Теперь ты живой.

Откликаюсь на конкурс, объявленный Александром Рубаном:))) http://maxpark.com/community/4707/content/2652504

Не читаю боевики и ужастики. Впервые пробую писать о войне. Всё, что написал, имело место быть с одним моим знакомым. Когда уже закончил рассказ, понял: никакой это не боевик. Но что получилось, то получилось. Обещаю , что исправлюсь, и такое как нибудь напишу!))))))))))))))))

Я не люблю вспоминать детство. Вернее, не люблю вспоминать ту его часть, которая пришлась на войну. Меня раньше часто расспрашивали о войне. Но я молчал. Мать объяснила это тем, что я ничего не помню, что счастливая особенность детской психики - ничего не помнить.

Не правда Я помню всё.

Скажу больше: кое что я бы очень хотел забыть. Но, к сожалению, ничего не получается. Война приходит ко мне во сне. Почти каждую ночь. Я вижу один и тот же сон. Только сначала он был явью. Сном стал потом.

На юге уже вовсю шли бои,  а в столице жизнь текла  нарочито спокойно.

Соседи, друзья родителей спешно покидали город, надеясь найти лучшую долю на чужбине. И только наша семья никуда не трогалась. Отец был крепко уверен: всё образуется и здравый смысл, наконец, победит  горячие головы непримиримых.

В один из дней отец начал стройку. Давно он мечтал надстроить второй этаж над основным домом. Говорил: «Дом останется вам – тебе и брату, когда вырастете, а мы с матерью поселимся над вами». Напрасно мать пыталась остановить его, говорила, что неизвестно, каким будет завтра, что все нормальные люди уезжают в Россию, что нужно и нам задуматься об этом. Отец молчал и строил. И только один раз в сердцах бросил мастерок и крикнул:

- Не бей ты меня по рукам. Слышишь? Не бей. Если я не буду строить, умру. Чувствую это. 

И мать отступилась.

Стройка началась летом, а к весне второй этаж накрыли шифером. На этом работы остановились. Война таки пришла в  город.

Я не особо это воспринимал. Ну, закрыли  школу на целую неделю, ну, перестали ходить автобусы и троллейбусы, и все теперь добирались пешком, ну, выстаивали многочасовые очереди за хлебом не в магазине, а на проходной хлебокомбината.

Всё это не так важно и интересно.

Гораздо интереснее было бегать на проспект и смотреть, как по нему проносятся БТРы с сидящими на броне дядьками с автоматами. Все они зачем-то прятали лица под шапками-масками с прорезями. Мы видели только их носы, глаза и губы.

Мне нравилось сидеть на балконе второго этажа. Я забирался на него по дереву, потому что отец убрал лестницу, боясь, что мы с друзьями свалимся оттуда.  Ведь ни окон, ни дверей ещё не было, только кирпичные проёмы.

Сидел и смотрел вдаль: на зелёные холмы, на петлю равнинной речки, на синие вечерние скалы. Казалось, что никакой войны нет, что это просто скучное кино, которое вот-вот кончится. И мы обрадуемся и пойдём домой. А завтра поедем на пасеку. Будем купаться в арыке, будем сшибать недозрелую хурму в саду и растирать между ладошками арычную мяту-райхон.

Тишина разбилась и осыпалась под дробную очередь калаша.  Как стреляет автомат, я уже знал. Это похоже на то, что если бы кто-то сильно и часто бил огромным молотом по железному листу.

Упасть и подползти  к самому краю неогороженного балкона - это у меня получилось само собой. 

Сразу за забором находился просторный школьный двор со стадионом и площадкой для построения.

С улицы во двор вбежал мужчина в чёрной куртке и в чёрной  шапке-маске и с автоматом на шее.  Таких мы называли новым пугающим словом «боевик». 

Он рванул к гаражам, прижимая одну руку к груди, а второй поддерживая прижатую руку.

Следом заскочили ещё трое. Тоже с автоматами. Один из них дал по беглецу короткую очередь .

Тот споткнулся, словно налетел на преграду, остановился, не поворачиваясь.

Потом вдруг плавно, как в замедленном кино, склонил колени и прилёг на землю.

Мне из тайного укрытия было видно всё. Я смотрел и боялся пошевелиться.  Казалось, и дышать не мог: вдох застрял в горле.

Те трое, не спеша, подошли к лежащему, ногой перевернули безвольное тело.

- Я убил его! Отец, я убил его! Ты слышишь, отец, я отомстил! – закричал тот, который стрелял. Он поднял калаш и дал очередь в небо.

Они взяли убитого за ноги и поволокли к дороге. И тут я опять услышал крик. Вернее, это больше походило на вой. Оказывается, это выл я сам. Просто не мог не выть, выплёскивая из нутра ужас и невыносимость чёрного страха.

Не помню, как взлетел по дереву на крышу отец, как сняли меня с балкона. Помню только, что бился в руках у брата, пока в меня вливали горькое, вонючее лекарство, которое часто пила мать, когда расстраивалась.

Потом я уснул.

И пришёл он. Мой сон. Во сне я был тем убегавшим. Падал и умирал на земле. А тот в маске подходил, бил  ногой в живот и кричал: «Я убил его!»

И всё. Только вот этот короткий эпизод. Изо дня в день.

Я устал убегать,  устал умирать.  Глаза устали отражать оскал радостной улыбки того, кто стрелял в меня.

Как-то вдруг надоело жить. Не хотелось спать, не хотелось играть с пацанами.

Напрасно мама баловала меня лакомствами, а брат отдал самую лучшую во дворе лянгу и альчик, залитый свинцом. Напрасно отец разрешил заходить в подвал и трогать  инструменты. Какие захочу.

Мне всё было неинтересно и не нужно .

А нужно только одно: успеть во сне добежать до дувала, подпрыгнуть  и перелететь через него в родной двор. Тогда они меня  не достанут. Тогда  не убьют.

Но всякий раз я опаздывал. И умирал.

А потом к нам пришёл бобо Рустам. Его привела соседка. Мать плакала, суровый отец молчал. Старик приказал всем выйти из комнаты. Мы сели с ним на ковёр. Он положил тяжёлую, тёплую руку мне на голову и запел. Запел сначала громко и тонко. Постепенно голос сошёл на тихий хрип и какой-то жалобный всхлип. То ли слёзы душили старика, то ли слова не шли.

А мне вдруг стало пусто. Пусто и легко. И я полетел.

Не знаю как. Полетел над садом, над нашей улицей, над крышей дома. Увидел под собой школьный стадион,  маленькие фигурки людей  у гаражей.  Они бегали и стреляли в небо. 

Ещё я увидел человека, который притаился по другую сторону дувала.

Это был… это был я. Значит, успел! Значит, перепрыгнул!

А потом меня позвали. Позвали глаза старика. Они  сказали, что хватит летать. И я послушался. Вернулся, сделав последний круг над площадкой.

Проснулся спокойным и сильным.

Бобо Рустама старательно завязывал что-то в тряпичный узелок. Увидев, что не сплю, ласково погладил по голове.

- Илька-бача, теперь якши, теперь карашо. Я убил его. Не бойся.

- Кого, бобо Рустам?

- Твоя сон, Илька. Теперь ты живой.