ОТЦЫ ЦЕРКВИ ПРИ ХРИСТИАНСКИХ ИМПЕРАТОРАХ

Отрывок из книги Гольбах Поль. "Галерея святых или исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образов".

СВЯТЫЕ АФАНАСИЙ, ВАСИЛИЙ, ЗЛАТОУСТ, КИРИЛЛ. АВГУСТИН, ИЕРОНИМ. ГРИГОРИЙ ВЕЛИКИЙ.

После краткого разбора взглядов и поведения учителей церкви, живших в эпоху язычества, бросим беглый взгляд на тех отцов церкви, которые появились после того, как христианство стало пользоваться покровительством императоров и одержало победу над своими гонителями. Эти учители не были ни образованнее, ни честнее, ни добрее. Напротив, они оказались еще более слепыми и открыто проявили свою злобу. В этих пастырях церкви, которых превозносят за святость и знания, мы находим лишь гордость, упрямство, жажду мести, жестокость, интриганство, честолюбие и алчность. Словом, приходится воскликнуть вместе с поэтом: "Столько желчи вмещает сердце святош!"
С тех пор как Константин избавил церковь от страха преследований, христиане дали полную волю своим страстям и стали бесчеловечно преследовать и уничтожать друг друга, сражаясь под знаменами своих почтенных наставников, которые никогда не могли прийти к соглашению по вопросам веры и всегда утверждали, что нет ничего важнее на свете, чем следовать выдуманному ими самими учению. Словом, епископы, которые при императорах-язычниках вынуждены были сдерживать свой фанатизм и ярость и грызться втихомолку, решили, что при императорах-христианах им все дозволено.
С тех пор они в своем бешенстве покрыли весь мир позором и кровью. Мир, дарованный церкви благодаря покровительству Константина, послужил для ее служителей сигналом к открытой войне, длящейся до сих пор.
Первым бойцом, отличившимся в этой "священной" войне, был святой Афанасий, епископ александрийский. До него церковь еще не приступала к серьезному изучению того, что собой представлял основатель христианства Иисус Христос. Находили, что евангелие достаточно ясно его определило, называя его сыном божьим. Но евангелие называет его и сыном человеческим. Короче, писания апостолов, как мы уже заметили, не высказываются вполне определенно насчет божественности своего учителя. Социн и его последователи утверждали, что до Никеиского собора вся христианская церковь разделяла в вопросе о Христе их точку зрения, отвергающую его божественность, и что члены Никейского собора взяли на себя смелость выдумать новый догмат, неизвестный их предшественникам. Такого же мнения, по-видимому, отец Пето, иезуит и очень ученый критик, а до него ученый Этьен де Кур-сель, протестант. Сандиус в своей "Истории церкви" постарался доказать, что все отцы церкви до Ария разделяли его точку зрения. Знаменитый Жан Леклерк установил, что на основании некоторых рукописей посланий святого мученика Игнатия последний оказывается арианинэм.
В таком неопределенном положении находилось дело, когда александрийский священник Арий рассудил, что приписываемая Иисусу божественность неизбежно ведет к признанию двух богов в христианстве, а ведь оно кичится тем, что проповедует единого бога. Арий поэтому утверждал, что сын божий не был ни равен, ни единосущен отцу. Против этого мнения Ария резко выступил святой Афанасий. Оно было затем осуждено на Никейском соборе, где точка зрения нашего святого одержала верх.
Но Константин, который отнюдь не был тверд в вере, скоро изменил свое мнение насчет божественности Христа. Вследствие подстрекательства некоторых арианских епископов, обвинивших Афанасия в чудовищных преступлениях, он был осужден Тирским собором и отправлен в изгнание в Галлию за то, что он, как говорили, грозился приостановить подвоз хлеба из Египта в Константинополь. Так как императорский трон занимали попеременно то ариане, то сторонники божественности Христа, нашего прелата то смещали, то вновь восстанавливали, на епископской кафедре. Вообще вся жизнь этого святого свидетельствует о его буйном, неукротимом нраве. Не останавливаясь на тяжких обвинениях со стороны его противников, давших ему почувствовать всю тяжесть богословской ненависти, мы должны, во всяком случае, констатировать, что он не обладал ни кротостью, ни евангельским терпением. В своих писаниях он не знает меры в нападках на врагов. Прямо поражаешься, когда читаешь оскорбления, которыми он осыпает своего государя Константина, преувеличивая его преступления и наделяя его прозвищем антихриста. Не знаешь, чему больше удивляться-дерзости гонимого или терпению гонителя, который ведь мог сурово наказать человека божьего за его пылкость. Характерно письмо святого Афанасия к отшельникам. В этом послании он ведет такие речи, как и все богословы, когда они не у власти,- он хвалит терпение и говорит, что церковь ни на кого не должна действовать принуждением.
