ПИСЬМО СТАЛИНУ

Остров смерти: о гибели переселенцев на острове Назино в 1933 г.

Доклад инструктора-пропагандиста Нарымского окружного комитета РКП(б) Величко И. В. Сталину, Р. И. Эйхе и секретарю Нарымского окружкома ВКП(б) К. И. Левиц

3–22 августа 1933 г.

Совершенно секретно

р. Назина — приток Пани,

пос. Новый Путь

29-го и 30-го апреля этого года из Москвы и Ленинграда были отправлены на трудовое поселение два эшелона деклассированных элементов. Эти эшелоны, подбирая по пути следования подобный же контингент, прибыли в г. Томск, а затем на баржах в Нарымский округ.

18 мая первый и 26 мая второй эшелоны, состоя из трех барж, были высажены на реке Оби у устья р. Назина, на остров Назина, против остяцко-русского поселка и пристани этого же названия (Александровский район, северная окраина Нарымского округа).

Первый эшелон составлял 5 070 человек, второй — 1 044. Всего 6 114 человек. В пути, особенно в баржах, люди находились а крайне. тяжелом состоянии: скверное питание, скученность, недостаток воздуха, массовая расправа наиболее отъявленной части над наиболее слабой (несмотря на сильный конвой). В результате — помимо всего прочего — высокая смертность. Например, в первом эшелоне она достигала 35–40 человек в день.

Показателен в данном случае такой факт. Первый эшелон пристал к острову в прекрасный солнечный день. Было очень тепло. В первую очередь на берег были вынесены до сорока трупов, и потому что было тепло, а люди не видели солнца, могильщикам было разрешено отдохнуть, а затем приступать к своей работе. Пока могильщики отдыхали, мертвецы начали оживать. Они стонали, звали о помощи и некоторые из них поползли по песку к людям. Так из этих трупов ожили и стали на ноги 8 человек.

Жизнь в баржах казалась роскошью, а пережитые там трудности сущими пустяками по сравнению с тем, что постигло эти оба эшелона на острове Назина (здесь должна была произойти разбивка людей по группам). Сам остров оказался совершенно девственным, без каких [бы] то ни было построек. Люди были высажены в том виде, в каком они были взяты в городах и на вокзалах: в весенней одежде, без постельных принадлежностей очень многие босые.

При этом на острове не оказалось никаких инструментов, ни крошки продовольствия, весь хлеб вышел и в баржах, поблизости также продовольствия не оказалось. А все медикаменты, предназначенные для обслуживания эшелонов и следовавшие вместе с эшелонами, были отобраны еще в г. Томске.

Такое положение смутило многих товарищей, сопровождавших первый эшелон [в] 5 070 ч[еловек] (дело в том, что еще в баржах многие из-за недостатка хлеба голодали). Однако эти сомнения комендантом Александровско-Ваховской участковой комендатуры Цыпковым были разрешены так: «Выпускай… Пусть пасутся».

II.

Жизнь на острове началась.

На второй день прибытия первого эшелона, 19 мая выпал снег, поднялся ветер, а затем [ударил] мороз. Голодные, истощенные люди, без кровли, не имея никаких инструментов и в главной своей массе трудовых навыков и тем более навыков организованной борьбы с трудностями, очутились в безвыходном положении. Обледеневшие, они были способны только жечь костры, сидеть, лежать, спать у огня, бродить по острову и есть гнилушки, кору, особенно мох и пр. Трудно сказать, были ли возможности делать что-либо другое, потому что трое суток никому никакого продовольствия не выдавалось. По острову пошли пожары, дым.

Люди начали умирать.

( Collapse )

Они заживо сгорали у костров во время сна, умирали от истощения, и холода, от ожогов и сырости, которая окружала людей.

Так трудно переносился холод, что один из трудпереселенцев залез в горящее дупло и погиб там на глазах людей, которые не могли помочь ему: не было ни лестниц, ни топоров.

В первые сутки после солнечного дня бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов, неубранных оставив на второй день. Новый день дал новую смертность и т. д.

Сразу же после снега и мороза начались дожди и холодные ветры, но люди все еще оставались без питания. И только на четвертый или пятый день прибыла на остров ржаная мука, которую и начали раздавать трудпоселенцам по нескольку сот грамм[ов].

