Сочинитель (проза, букв много)

                                СОЧИНИТЕЛЬ.
                                                    
                                                       Часть первая     
 
«Куда лечу? Не в рай, так в ад!
И отрабатываю над
моей несбывшейся судьбой
победный бой с самим собой»

                                                                1.

  
  Человек остановился, растерянно огляделся по сторонам и понял, что не узнаёт ни улицы, ни домов на этой улице выстроенных, и даже, кажется, дождь и тот совершенно ему не знаком. Человек почувствовал, что одет не по сезону и замёрз, что прохожие поглядывают на него с удивлением. Он присел на корточки у стены дома, обхватил себя руками за плечи и закрыл глаза от внезапно возникшей головной боли. Он сидел на корточках у стены полчаса, час, никому не было  до него дела, никто не останавливался, никто ни о чём его не спрашивал. Человек совсем закоченел, но продолжал сидеть, он просто не знал куда ему идти.

                                                                2.

  Нет, это не было просто расселиной в скале. Ну не могла банальная трещина в скальных породах иметь такие гладкие, такие идеально вертикальные стены. Стены эти словно были выложены из камней, размером два на два метра, с такими узкими швами между ними, что вбить крюк каждый раз было почти невыполнимой задачей. Но Кирилл вбивал эти крюки, продевал через них верёвки и спускался всё ниже и ниже. Через какие-то промежутки, которые по ощущениям казались равными, имелись уступы, да и не уступы, а целые площадки, на которых спокойно мог бы разместиться легковой автомобиль. Назначение и происхождение их, как и самой расселины, было неизвестно. Кирилл отдыхал на этих площадках и снова начинал спускаться. Чем ниже он спускался, тем тяжелее становилось дышать, тем труднее было продолжать движение. Полежав на очередном уступе, Кирилл уже решил возвращаться, как почувствовал, что дышать стало значительно легче, воздух наполнился влагой,  запахами травы и жареных каштанов. Почему возникла мысль о жареных каштанах, Кирилл не знал, он и каштанов-то никогда не ел. А ещё послышался шум. И даже не послышался, не слышно было ничего, но шум словно подразумевался. Шум, как предчувствие, как предвосхищение. Кирилл встал и  подошёл к краю уступа. Уступ, будто детские качели, сооружённые из доски, накренился и Кирилл, поскользнувшись, полетел вниз.
 Страх исчез мгновенно. Лететь было легко и покойно. Почему-то была уверенность, что падение закончится вполне благополучно. Чем закончится – неизвестно, но кости будут целы, а что такое – ломать кости, Кирилл знал из первых рук, то есть своих собственных, поскольку падал со скал и разбивался он неоднократно. Спустя минут десять появилось удивление, что падение настолько затяжное. Это ж какая глубина у этой расселины!? Однако, никаких отрицательных ощущений это падение (или полёт?) не вызывало. Кишки не сводило ледяным холодом, дух не захватывало, мыслей панических не возникало и жизнь не проносилось перед глазами, словом – нетипичное было падение, невзаправдашнее какое-то. Впрочем, стены мелькали перед глазами, а значит – движение было, и движение – вниз. Спустя время стало значительно светлее, и Кирилл стремительно влетел в какое-то огромное пространство, залитое светом и наполненное запахами. Появилось  чувство, что расселина в скале (тоннель?) имеет не только вход, но и выход. Куда выход? Какой может быть выход у дырки в земле, пусть и очень глубокой? 
Между тем, падение закончилось вполне банально, как и полагается падению. Кирилл шваркнулся о скалу и потерял сознание. 

  Очнулся он от прилива радости и какой-то благостности. Радость переполняла его изнутри и покрывала снаружи. Не было конкретного ощущения. Бывает удовольствие от вкусной еды, бывает от тактильных ощущений, нравственное удовольствие бывает, но эта радость, это удовольствие было неопределённо-всеобъемлющим. Глобальным. Он словно пил хорошее вино, ел нечто вкуснейшее, занимался сексом и читал отличную книгу, причём всё это одновременно. И ещё ему будто вручили Нобелевскую премию, статуэтку Оскара и самую главную медаль, за самый мужественный подвиг, который только можно придумать. А ещё было ощущение того, что он – основной. Он – центральный, самый главный. Счастливчик. Что он всё может и на всё способен. Вот что бы ему ни захотелось, то и немедля случится, сию секунду, без промедления. И он это заслужил!

