Как это было. Исповедь бывшей бандеровки

В январе 2004 года в редакцию «Советской Луганщины» (выпуск за январь 2004, N 1) пришла пожилая женщина и передала пакет от своей ушедшей недавно из жизни подруги. Гостья объяснила, что выполняет последнюю волю уроженки Волынской области, активной в прошлом бандеровки, которая к концу жизни переосмыслила свою жизнь и решила своей исповедью хоть на малую толику искупить непоправимый грех.

Было дано нам задание душить людей

Я, Вдовиченко Надежда Тимофеевна, жительница Волыни. Но так как жизнь моя уже на исходе, как это говорят, на волоске, то перед смертью хочу исповедаться не у батюшки, а перед людьми, перед народом, если мне народ простит, я и моя семья просим прощения у народа: простите нас, уже посмертно, так как когда вы будете читать это письмо, то и меня уже не будет (а это всё принесёт моя подруга).

Нас было у родителей пятеро детей, мы все были отчаянные бандеры: брат Степан, сестра Анна, я, Надя, сёстры Оля и Нина. Сестра Анна меньше нас всех принимала участие в бандеровщине. Мы все ходили в бандерах по сёлам и лесам, мы днём спали по домам, а ночью ходили и ездили по сёлам, было дано нам задание душить людей, кто держал пленных русских, и самих пленных. Этим душением занимались мужчины, мы, женщины, перебирали одежду, - основная одежда у нас была кожухи и валенки, а также вышитые рубашки, фартушки и платки терновые с цветами. Забирали коров и свиней у передушенных людей, коров резали, свиней кололи, все перерабатывали, перепекали и клали в бочки, и те люди, которых должны были подушить, копали глубокие рвы и туда клали бочки с тушёнками - в Острожецком лесу называется Яров. Но если за одну ночь в селе Романове задушили восемьдесят четыре души, хотя ночь зимой была большая, но мы не могли с тем все справиться: что было сверху, - то забирали, а что закопанное, - то оставалось (люди одежду закапывали от немца). Старших людей и старых душили, а детей маленьких за ножки, раз ударил головкой об печку или дверь, и оно готовое, и на телегу.

Мы жалели мужчин, что они крепко намучаются за ночь, но за день выспятся и на следующую ночь во второе село, были люди, которые прятались, но если мужчина прятался, то если женщину прижмут, то она скоро признается, где муж. На Верховце самых первых задушили Левчук Палажку и Личко Максима. Палажку попросили дать холодного молока из погреба, она пошла давать молока, а ребята сорвали с нее платок и давай её душить, а она ещё начала кричать, что платок порвёшь, задушили и на телегу, тогда поехали за Максимом. Того скоро взяли, так как он был старенький. Отвезли в Воротнёвский лес всех. Там люди, обречённые на смерть, выкопали две ямы четыре на четыре и вглубь четыре. Других на Верховце прибрали: Ковальчука Тилимона жена долго не признавалась, где он и открывать не хотела, но ей пригрозили и должна была открыть, сказали ей: скажи, где он и мы тебя не тронем, она призналась, что в овине в соломе, его вытянули, били, били, пока не убили (он работал в финотделе). А двое детей - Степан и Оля, крепко были хорошие дети четырнадцати и двенадцати лет. Оля меньшая, то пораздирали на две части, а мать Юньку уже не надо было душить, у неё разрыв сердца получился. Брали молодых здоровых ребят, чтобы душить людей, так взяли из Верховки двух братьев Левчуков Николая и Степана, и они не захотели душить, а убежали домой, ну и что же, мы присудили их на смертную казнь. Когда поехали за ними, то отец говорит: берёте сынов и я иду, а Колева жена говорит (Коля был женат): берёте мужчину и я иду. Отвели их метров на 400, и Надя просит: отпустите Колю, а Коля говорит: Надя, не просись у бандеров, никто не выпросится - и ты не выпросишься. Колю убили, Надю убили, отца убили, а Степана забрали живым к нам в Романов.

А люди прямо словно так и надо, никто не оборонялся

Держали Степана у Пугонцев в погребе две недели перед Новым годом и каждый день выводили из дома в одном белье - рубашка и штаны, ложился на стуле, и били его шомполами железными, чтобы говорил, где семья, но он был твёрдый, ни в чём не сознался, и в последний вечер побили его. И он просился в туалет, один друг повёл его, а была сильная метель, друг стал за стеной, а туалет был из соломы, и Степан продрал солому и убежал, - это один такой случай, когда убежал из наших рук.

Нам все данные давал из Верхушки земляк Пётр Рымарчук, Жабский и Пуц. Ещё в Воротнёве нашёлся один герой. Когда пошли за ним, то он открыл стрельбу, но всё закончилось тем, что пожгли дом и ему конец, а люди прямо словно так и надо, никто не оборонялся. В Новосёлках была одна комсомолка Мотря, а Новосёлки, - это уже Ровенская область, забрали Мотрю на Верховку к старому Жабскому в погреб и давай у Мотри доставать живой сердце. И старик Саливон в одной руке держал часы, а во второй сердце, сколько ещё будет биться на руке сердце, и когда пришли русские, то сыны хотели поставить памятник, потому что отец боролся за Украину.