Получив муку, люди бежали к воде и в шапках, портянках, пиджаках и штанах разводили болтушку и ели ее. При этом огромная часть их просто съедали муку (так, как она была, в порошке), падали и задыхались, умирали от удушья.

Всю свою жизнь на острове (от 10 до 30 суток) трудпоселенцы получали муку, не имея никакой посуды. Наиболее устойчивая часть пекла в костре лепешки. Кипятка не было. Кровом оставался тот же костер. Такое питание не выправило положения. Вскоре началось изредка, а затем в угрожающих размерах людоедство. Сначала в отдаленных углах острова, а затем, где подвертывался случай. Людоеды стрелялись конвоем, уничтожались самими поселенцами.

Однако наряду с этим известная часть жила сносно, хотя и не имела, как и все, жиров, а одну муку. Такое положение объяснялось методами организации всех этих людей. На острове был комендант (Шихилев), стрелки ВОХР [1] и медработники и, конечно, каптенармусы. Наряду с людоедством комендатурой острова были зарыты в землю тысячи килограммов муки, т. к. она находилась под открытым небом и испортилась от дождей. Даже та мука, которая выдавалась трудпоселенцам, попадала не всем. Ее получали т. н. бригады, т. е. отъявленные преступники. Они получали мешки муки на «бригаду» и уносили их в лес, а бригада оставалась без пищи. Неспособность или нежелание организовать обслуживание людей дошли до того, что когда впервые привезли на остров муку, ее хотели раздавать пятитысячной массе в порядке индивидуальном, живой очередью. Произошло неизбежное: люди сгрудились у муки и по ним была произведена беспорядочная стрельба. При этом было меньше жертв от ружейного огня, чем затоптано, смято, вдавлено в грязь.

Надо полагать, комендатура острова и ее военные работники, во-первых, мало понимали свои задачи по отношению людей, которые были под их началом и, во-вторых, растерялись от разразившейся катастрофы. Иначе и нельзя расценивать систему избиений палками, особенно прикладами винтовок, и индивидуальные расстрелы трудпоселенцев. Приведу один пример расстрела, потому что он ярко характеризует попытки «организовать» людей: один трудпоселенец попытался два раза получить муку (мука выдавалась кружками, чайными чашками), [но] был уличен. «Становись вон там», — скомандовал стрелок Ходов. Тот встал, на указанное место, в сторонке. Ходов выстрелил и убил наповал (он убил многих, но сейчас рассчитан по личной просьбе).

Такие методы руководства и воспитания явились очень серьезной поддержкой начавшемуся с первых же дней жизни на острове распаду какой бы то ни было человеческой организации.

Если людоедство явилось наиболее острым показателем этого распада, то массовые его формы выразились в другом: образовались мародерские банды и шайки, по существу царившие на острове. Даже врачи боялись выходить из своих палаток. Банды терроризировали людей еще в баржах, отбирая у трудпоселенцев хлеб, одежду, избивая и убивая людей. Здесь же на острове, открылась настоящая охота и в первую очередь за людьми, у которых были деньги или золотые зубы и коронки. Владелец их исчезал очень быстро, а затем могильщики стали зарывать людей с развороченными ртами.

Мародерство захватило и некоторых стрелков, за хлеб и махорку скупавших золото, платье и др. По острову установились цены: новое пальто — ½ булки или 1 пачка махорки, 1 пач[ка] махорки — 300 руб., два золотых зуба или четыре коронки или два золотых.

Моментами, стимулирующими эту сторону и усиливающими смертность, явилось отсутствие какого бы то ни было физического производительного труда. За все время пребывания на острове трудпоселенцы ничего не делали. Тот, кто не двигался или мало делал движений, умирал.

В такую обстановку попал и второй эшелон, быстро воспринявший порядки острова. В конце мая (25–27) началась отправка людей на т. н. участки, т. е. [в] места, отведенные под поселки.

III.