  Кирилл дождался зелёного сигнала светофора, несуетно перешёл на другую сторону дороги, повернул налево и только потом сообразил, что ему всё равно куда идти – налево или направо, или вовсе стоять на одном месте. Он растерянно оглянулся по сторонам и увидел вокруг себя город, которому не было до него никакого дела. Не было поблизости ни скал, ни расселины в них, и он уже никуда не падал, он стоял на тротуаре абсолютно незнакомого города – чужой, промокший и начинающий замерзать. Мимо шли люди, озабоченные своими заботами, шёл мельчайший дождь, заполняющий собою всё окружающее пространство. Судя по людям и автомобилям, вокруг была Россия, но какой именно город и в какой местности – не ясно. На горизонте не просматривалось никаких гор, видимо город этот располагался где-то в равнинной местности. Но если это именно так, то каким образом он очутился здесь за несколько сот, а то и тысяч километров от тех скал, от той расселины в них, в которую он начал спускаться всего-то несколько часов назад? 
Передумав идти налево, Кирилл развернулся и пошёл в противоположную сторону, пытаясь увидеть какой-нибудь указатель, какой-нибудь рекламный плакат, чтобы хотя бы приблизительно понять, где он находится. Можно было определить регион по автомобильным номерам, но Кирилл был весьма далёк от этой области знаний. Не был он автолюбителем и понятия не имел, какой код, в какой области значится на номерах автомобилей. Был совсем простой выход – спросить у прохожих, но большого труда стоит задать подобного рода вопрос. Глупые, нелепые вопросы задавать труднее всего. Никто не хочет выглядеть глупо и нелепо. Каждый стремится задавать вопросы с таким видом, будто он уже знает ответ, а только решил проверить собеседника. Есть вопросы, которые задавать логично и они не заставляют думать о недоразвитости спрашивающего. Ну отчего не спросить, например, какова химическая формула халькопирита или сколько квадратных метров в гектаре. Вовсе не обязан каждый человек знать формулу халькопирита. Оно ему надо? Где скажите, прописана обязанность всех и каждого, знать эту формулу? Вот то то! Нигде этого не прописано. А попробуйте спросить любого вами встреченного, в каком городе вы находитесь. Вам повезёт, если спрошенный вами окажется человеком равнодушным и торопящимся по своим делам, а то и в психушку недолго загреметь. Поэтому Кирилл и шёл, никого не спросив, просто шёл в надежде, что всё само собою разрешится. 
Радость, между тем, куда-то подевалась, не осталось и чувства собственной исключительности, вместо этого возникло ощущение того, что собственное тело имеется и что он промокло, замёрзло и болит всё без исключения. Тело словно было ушиблено  целиком, без пропуска даже малейших деталей.
На перекрёстке улиц Кирилл увидел таблички с их названиями, но это не принесло никакой информации. Улицы назвались – «Гоголя» и «Пушкина». Ну в каком, скажите, городе нет улиц с таким названием!? 
Чуть дальше, в глубине двора, Кирилл увидел человека и понял, что либо сейчас всё проясниться, либо запутается окончательно. Человек сидел на корточках у стены, обхватив себя за плечи руками, но не это было странным и удивительным. Кто запрещает сидеть у стены? Да сиди сколько хочешь. Странным было то, что человек был одет в серые штаны,  рубаху в дурацкую клетку и  ботинки со шнурками. Точно в таких же штанах, рубахе и ботинках обнаружил себя Кирилл, когда осознал, что уже никуда не спускается и никуда не падает. Непонятно куда делась новенькая куртка «анорак», джинсы и ботинки на прочнейшей подошве и откуда взялось  это тряпьё, надетое теперь на нём, но это уже было неважно. Кирилл прибавил шагу, опасаясь, что человек исчезнет так, как исчезли скалы, всё снаряжение и осознанное понимание действительности. 
Однако, человек не собирался никуда исчезать. Непонятно было, что именно входит в его планы и имеются ли вообще у него какие-то планы, но в данный момент единственным его занятием было – сидеть у стены с отсутствующим выражением лица.  Да и весь он будто отсутствовал. Казалось, задери на него кобель ногу по нужде, он и тогда бы не отреагировал.  Глаза его были пусты, но не пусты той бессмысленностью, какой бывают пусты глаза умалишённых, а  пусты так, словно владелец их отлучился на некоторое время, но вскоре обещал быть. Оторопелые были глаза, шальные. Такие глаза бывают у человека, который махнул рюмаху самогона, а тот оказался большей крепости, чем ожидалось. Неожиданность – вот что меняет и опустошает человеческий взгляд. Внезапность и непонимание. 
Кирилл  подошёл к сидящему человеку, подумал, что неловко разговаривать «сверху вниз» и присел рядом с ним. Точно так же – на корточки. 
- Привет, – поздоровался Кирилл.
Человек повернул голову, и явственно было заметно, что во взгляде его что-то меняется. Казалось,  даже поменялся цвет его глаз. Нет, не цвет – оттенок. Глаза стали темнее, будто волшебным образом исчезли бельма, поразившие оба глаза.
- Привет, – ответил человек с нотками недоверчивости в голосе. Он как будто смирился уже с мыслью, что находится в безвоздушном пространстве и будет в нём находиться до конца жизни, но из этого пространства вдруг раздался голос вполне внятный и дружелюбный. 
- Меня Кирилл зовут.
- А меня… - человек замолчал на мгновение, задумался о чём-то мучительно и удивлённо продолжил. – А меня зовут…Вадим.
Сказав это, он так обрадовался, будто  сию минуту узнал, что зовут его не Вадим, а Кетцакоатль и он не замёрзший человек на тротуаре, а божество ацтеков, со всеми вытекающими из этого привилегиями. 
- Ты как сюда попал? – спросил Кирилл.
- Не знаю, а ты?
- И я не знаю.
На этом их содержательный диалог можно было бы закончить и разойтись, но идти-то обоим было некуда и не к кому, поэтому они продолжали сидеть на корточках и молча переглядываться. Так продолжалось до тех пор, пока Кирилл не догадался спросить:
- А откуда ты, помнишь?
- Помню. С Урала. Но кем работал и работал ли вообще, не помню. Помню только – спускаюсь я по расселине в скалах. Но расселина необычная. Стены у неё абсолютно ровные и только чуть шероховатые, и она идеально вертикальная. Там ещё уступы были – целые площадки, на которых я отдыхал. Потом одна из площадок накренилась, и я полетел вниз…потом ничего не помню. Потом я оказался здесь.
Кирилл оторопело слушал, пытаясь сообразить, кто именно из них сумасшедший. 
- Стоп, стоп, стоп!! – наконец перебил он Вадима. – Это я спускался по трещине в скале и это у моей трещины были идеально ровные стены, только было это на Кавказе! 
- Никогда не был на Кавказе.

