Империя и человек

В сравнении с Россией Крым – территория небольшая. Но, оказывается, и этого достаточно, чтобы большинство даже вменяемых людей перестало из-за Крыма Россию замечать. Россия спряталась за Крым, Россию не видно, и никому не интересно, что в самой России сейчас происходит и что будет происходить дальше.

Нет, мне тоже интересно поспорить про Крым. Повздыхать, поплакать (ибо я отношусь к лагерю национал-предателей, как, полагаю, модно станет скоро выражаться, и оргазмов от перспективы аншлюса не испытываю). Это же так интересно – процесс вставания с колен в прямом эфире, геополитические успехи (ну да, теперь перспектива международной изоляции считается грандиозным геополитическим успехом), собирание земель русских и спасение соотечественников.

Офисные вояки рисуют стрелочки на картах: «наши танчики отсюда да вот сюда, а тут у них база, и мы ее в клещи», компьютерная стратегия стала реальностью. Люди, от зарплаты до зарплаты стреляющие пару тысяч, спорят, напугают ли экономические санкции хозяев наших с квартирами в Майами и замками в Провансе. Бездельники, половину года проводящие в Таиланде, а вторую – в уютной Центральной Европе, рассуждают, как это будет здорово: взять и отдохнуть на нашем, родном, русском Черноморском побережье. Беженцев с Украины никто пока не видел, но многие готовы их приютить. Дагестан – всероссийская житница – шлет в Крым хлеб. Все, получается, при деле.

И почти никто – даже среди людей, которые выходят на улицы с антивоенными плакатами, попадают в узилище и пополняют бюджет штрафами за участие в несанкционированных массовых мероприятий, – не задумывается об очевидном. Происходящее в первую очередь не история про взаимоотношения России с соседями. В конце концов, не так уж важно, увеличится ли еще немного наша и без того самая большая в мире страна. Увеличится ли пропорционально степень нелюбви к нам в окружающем мире: нас и до того не особенно любили.

Важно, жизненно важно для нас, живущих здесь, что будет происходить внутри страны, а не вне.

Два (как минимум) последних года нечто неопределенное, но могущественное, что мы для простоты привыкли называть Путиным, но что, конечно, сложнее, чем один конкретный человек, презентовало нам программу создания на месте недостроенной России какой-то новой страны. Программу не то чтобы совсем внятную, но мрачноватую. Русские – стихийные гегельянцы, любят играть триадами. Для описания помянутой программы тоже хватит триады: мракобесие, самодержавие, вороватость. Вороватость – для допущенных к управлению страной, мракобесие – для всех и самодержавие как гарант, извините, стабильности системы.

Крымская авантюра помогла системе оформиться. Всеобщий патриотический восторг снимает саму возможность сопротивляться реализации этой триединой программы: имперский экспансионизм оказался настолько привлекательным, что оправдал все. Позволил задним числом объяснить целенаправленную работу государства по уничтожению гражданских свобод: какие свободы, когда война? Критик системы автоматически превращается в предателя родины, а с предателями у нас разговор короткий.

Общество – в этом кошмар, не государство, от которого мы хорошего не ждем, а общество, не чиновники, а люди, – ликует, обнаружив возможность оправдать власть и любые ее действия. Теперь есть простой критерий для разделения на своих и чужих. Теперь есть сверхцель, потому что никто здесь не верил, что попытка просто жить нормально, удобно и по-человечески может быть целью. Потому что стыдно это даже как-то – стремиться к комфорту. Лучше жить в дерьме, но с порывом завоевать мир. Когда мир завоевываешь, дерьмо вокруг перестаешь замечать.

Теперь можно строить новые машины репрессий. А раз можно – значит, и будут строить. С этим у нас всегда выходило лучше, чем, например, с автопромом.