Участки были расположены по р. Назина за 200 километров от устья: [к ним] поднимались на лодках. Участки оказались в глухой необитаемой тайге, также без каких бы то ни было подготовительных мероприятий. Здесь впервые начали выпекать хлеб в наспех сооруженной одной пекарне на все пять участков. Продолжалось то же ничегонеделание, как и на острове. Тот же костер, все то же, за исключением муки. Истощение людей шло своим порядком. Достаточно привести такой факт. На пятый участок с острова пришла лодка в количестве 78 человек. Из них оказались живыми только 12.

Смертность продолжалась.

Участки были признаны непригодными, и весь состав людей стал перемещаться на новые участки, вниз по этой же реке, ближе к устью.

Бегство, начавшееся еще на острове (но там было трудно: ширина Оби, шел еще лед), здесь приняло массовые размеры. В ход пошли различные провокации. Важнейшие из них две: — решено истребить 200 000 (или 20 000) деклассированного элемента (добавляли «так как нет войны»); в 70 километрах (или в 40 километрах) железная дорога. Последняя провокация «подтверждалась» тем, что на одном из участков в ясные зори слышалась отдаленная гармонь, крик петуха и звуки, подобные гудку. Это был крохотный поселок, от которого участки отделяло непроходимое болото. Люди, не зная, где они, бежали в тайгу, плыли на плотах, погибали там или возвращались обратно.

IV.

После расселения на новых участках приступили к строительству полуземляных бараков, вошебоек и бань только во II -й половине июля. Здесь еще были остатки людоедства, и на одном из участков (№ 1) закапывались в землю испорченные мука и печ[еный], хлеб, портилось пшено на другом (уч. № 3).

Жизнь начала входить в свое русло; появился труд, однако расстройство организмов оказалось настолько большим, что люди, съедая по 750–800–900–1000 грамм[ов] (паек) хлеба, продолжали заболевать, умирать, есть мох, листья, траву и пр. Наряду с присылкой сюда прекрасных коммунистов, взявшихся за дело как следует, оставались комендантами и стрелками разложившиеся элементы, творившие над трудпоселенцами суд и расправу: избиения, узурпаторство, убийства людей, — бездушные в отношениях к ним, мат и произвол — не редкие явления. [Приведу] такие факты. Коменданты Власенко и Понасенко избивали трудпоселенцев. Стрелок Головачев за похищение одной рыбинки в пути следования лодки избил трудпоселенца и приказал ему умыться. Когда это было выполнено, приказал прыгнуть с лодки. Трудпоселенец прыгнул и утонул. Комендант Асямов, живя с женщинами-трудпоселенц[ами], на днях изранил дробью одного трудпоселенца, удившего рыбу, и скрыл этот факт от проезжавшего по участкам командования. Комендант Сулейманов, кроме того, что избивал людей при выдаче трудпоселенцам сахара, поедал его (на глаз ах у всех) в невероятно больших количествах и теперь, по его собственному заявлению, потерял всякий вкус. Помимо этого он брал гребцов-трудпоселенцев и катался на лодке.

Будь люди поворотливее, смертность можно было сократить до минимума, т. к. она происходила главным образом от поноса. Однако, несмотря на строжайшие приказы командования, сухари больным не выдавались, тогда как сухарь спас бы сотни людей, потому что отсутствовали всякие медикаменты, ощущалась острая потребность в вяжущих (против поноса) средствах. При этом огромный запас галетов лежал в палатках и [на] базах, т. к. не было указания, могут или нет пользоваться этими галетами больные. Такая история случилась и с сушеной картошкой и с листовым железом, тогда как наступили осенние холода, а больные лежали в палатках, а затем в бараках без окон и дверей. Можно привести факты прямой провокации: несмотря на то, что поселки в тайге, больные лежали на земле, а та часть, которая помещалась на нарах, из палок, лежали на мху, в котором немедленно заводились черви. Или [другой пример]: обмундирование висело в складах, а люди голы, босы, заедались сплошной вшивостью.

Нужно заметить, что все описанное так примелькалось начсоставу и работникам большинства участков, что трупы, которые лежали на тропинках, в лесу, плыли по реке, прибивались к берегам, уже не вызывали смущения. Более того, человек перестал быть человеком. Везде установилась кличка и обращение — ШАКАЛ.

