которая живет по правилам, и стала страной, которая претендует на формулирование правил.

Путин во время «Прямой линии» в этом плане пытался вести себя достаточно скромно, однако общий посыл понятен: раз никто не соблюдает международные нормы, то и нам можно совершать действия, которые раньше мы считали недопустимыми. Но что не менее важно – Россия впервые взяла на себя роль активного внешнего игрока, готового вмешиваться в дела суверенных стран и советовать им, как строить свою демократию и на какие ценности опираться.

 Смысл пятый: существенное разочарование в западноевропейской элите (с американской уже давно все было понятно) из-за острого непонимания политики России в отношении Крыма. Очевидно, Путин рассчитывал на иную реакцию тех, с кем у него всегда было если не доверие, то хотя бы понимание. Путин всегда думал, что он сможет донести свою позицию до той же Ангелы Меркель так, что она ее примет, даже если не согласится. Отсюда и апелляция к европейским народам напрямую, причем апелляция – от безвыходности. Нас там не слышат, репутации и России, и Путина лично значительно ухудшились. Путин оказался в ситуации, когда в Европе нам не с кем разговаривать, а не разговаривать нельзя. Но даже несмотря на это Путин пока остается (хотя это ему дается все труднее) в рамках продвижения парадигмы «единого европейского пространства» (экономического, гуманитарного, по безопасности) от Лиссабона до Владивостока. Путин отвергает актуальность блокового сознания и хочет единую систему ПРО, как бы смешно это сегодня ни звучало. В этом парадокс Путина: мечтать оставаться частью Европы и уходить от этого все дальше.

 Смысл шестой: Россия не знает, куда двигаться в цивилизационном плане, если Запад не изменит своего отношения к ней (даже если она при этом уже движется в сторону авторитаризма и изоляционизма, что, однако, не является осознанно выбранным долгосрочным курсом). «Прямая линия» очень четко показала тупик в понимании направления движения. Мы не хотим железный занавес, мы не хотим строить военные блоки против НАТО, изолироваться. А чего хотим? А хотим туда, куда не пускают, и Путин, надо признать, очень откровенно об этом говорит, приводя в примеры отсутствие конструктивного диалога с Западом по ПРО, газу, НАТО и так далее. Без построения единого пространства от Лиссабона до Владивостока нет будущего, сказал Путин: «Если мы будем разделять Европу, то станем малозначимыми игроками». Иными словами, для Путина дорога в направлении «единого пространства с ЕС» – единственно верная, но перекрытая. А вынужденная и нежелательная альтернатива – каждый отвечает за себя. Для него такая перспектива непривлекательна. Но именно по этому пути Россия движется, по сути – вопреки своей воле.

 Главная проблема Владимира Путина в том, что те, к кому Путин реально обращается (не для пиара и рейтинга), ему не верят (прежде всего Западная Европа). И после Крыма это приняло катастрофические масштабы. Путин стоит лицом к закрытой двери «единая европейская цивилизация» и слышит нарастающий шепот «патриотов» – про уникальную русскую нацию, традиции, прогнивший Запад и внешних врагов, мечтающих о расчленении России. Он, наверное, еще какое-то время постоит и подождет. И если дверь в его мечту так и не откроется, он развернется и медленным шагом с глубокой обидой пойдет туда, где только одна альтернатива – присоединиться к числу мировых злодеев. И, надо признать, доля ответственности Запада за это будет бесспорной.