Нестрашный Апокалипсис.

Окно занавешено большим в крупную клетку платком с бахромой.
Это чтобы в комнате наступило подобие сумерек. Ба пытается уложить меня спать.
Не понимаю, кто придумал никому не нужный обеденный сон?
- Ба, ну расскажи, что ещё будет?
- Всё ж тебе уже рассказала. И про птиц железных, и про зверя дикого, огнём плюющего.
- А птица железная – это самолёт?
- Да кто его знает? Может, и самолёт, а может, какая другая напасть на наши головы.
-А кто на нас рассердился, ба?
- Известно кто. Боженька и рассердился. Он жизнь нам дал, он и отымет за грехи.
Мне становится не по себе. Как это у меня отнимут жизнь? У меня ничего нет. И никто мне ничего не давал.
- Ба, а что такое грех?
Бабушка укрывает меня до подбородка, подтыкает тонкое байковое одеяло, крестит, вздыхая:
- А грех, Илюшенька, это когда чёрное называют белым, ещё и других заставляют верить в это. Всё, спи давай, а проснёшься я те киселя «стоячего» дам.

 Ба уходит. А я заворачиваюсь с головой, но оставляю открытым один глаз, чтобы видеть освещённый лампадкой угол комнаты.
Суровый дядька, подняв руку, смотрит на меня с иконы.
Блики лампадного огонька отражаются в строгих глазах.
Знаю, что это и есть Бог.
А вдруг он прямо сейчас захочет наказать меня за грехи?
Я разбил бабушкин стакан, откусил во время обеда кусочек от деревянной ложки, ел без спроса неспелый виноград.
А ещё пытался снять крышку с бетонной ямы, в которой хранится привозная вода.
Меня отшлёпали полотенцем, приговаривая, что, вот, свалюсь в яму, утону, и не получу денежку на  мороженое.

 Дядька всё смотрит и смотрит, но наказывать не спешит.
А я продолжаю вспоминать грехи.
Нет, ничего я не перекрашивал в белый цвет: ни чёрный бак на огороде, из которого Ба черпает воду для полива, ни чугунную сковороду для блинов.
Даже и не подозревал, что это можно сделать.
Интересно, а если мелом на фундаменте нарисовать чёрточку, Бог тоже накажет? Или за чёрточку ничего не будет?

 Как раз сегодня Ба намешала крошево из угля, глины, воды и широкой кистью подбелила самый низ летней кухни.


Теперь он блестит чернотой и дразнит чистой нетронутостью.
Мысли с фундамента перескакивают на «стоячий кисель».
Ба умеет варить необыкновенный кисель.
Не такой, какой дают в садике на обед - жидкий и безвкусный. 

Она варит вишнёвый кисель, сладкий, пахучий, разливает по глубоким тарелкам и выставляет на окно.
Кисель застывает, на глазах превращается в мармелад.
Когда передо мной ставят тарелку, я первым делом втыкаю в середину киселя ложку.
И она не падает. Вот почему кисель "стоячий".
Если бы меня спросили, что хочу есть на завтрак-обед-ужин, я бы выбрал кисель. Без хлеба.
Хлеб можно на потом, на «послеобед».
Все знают, что сразу после обеда наступает голод и сильно хочется хлеба. В другое время не хочется.

 Мысленно договариваюсь с Богом, что нарисую на чёрном фундаменте одну только черточку мелом, ну, может, две.
Или нарисую соседскую Маринку с тонкими, как крысиные хвосты, косичками.
Пусть Бог увидит, какая она противная и вредная ябеда.
С этой отрадной мыслью засыпаю.

 Я всегда верил и продолжаю верить своей бабушке, которой уже давно нет на свете.
Поэтому, когда в новостной ленте сегодня прочитал некий материал, то закрыл глаза и сказал сам себе:
«Это пипец. Вот это уже полноценный конец света».
А прочитал я о том, что в Америке в штате Колорадо за январь месяц бюджет пополнился на 2 миллиона долларов от продажи марихуаны.
Там ввели закон, разрешающий торговать марихуаной в розничных магазинах.
Власти штата приняли решение 40% от вырученной суммы пустить на строительство новых школ и на ремонт дорог.
Как говорится, без комментариев.
Чёрный фундамент бабушкиной кухни выкрасили в белый цвет.
Конец света наступил. Пока ещё не страшный.
Но не будем обольщаться. Мы уже не живём. Наш мир умер.

 Вот этот репортаж.
http://ria.ru/world/20140311/998933175.html