Нужно отдать справедливость, что взгляд этот последовательно осуществлялся в ряде случаев. Например, 3 августа с Назинской: базы на уч. № 5 была отправлена со стрелком т. Шапита лодка с людьми. Их нигде не снабдили, и они оставались голодом, проезжая участки, прося хлеба. Им нигде не давали, и из лодки на каждом участке выбрасывали мертвых. На 5-й участок прибыло 36 ч[еловек], из них мертвых 6 ч[еловек]. Сколько человек выехало, так и не удалось установить.

V.

В результате всего из 6 100 чел., выбывших из Томска, и плюс к ним 500–600–700 чел. (точно установить не удалось), переброшенных на Назинские участки из других комендатур, на 20 августа осталось 2 200 человек.

Все это, особенно остров, осталось неизгладимой метой у всех трудпоселенцев, даже у отъявленного рецидива [2], видавшего виды на своем веку.

Остров прозван «Островом смерти» или «Смерть-остров» (реже — «Остров людоедов»). И местное население усвоило это название, а слух о том, что было на острове, пошел далеко вниз и вверх по рекам.

Трудпоселенцы сложили об острове свои песни. Приведу несколько отрывочных мест:

Трудно нам братцы в Нарыме.

Трудно нам здесь умирать.

Как пришлося на Острове смерти

Людоедов нам всем увидать…

(Из песни «На острове смерти»)

Боженька, боженька миленький,

Дай мне ножки до весны.

(Дело в том, что у людей страшно

опухали и еще опухают ноги)

Не придет мать с горячей молитвою

Над могилою сына рыдать,

Только лес свою песню Нарымскую

Будет вечно над ней напевать…

(Из песни «Между топких болот»)

И т. д. и т. п.

На острове сейчас травы в рост человека. Но местные жители ходили туда за ягодами и вернулись, обнаружив в траве трупы и шалаши, в которых лежат скелеты.

VI.

Не только все это заставило меня писать Вам. Беда еще в том, что среди прибывших на трудовое поселение есть случайные наши элементы. Главная их масса умерла, потому что была менее приспособлена к тем условиям, которые были на острове и на участках, и, кроме того, на этих товарищей прежде всего упала тяжесть произвола, расправ и мародерства со стороны рецидива как в баржах, так и на острове и в первое время на участках.

Сколько их — трудно сказать. Также трудно сказать кто [они], потому что документы, по их заявлению, отбирались и на местах ареста органами, производившими изоляцию, и главным образом в эшелонах рецидивом на курение. Однако некоторые из них привезли с собою документы: партийные билеты и кандидатские карточки, КСМ [3] билеты, паспорта, справки с заводов, пропуски в заводы и др.

17 и 30 июля пришли эшелоны с деклассированным элементам на р. Наню и ее притоки.

Особенно много таких людей именно в комендатурах этой реки и ее притоков.

Со слов самих людей, из бесед с ними можно привести такие факты неправильной ссылки людей:

Река Назина

Новожилов Вл. — из Москвы. Завод «Компрессор». Шофер 3 раза премирован. Жена и ребенок в Москве. Окончив работу, собрался с женой в кино; пока она одевалась, вышел за папиросами и был взят.

Гусева — пожилая женщина. Живет в г. Муроме, муж — старый коммунист, глав[ный] конструктор на ст. Муром, производ[ственный] стаж 23 г., сын — помощ[ник] машиниста там же. Гусева приехала в Москву купить мужу костюм и белого хлеба. Никакие документы не помогли.

Зеленин Григорий — Работал учеником слесаря Боровской ткацкой фабрики «Красный Октябрь», ехал с путевкой на лечение в Москву. Путевка не помогла — был взят.

Горштейн Гр. — Член КСМ с 1925 г. Отец — член ВКП(б) с 1 920 г., рабочий газового завода в Москве. Сам Горштейн тракторист совхоза Паняшково в Верх-Нячинске. Ехал к отцу. Взят на вокзале, [когда] только что сошел с поезда. Документы были на руках.

Фролков Арсентий — Член КСМ с 1925 г., отец — чл[ен] ВКП(б), подпольщик, работает врачем на ст. Суземка Зап[адной] области. Сам Фролков взят в Сочи на курортном строительстве «Светлана» (работал плотником), [когда] шел с работы (брат в Вязьме работник ОГПУ).