Священный гнев Афанасия нашел подражателей у ряда других святых, принадлежавших к его группировке и ставших впоследствии ортодоксами. Святой Иларий, епископ г. Пуатье, писал против того же Константина в очень оскорбительном тоне, щедро наделяя его эпитетами "антихрист" и "тиран". Правда, это было, говорят, уже после смерти Константина.
Святой Афанасий сохранил нам житие святого Антония, основателя монашества в Египте. В его рассказах мы находим бабьи сказки, от которых покраснел бы самый беззастенчивый обманщик. Между прочим, он приводит беседу Антония с сатиром или фавном, который просил молиться за него и заявил, что верует в Иисуса Христа. Святому Антонию и святому Иерониму мы обязаны сказкой о вороне, который регулярно приносил первому отшельнику, святому Павлу, по полхлеба и был настолько внимателен, что удвоил свое приношение, когда к отшельнику пришел в гости святой Антоний. По-видимому, величайшие святые врали без всякого стеснения, когда они думали, что их сказки делают честь религии.
Святые учители церкви, стоявшие обычно во главе той или иной партии, были люди беспокойного, буйного нрава, настоящие задиры, которые своими теориями и бреднями вызывали величайшее смятение в церкви и государстве. Именно эти таланты и прославили их.
Лишнее доказательство мы имеем в лице святого Иоанна, прозванного Златоустом за красноречие, которое христиане того времени находили в его писаниях (они, впрочем, плохие судьи в этом вопросе). Как бы то ни было, этот великий человек в молодости отдался изучению риторики под руководством софиста Либания и готовился к карьере адвоката. Но еще в очень юном возрасте он переменил свое решение и избрал церковное поприще, где лица, в которых предполагали какие-либо таланты, могли сделать карьеру. Но наш святой, отличавшийся, по-видимому, суровым и весьма меланхолическим характером, принял решение совсем удалиться от света и уединиться в пустыне. Однако просьбы и слезы матери заставили его, по выражению Байе, "на время уступить любви и естественной преданности". Но вскоре жажда единения с богом, или, если хотите, его желчность, одержала в нем верх над сыновней почтительностью. Он удалился в горы, где жил сначала под руководством некоего отшельника, затем окончательно отказался от общества и стал заниматься умерщвлением плоти, что вряд ли могло смягчить его озлобленность. Через шесть лет его здоровье окончательно расстроилось от образа жизни фанатика, и ему пришлось вернуться в свет, где он с пользой служил антиохийской церкви. Слава о нем разошлась далеко, и император Аркадий поставил его на епископскую кафедру в Константинополе. На этом выдающемся посту он сохранил угрюмый и суровый характер отшельника. Он, конечно, не был расположен мириться с нравами, царившими при дворе. Он обрушился со всем пылом против знати и считал себя по совести обязанным никого не щадить. В своем усердии он зашел так далеко, что стал публично оскорблять императрицу Евдоксию. По крайней мере, она находила прямые намеки на себя в его гневных речах. Такого рода поведение неминуемо создало ему могущественных врагов. Они принимали все меры, чтобы погубить человека, топтавшего все, что пользовалось уважением людей. С другой стороны, надо было подходить к этому прелату с опаской, так как его строгий нрав и его обличения знати создали ему огромную популярность в народе. Поэтому против него постарались воздвигнуть врагов в его собственном стане. Весьма активного противника он имел в лице Феофила, патриарха александрийского, который при поддержке нескольких епископов, своих сторонников, низложил на соборе Иоанна.
