СЕРДЦЕ ОТЦА.

СЕРДЦЕ ОТЦА.

  1.

    Выкатилось солнце  на весенние гульки. Брызнул свет  ранним рассветом и продрогшим ночным теплом. Зарумянился день. Завился ветерок, сгребая дорожную пыль в  остроносые вихри. Гром рассыпался мелкой дробью. Сверкнула молния пламенеющим жалом.

   Тугой и упругий свет хлынул через окно волнами на коричневый журнальный столик с круглой крышкой, на которой вразброс лежали  одноразовые шприцы и пожелтевшие таблетки валидола.  

   2.

   А ведь помнил он тот денёк. Время, когда солнце добирало остатки зимы, а весна ещё не устоялась. В воздухе носились и прохлада, и легкое дыхание потепления. Воздух был не зимний и не весенний, а сочетающий в себе и остатки холода, и начала тепла. Снежное покрывало сбрасывалось с земли, открывая пожухлые осенние листья, появлялись и нарастали  прогалины,  образуя лужицы с талой водой, оголенные ветки деревьев покрывались  мягкой корой. Почки ещё не пробились, но уже видны были крохотные зеленые кулечки, собиравшие в себя слегка затуманенный свет и продрогшее ночное тепло. Утро ещё полностью не освободилось  от темноты,  и не пробилось полностью к свету, но начинало выбиваться  и вспыхивать искорками  рассвета. Всё приходило в движение,  всё тянулось ввысь к теплу и свету, набирая весеннюю силу, которая исподволь и незаметно перетекала в чувства и мысли.  

- Ну, батя, пожил в поселковом захолустье до пенсии и хватит, теперь в Москву. Ко мне, - сказал он, поднимая двухсот граммовый стакан с самогонкой, - выпьем на дорожку.

- Да я на тебя, сынок,  как на Бога надеюсь. Вылечишь мои коленки в Москве. Распухли. Уже и ходить не могу.

- Вылечим, - он, пошатнувшись,  стукнул по столу. -   И ты, мам, не грусти. Там профессора, а не поселковая мелочь.

- Профессора, то профессора, - вздохнула мать. -  Жалко мне хозяйства. Всё продали, что нажили.

- Да брось ты, мам, ложки, поварешки,  - он пьяно ухмыльнулся. -  Наживём по новой и отца поправим. Главное, чтоб гроши были. А они у меня есть.

- Так – то оно так.

Только родную землю, сынок,  не купишь и не наживёшь. Не отрывай нас. Тут и воздух родной…

- Воздух, - он отмахнулся и добрал остатки самогона в бутылке.

3.

   Отяжелевшие от лекарственного запаха мысли. Двухместная палата с мутными солнечными лучами.

   Отец лежал на койке возле окна. Рядом, скорчившись так, что голова упиралась в коленки,  женщина. Она тяжело хрипела. Пыталась оторвать голову от коленок, поднималась  и мешком падала назад. Порой пронзительно  вскрикивала. И от её хрипа, и вскриков  у него мутилось в голове.

   Перед этим он был у лечащего врача.

- Рак легких. – Врач сплёл ноги, накинув одну на другую. -  Не вылечим. Забирайте домой.

   На улице было светло, тепло, день жил, сверкал, а в душе морозно.

- Всё в порядке, батя, - сказал он, присаживаясь на краешек кровати. -  Подлечили тебя. Забираю домой. Дома и родные стены помогают.

- Так, так, сынок. Забери. – Отец  посмотрел на хрипящую женщину, - не дает спать, прямо до самого сердца достает. – Он улыбнулся. – Я знаю, что пошел на поправку.  Вот несколько дней меряют давление и слушают сердце. Врач говорит, что сердце у меня, как у молодого. А если сердце крепкое, то обязательно вылечусь.

   «Надежда на сердце, - подумал он, -  да ведь рак легких у тебя,  батя».

   Отец протянул руку. Она дрожала, как в лихорадке. Он чувствовал, как тепло постепенно уходило из руки отца,  и вспоминал.

   «Родную землю, сынок,  не купишь и не наживёшь».

4.

   Он видел, как солнце всё больше и больше взбиралось ввысь. Ему казалось, что оно словно карабкалось по заоблачным утёсам. Свет всё также хлестал  через окно и падал волнами на коричневый журнальный столик.

-