Карпухин Мих. Як. — Ученик ФЗУ [4] № 6 на Сенной (г. Москва). Отец — москвич, и сам Карпухин родился в Москве. Шел из ФЗУ после работы домой и был взят на улице.

Голенко Никифор Павлович — старик. Из Хоперского округа, ехал через Москву к сыну на ст. Богашево Курской ж. д. [в] совхоз «Острый». Взят на вокзале.

Шишков — рабочий фабрики «Красный Октябрь» в Москве; на этой фабрике работал беспрерывно 3 года. Взят на улице, возвращаясь с работы.

Виноградова — колхозница из ЦЧО [5]. Ехала к брату в Москву. Брат — начальник милиции 8 отделения. Взята по выходу из поезда в Москве.

Адарюков Константин — чл[ен] бюро КСМ ячейки строительства Главного военного порта в Керчи, поехал к матери в Гривно (Подмосковье). Из Гривны поехал в Москву и взят по прибытии поезда.

Глухова Фаина — строитель-десятник Ташкентского заготскота. Получив очер[едной] отпуск, ездила к дяде в Ленинград. По окончании отпуска, возвращаясь на работу в Ташкент, была взята в Москве с документами и ж. д. билетом.

Назин (сейчас при участковой комендатуре в с. Александрово). Помощник нач[альника] пожарн[ой] охраны Большого театра, один из работников пожарной охраны Кремля. Взят на улице. Пропуск в Кремль ничего не помог.

Пос. «Новый путь» на притоке р. Пани

Войкин Ник Вас. — член КСМ с 1929 г., рабочий фабрики «Красный текстильщик» в Серпухове Член бюро цех[овой] ячейки, кандидат в чл[ены] пленума фабричного комитета КСМ, много .раз ездил на хоз[яйственно]-полит[ические] кампании по командировка v МК [6] КСМ. 3 раза премирован. В выходной день ехал на футбольный матч. Паспорт оставил дома.

Сивов Пав. Ив. — ученик ФЗУ «Промвентиляция» в Москве на Ульяновской. Прописан у брата как малолеток. Паспорта не имел. Шел из ФЗУ с работы домой.

Шмелев — чл[ен] КСМ с 1933 г... рабочий завода № 24 имени Фрунзе в Москве. Плотник. Паспорт должен был получить через 2 дня. Было соответствующее удостоверение. Шел с работы.

Ткачев Пав. Алекс . — член КСМ с марта 1933 г., б[илет] 1387815. Взносы уплачены по август 1933 г., о чем отмечено и отметка закреплена печатью детдома им. ВЦИК (билет на руках, выдан Сокольн[иковским] РК [7] ВЛКСМ). Воспитанник детдома им. ВЦИК в Москве. Детдом выехал в лагеря на ст. Пушкино. С соответствующими документами администрацией детдома Ткачев был послан вместе с другим воспитанником Васильевым за инструментами духов[ого] оркестра, которые были оставлены в Москве. Взят по прибытию поезда в Москву. Отец в Москве, сторож, адрес отца: ул. Драгомилова, 2-ой Брянский переулок, д. № 14, кв. 5.

Васильев Зосим Вл. — чл[ен] КСМ с 1930 г. Секретарь ячейки КСМ д[ет]дома имени ВЦИК в Сокольниках. Попал в Нарым так же как и Ткачев, вместе с Ткачевым.

Таратынов Никанор Андр. — чл[ен] КСМ с 1930 г. Секретарь яч[ейки] КСМ колхоза «Оборона страны» Белховского района ЦЧО Приехал в Москву 4 июня за хлебом.

Остротюк Ив. Соловеевич — чл[ен] КСМ с 1931 г., был у брата в г. Горьком (строительство моста через Волгу). Ехал через Москвy домой, в свой колхоз, с. Сингаевка Бердичевского района Винницкой области. Взят в Москве.

Поняев Василий Евдокимович — род[ился] в 1885 г. Рабочий, выдвиженец. Десятник горных работ, Донбасс, Чистяковский район, Снежнянское рудоуправление, шахта № 4. После операции в связи с травматическим случаем получил отпуск. Ехал домой через Москву (в Донбассе с 1919 г.).