Возняк из Верхушки пришёл к нам в Романов работать председателем сельсовета. Но проработал он месяц в 1945 году, а у нас был полный дом бандеров. Я их теперь так называю. Бандеры выбежали к нему. А он ещё сказал: здравствуйте, товарищи, а они говорят: здравствуй, слезай с коня. Как они его только не мучили, и напоследок привязали к лошадиному хвосту ещё живым и протащили километра два, вытянули на черешню ещё живым и распяли его как Иисуса Христа.

Шла еврейка с ребёнком, убежала из гетто, - остановили её, забрали, убили и в лесу закопали. Один наш бандера ходил к девушке-полячке. Дали ему приказ убрать её, и он говорит: думаю, куда же её девать, а идём возле колодца. Я, говорит, поднял её и в колодец. Рано, говорит, мать прибегает, плача, спрашивает, не видел ли я, говорю, что нет, говорю: идём искать. Идём рядом с тем колодцем, я и мать её туда. Нам было приказание евреев, поляков, русских пленных и кто перепрятывает их - всех душить без всякой пощады.

Выдушили семью Северинов, а дочь была в другом селе замужем. Приехала в Романов, а родителей нет, она в плач, переплакала, да и давай одежду откапывать, а бандеры пришли, одежду выбрали, а дочь в тот же сундук закрыли живьём и забросали землёй яму. И осталось двое маленьких детей, а были бы детки с матерью, то и они были бы в том сундуке. Ходил у нас парень Виничук к девушке. Дали ей приказ, чтобы она его привела в лес Зоротневский, она его завела, и что же - нагнули две берёзы, привязали за ноги и пустили, и сделали из человека две части. Был также в нашем селе Кублюк. Его направили в Котв, Киверцовский район, на работу.

С кем они воевали? Со своими соседями, душегубы проклятые!

 Поработал неделю, и что же, - отрубили голову Кублюку и на кол насадили, а Кублюкову дочь взял соседний парень, бандеры приказали убить Кублюкову дочь Соню и Василий сказал: едем по дрова в лес. Поехали, и привёз Василий Соню мёртвую, сказал людям, что дерево убило. Жил в нашем селе Романове пророк Ойцюсь Тимофей. Старый-старый дед, что он сказал, так оно и будет, - то был пророк от Бога. Когда занял нас немец, то сразу донесли, что есть такой знахарь в селе, и немцы сразу поехали к старому Ойцюсю, чтобы сказал, что будет с ними, займут ли они Москву. А он им говорит: ничего я вам не скажу, так как вы меня убьёте. Переговорщик сказал, что пальцем не тронем, ну и он им говорит, что в Москву вы войдёте и на третью линию, но оттуда будете убегать, что есть мочи! Немцы его не тронули, а когда старый пророк сказал бандерам, что душением людей Украины не сделаете, то пришли бандеры, старая встала и открыла, потому что предупредили, что выбьют дверь. Когда вошли в дом, а старый спал на печи, и они ему - слезай, а он говорит щас-щас, я знаю, что вы за мной. Положили на стуле и до тех пор били, пока не убили.

Мой муж не занимался бандеровством, а два брата его были отчаянные бандеры. Моего второго свёкра люди избрали председателем колхоза, так его убили, ещё и вытянули на дуб и повесили. Так пострадал Кирилл Дидушок.

Теперь опишу свою семью. Брат Степан был отчаянный бандера, но и я не убежала от него, я ходила вся в вышитом по-украински и ходила с бандерами, хотя была замужняя. Когда нашли русские, то начались аресты, вывоз людей. Моя семья: отец, мать и две сестры Оля и Нина. Оля договорилась на вокзале и вроде как убегает, когда пришла в Романов, то пришли бандеры, забрали сестру Олю и задушили мою сестричку Олю. Остался отец с матерью и сестрой Ниной в России. И мать старая. Нина наотрез отказалась ехать на работу в Россию, тогда начальство говорит - отправляйся работать секретарём. И здесь Нина нашла ответ, сказала: я советского пера не хочу в руках держать. Тогда пошли ей навстречу. Если ты не хочешь ничего делать, то распишись, что будешь выдавать бандеров, и мы тебя отпустим домой. Нина, долго не раздумывая, берёт, расписывается, пускают Нину домой. Ещё Нина не приехала домой, как её ждут в селе бандеры. Когда Нина приехала в село Романов, то бандеры собирают собрание у Кузьминих ребят и девчат и судят Нину, - смотрите, кто поднимет на нас руку, то всем так будет. Тогда моя сестричка давай проситься, а бандеры сказали: нам предателей не надо и забрали мою сестричку. По сей день не знаю, куда её дели.

Всю свою жизнь носила тяжёлый камень в сердце, я же так верила бандерам. Я могла любого человека продать, кто что скажет на бандеров. А они, проклятые бандеры, и будь они прокляты Богом и людьми на веки вечные. Сколько они людей передавили невинных, ещё они хотят, чтобы их приравнять к воюющей стороне. А с кем они воевали? Со своими соседями, душегубы проклятые. Сколько крови на их руках, что я знаю, сколько колодцев, ещё, наверное, ими забросано, людей вывозили, но они и сейчас не хотят возвращаться на ту бандеровщину.