- А я никогда не был на Урале!
- И что из этого следует?
- Да ничего из ничего не следует! – обозлился Кирилл.

А что, собственно, могло следовать из того, что два незнакомых человека падали в каких-то тоннелях и вывалились из них в реальный город, с людьми, улицами и автомобилями?.. Реальный?

- Мужик, дай закурить! – крикнул Кирилл прохожему, затеяв неясный эксперимент. А вдруг нету города-то! Вдруг мужик захохочет сатанински и растает в тумане, а они на пару, но в разных концах страны опять будут падать вниз. Ну да, вниз. Ну не вверх же им падать!
Прохожий остановился, достал мятую пачку «Примы» и протянул её Кириллу. Вполне обыкновенное, рядовое событие. Ничего необычного в том, что человек откликнулся на просьбу, не было, а уж тем более ничего необычного не было в том, что пачка «Примы» была измята. Крайне редко попадаются мятые пачки «Мальборо» или «Парламента», а «Прима» чего ж, дело обыкновенное. 
Кирилл взял сигарету, угостился и спичкою, прикурил, затянулся…ну «Прима» и «Прима» - вонь в бумажке, хоть на Кавказе, хоть на Урале. 
Эксперимент состоялся, но результат его был неясен. Получалось, что город  имеется, люди в нём живут, курят, возможно, выпивают по пятницам, но как! Как попали  Вадим и Кирилл в этот, курящий и выпивающий по пятницам город,  оставалось непонятным! 
- А ты чего лысый? – спросил Кирилл у Вадима, а тот был идеально, блестяще, вызывающе лыс.
С чего вдруг человек начинает задавать глупые вопросы, неясно. И даже не вопросы  глупы, а ситуация, в которой они задаются. 
- Я не лысый, я бритый.
- А какая разница?
- Разница в том, что у лысого волосы выпали по разного рода причинам, а я голову брею, потому что мне так удобнее.
- Сомнительное удобство-то. Я раз в месяц хожу в парикмахерскую, а ты…а когда ты последний раз брил голову?
- Утром, перед походом в горы не брил…вечером накануне, тоже…выходит – третьего дня утром.
- Не может этого быть!! Ты же гладкий, как… коленка у младенца!
- Ты хотел сказать «задница»?
- Ну да, да я хотел сказать – задница. Какая разница! Неважно это, главное, что ты выглядишь так, словно брился пару часов назад. 
- И что из этого следует? – снова поинтересовался Вадим.
- Да ничего не следует! – вторично обозлился Кирилл и  отвернулся с досадой.