Матвеев Ив. Мих. — рабочий постройки хлебозавода № 9 — МОСПО [8]. Имел паспорт до декабря 1933 г. как сезонник. Взят с паспортом. По его словам, «даже паспорт никто не захотел cмотреть».

Клещевников Георгий Петр. — приехал в Москву с путевкой в школу циркового искусства (рабочий завода тракторных деталей в Саратове).

Черкасов Вл. Фед. — рабочий завода № 24 им. Фрунзе в Москве, токарь. Работал на заводе 4,5 года. Взяли на вокзале, возвращался из деревни, куда ездил выяснять, почему не принимают в колхоз его мать.

Трофименко Никита Никитович — рабочий метростроя в Москве, имел паспорт как сезонник, шел с работы в общежитие.

Серов Давид Петрович — мальчик. Взят в Арзамасе. Отец работает на станции Арзамас ремонтным рабочим на жел[езной] дороге.

Тарабрин Петр Мих. — моторист Казкрайрыбаксоюза в г. Астрахани. Получив отпуск, приехал в Москву к тетке в гости.

Балиев Вал. Самсудович — кандидат ВКП(б) с 1931 г. Ехал через Москву в Троицк, переходил с вокзала на вокзал с вещами. Взят на этом пути.

Гусев Степан Петрович — чл[ен] ВКП(б) с 1932 г. Вступил в Туапсе, билет выдан Туапсинским горкомом. Ехал через Москву на родину. Были все документы.

Мосаликин Никол. Як. — кандидат ВКП(б) с 1932 г. Брига дир колхоза в с. Неведомый Колодезь Томаровского р[айона], Белгородского округа. Приехал в Москву за хлебом для колхоза.

Карасев — чл[ен] ВКП(б), рабочий завода им. Сталина в Москве (бывший АМО), шофер-механик. Взят по выходе из своего ЗРК [9], где он брал хлеб. На АМО работал с 1929 г. Чл[ен] партии с 1923 года.

Часть партийных и комсомольских документов в данное время хранится в Александровском райкоме ВКП(б) и в Алесандровско-Вахорской участковой комендатуре Сиблага ОГПУ.

Есть люди, завербовавшиеся для работы на окраинах СССР, получили подъемные (по их словам, конечно) и, несмотря на наличие на руках исчерпывающих документов, во время проезда Москвы взяты. Все эти люди не могут обжаловать [свой арест]: нет бумаги (даже денежные документы работники комендатуры пишут на бересте).

Несколько замечаний по поводу приведенных фамилий: 1) есть еще два поселка на самой реке Пане, где я не был и не могу привести фамилии; 2) приведенные фамилии не являются ни наиболее яркими, ни типичными, ни наименее показательными, потом y что у меня была возможность записывать их поскольку они выявлялись сами только; 3) список я привел не для того, чтобы сообщить, кто именно, персонально и сколько их заключены неправильно, а для того, чтобы показать, какие есть элементы; 4) много колхозников, завербованных на строительство по договорам строительных организаций с колхозами; эти колхозники следовали через Москву на место работ вместе с вербовщиками; 5) приведенные данные обо всех этих людях и обстоятельствах их изоляции безусловно нельзя брать за чистую правду. Однако они являются внушительным аргументом за необходимость проверки.

VII.

Тяжелые условия на реке Назиной в данное время ликвидированы, также на поселке Новый путь они ликвидированы в значительной мере. На днях весь трудоспособный контингент всех лагерей Александровско-Ваховской участковой комендатуры отправляется обратно в Томск для распределения по лагерям Сиблага.

Сколько стоит вся эта операция, почему сорвано трудовое поселение и освоение севера на этом участке и сорвано с таким скандалом — скажет кто-нибудь, наверное.

VIII.

Я трезво отдаю себе отчет в том, что написать такое письмо — значит взять на себя большую ответственность. Я допускаю, что ряд моментов изложены не точно, могут не подтвердиться или подтвердятся, но не полностью, допускаю, что многого я просто не знаю — потому что пользовался не официальными источниками, но я рассуждаю так: еще хуже молчать.

Инструктор-пропагандист

Нарымского ОК ВКП(б) (Величко)

п/б № 0950224

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 992. Л. 20–30