Повернувшись, он обнаружил, что Вадима рядом нет. Город вокруг есть, есть дома, тротуар и даже мужик, который одолжил сигарету, виднелся вдалеке, а  Вадима не было. А потом и город пропал, постепенно смазавшись очертаниями.

                                                              3.

  Стоять на коленях, со связанными сзади руками оказалось крайне неудобно. И ещё рот был заклеен скотчем. Мелькнула мысль: «Если был бы насморк, задохнулся бы к чертям собачьим».
На удивление ничего не болело, просто тело затекло от, видимо, долгого нахождения в одной позе. 

Кирилл обвёл взглядом  комнату, в которой находился, и обнаружил, что стены её состоят из идеально ровных камней, размером примерно два на два метра, а потолок настолько высоко расположен, что его  не видно. А, может быть, потолка вовсе и не было, как вероятно не было и пола, в его обычном понимании. Присмотревшись, Кирилл понял, что находится не в комнате, а на некоей площадке, которая резко обрывается метрах в десяти от него. За краем площадки угадывалась такая невероятная глубина, какую и измерить-то было невозможно. Непонятно, как была ясна эта глубина, но чувствовалась уверенность, что за краем – бездна. Из бездны был слышен неясный гул. Не то шум толпы, не то работа каких-то механизмов.

В помещении было свежо, но не холодно. Кирилл попытался освободить руки и неожиданно легко смог это сделать. Он просто резко развёл руки в стороны, и верёвка разорвалась, и даже не верёвка это была, а что-то липкое и хрупкое, вроде карамели. Даже возникла мысль попробовать это на вкус, не сладкое ли оно. И скотч со рта отклеился вполне свободно и легко, а не как ожидалось – отдирая волоски уже отросшей щетины. Несмотря на столь лёгкое освобождение, захотелось заорать что-то грозное, пусть и несуразное и желательно матерно. 

Происходящие события начали напрягать. И удивления уже не осталось, и загадочность куда-то испарилась, осталась одна злоба и желание что-нибудь сломать, разбить или порвать. Но ломать вокруг было нечего. Стены уходили в невидимую бесконечность. И слева и справа, и вверху не было никакой границы этих стен. 
Непонятно было и то, чем освещается это необъятное пространство. Не было вокруг каких либо светильников и солнечного света, разумеется, тоже не было. Но свет, тем не менее, присутствовал. Не очень яркий, но вполне достаточный. Достаточный для того, чтобы ощутить его присутствие.

Кирилл поднялся и пошёл вдоль стены влево. Спустя час, понял, что никуда не придёт и повернул обратно. По прошествии двух часов, стало ясно, что и обратный путь не приведёт никуда. Кирилл сел на пол и зачем-то позвал:
- Вадим!!! Ты где!!?
- Тут я, чего орёшь? – раздался рядом спокойный голос.

Кирилл удивлённо повернулся, но нет! Это был именно Вадим. И он спокойно стоял рядом, разрезая ножом яблоко. Он был так же идеально лыс, только одежда на нём была другой. Теперь он был одет в какую-то форменную тужурку, не то пожарного, не то судебного пристава.
Странным образом, появление Вадима успокоило Кирилла, словно он очутился, если уж не дома, то среди своих. А когда он понял, что и сам одет в какое-то подобие формы, то совсем успокоился. Одинаковость успокаивает. Успокаивает принадлежность. Неодиночество. Пускай непонятно к чему или к кому принадлежность, но раз принадлежность, значит это кому-то нужно, значит тот, кому это нужно, знает, что он делает. Значит, он обладает такой информацией, которой не обладает никто и способен принимать решения, которые не может принимать никто, кроме него. 

- Ну пошли, – буднично позвал Вадим и легонько толкнул стену, в которой оказалась дверь ранее невидимая или вовсе несуществующая.
Кирилл, хотя и не признал внутренне право именно Вадима принимать решения и делать выводы, тем не менее, пошёл за ним и очутился в довольно просторной комнате, заставленной кроватями с панцирными сетками, но без матрацев. Кровати стояли плотно, с узкими проходами, так, что идти рядом было невозможно, идти можно было только друг за другом. Кирилл шёл, глядя в бритый затылок Вадима, поймав себя на мысли, что суетливо, по-птичьи подпрыгивает, стараясь попасть в ногу. Невелик строй, но хотелось чеканить шаг и повернуть голову влево, видя грудь третьего человека. Но поскольку их было всего лишь двое, то соблюсти правила строевой подготовки было никак невозможно.
Никаких мыслей о том, почему они очутились в этой комнате, что это за комната и почему в ней столько кроватей, не было. Было желание достигнуть уже цели этого путешествия, если конечно у этого путешествия была какая-то цель. Любое путешествие хорошо достижимостью цели. Попробуйте пойти не зная заведомо о причинах своего похода. Путешествие без причины называется прогулкой и является событием настолько малозначительным, что не стоит и разговора среди солидных людей, а о чём думают и разговаривают люди несолидные, нам неизвестно.

  Марширование в этом мини строю закончилось достаточно быстро. Вадим открыл ещё одну дверь, отступил вежливо в сторону, пропуская Кирилла, тот вышел в проём и очутился видимо в том же городе, в котором и оказался после падения, только погода в нём переменилась, дождь перестал и светило нежаркое солнце.  Оглянувшись, он не обнаружил ни двери, ни Вадима. Позади стоял обыкновенный дом в розоватой штукатурке, на жестяной крыше которого шумно существовали голуби, гадящие время от времени вниз, на тротуар.  Захотелось скверно выругаться, но не имело смысла, поскольку ругаться в одиночестве не слишком интересно, так маленькие дети практически никогда не плачут наедине с самими собой. Для плача и мата нужны слушатели, как для смерти желательны зрители. Редко кому охота помирать в одиночку, малопродуктивное это занятие. Прямо скажем, бессмысленное. Приемлемое только в исключительных случаях, только тогда, когда выхода иного нет. Ну не ждать же, на самом деле, пока кто-то  появится в зоне видимости, а потом уж и умирать! Да и как ждать, если каждому час назначен и срок отмерен. Отмерен срок и нет этому никакого противодействия. 

Кирилл ещё постоял бесцельно, поскольку не имел никакой, даже самой завалященькой цели и решил пойти хоть куда-то, потому как – хождение выглядит всё же менее бессмысленно, нежели глупое стояние на одном месте. На одном месте хорошо стоять в строю, в шеренгу по трое. Стоящие в строю, не вызывают ни подозрения, ни каких-либо вопросов. Весь смысл стояния в строю в самом стоянии и есть, а человек в единственном экземпляре должен что-то совершать. Да хоть идти! Поди его разбери – так он идёт или за какой надобностью. 

  Свернув за угол, Кирилл столкнулся с соседкой с третьего этажа. Откуда взялась в чужом городе его соседка, было непонятно. По виду её мгновенно было понятно, что никуда она не торопится, самочувствием своим вполне довольна и прогулка не доставляет ей ничего, кроме удовольствия. Была она лет сорока или около того, фигуриста и склонна к кокетству. Эта встреча могла бы принести радость, если бы не то обстоятельство, что соседка уж год как умерла! Кирилл сам помогал нести гроб вниз по лестнице, обдирая руки о перила и пачкая брюки извёсткой в подъезде стандартной пятиэтажки. Видимо, по строительным стандартам жители таких домов бессмертны, иначе как объяснить наличие таких лестничных пролётов, по которым ни гроб снести, ни носилки. Возможно ещё предположить, что жильцы должны гибнуть стоя, и сами двигаться на погост. 
Столкнувшись с соседкою, Кирилл, по понятным причинам, оторопел, но машинально произнёс:
- Привет, Катерина.
- Ааа, Кирилл! Привет, привет!

Дальше полагалось бы развиться мирной беседе, но Кирилл совершенно не знал о чём разговаривать с человеком, которого лично видел умершим.  Да и вообще полагается ли с умершими разговаривать? 
Соседку, видимо, такие пустяки не беспокоили и она начала рассказывать, что погода с утра была слякотная, а сейчас, гляди-ка, разъяснилось, тепло стало, а урожай на яблоки в этом году будет обильным.  
Кирилл слушал, не в силах задать единственный вопрос, который его сейчас интересовал. Попробуйте-ка спросить у человека, жив он или нет, если он с вами разговаривает, стоя на углу улиц  «Октябрьской» и «Чернышевского». Скорей вы себя сочтёте сумасшедшим, чем спросите о таком…но не удержался, спросил:
- Катерин…а ты же вроде того…померла.
- Ну да. Уж год.
- А как же?..
- Чего как же? Аааа!!! Как я хожу и с тобой разговариваю? Так ведь разрешили.
  Хорошее слово «разрешили». Славное слово. Чего ж плохого, если сняли запрет. Ну вот было запрещено покупать брюкву, а тут разрешили. Ну великолепно  ведь! 
  Но на Кирилла это слово подействовало нехорошо. Он представил, что кто-то (кто!?) разрешил ходить и разговаривать трупам, и в голове его изрядно помутнело. Закружилась голова, он обмяк и упал на тротуар, несильно стукнувшись головой о нагретый бордюрный камень