Да и вообще наш святой своим начальническим поведением создал себе врагов внутри церкви. Он самовольно низложил множество епископов и вообще действовал на Востоке деспотически, что, конечно, не могло привлечь к нему симпатии собратьев. Низложение Златоуста вызвало раскол в церкви и серьезный бунт в Константинополе. Пришлось тайком удалить его в изгнание. Но тут неожиданную помощь святому принесло весьма кстати случившееся землетрясение. Сторонники Златоуста приписали это естественное происшествие гневу небесному, сама Евдоксия этому поверила. Во всяком случае, она испугалась ярости народа, по ее просьбе прелат был возвращен и восстановлен на епископской кафедре.
Но святые не поддаются исправлению. Преследования делают их еще более дерзкими, гордыми и упрямыми. Наш святой епископ вновь поссорился с императрицей и двором, он по-прежнему не щадил их и находил для себя особое удовольствие в оскорблении их гордости. Императрица при помощи Феофила и его сторонников вновь добилась низложения этого витии и его ссылки в Кукузу, в Армении. Чернь, раздраженная наказанием епископа, взбунтовалась против императора Аркадий со своей стороны послал солдат на подавление мятежа, что привело к большому кровопролитию. Однако народ продолжал противиться отъезду епископа, и его пришлось посадить на корабль тайком. Но в следующую ночь были подожжены церковь и сенат в Константинополе, и в этом усмотрели явное знамение божественного гнева. Бог в самом деле довольно часто мстит таким образом за своих служителей, когда на их стороне необузданная чернь.
Между тем наказание святого произвело большой шум во всем мире. Римский епископ высказался открыто в пользу Златоуста и даже потребовал от императора Гонория, царствовавшего на Западе, чтобы он вступился за гонимого патриарха. Но Аркадий, окруженный врагами прелата, особенно епископами, которые, как водится в церкви, с остервенением искали его гибели, не только не согласился на его возвращение, но даже распорядился отправить его в самые отдаленные места империи, сослать его в такое место, где бы он не мог интриговать и возбуждать умы своих сторонников.
Распоряжение императора было выполнено столь добросовестно, что святой, изнуренный усталостью, умер в пути. Таким образом, непреклонный учитель стал мучеником своей желчности, суровости и упрямства, он пал жертвой своего дурного характера, который он сам считал проявлением великого рвения о славе божьей. Но так как церковь в ее вечных распрях с государями часто нуждается в упрямых фанатиках, жертвующих собой ради нее, она выдвигает Златоуста в качестве совершенного образца твердости и мудрости.
Если поведение этого греческого отца церкви не вызывает уважения к себе, то не лучше обстоит дело с его нравственными принципами. Их можно считать почти столь же нелепыми, как и его поведение. В комментарии к святому Матфею, который некоторые критики считают подделкой, Златоуст называет второй брак блудом. Но при этом он говорит, что с разрешения бога это преступление становится почетным и законным. Принадлежит ли это произведение Златоусту или нет, во всяком случае, он резко осуждает второй брак и в сочинениях, которые единодушно приписываются ему. Да и вообще он, как и многие другие отцы церкви, рассматривал брак как состояние несовершенства и полагал, что, если бы не грех Адама и Евы, соединение полов могло бы совершаться без всякой чувственности.
Не менее враждебен был наш строгий святой и к торговле. Он осуждает занятие торговлей, запрещение которой он находит в псалме 70. Торговец, по его мнению, никогда не может быть угоден богу; христианину не следует заниматься торговыми делами, а если он это делает, его надо изгнать из церкви. Далее, он считает отдачу денег в рост воровством.
Гораздо менее щепетильным он оказывается в более важном пункте, когда оправдывает поступок Авраама, предложившего Сарре выдать себя за его сестру. Это, во-первых, было ложью или, по крайней мере, заявлением, имевшим целью ввести в обман египтян. Во-вторых, этим Авраам вводил жену и египетского царя в грех прелюбодеяния. А Златоуст хвалит Сарру за проявленную ею в этом деле уступчивость и геройское мужество, с каким она подверглась риску совершить прелюбодеяние.
Все же в морали этого великого учителя встречается и кое-что более умное, это когда он прямо высказывается против гонений. В этом пункте Златоуст сходится со всеми учителями, которые сами подвергались гонениям. Принцип веротерпимости оспаривали лишь те, которые чувствовали себя достаточно сильными, чтобы дать другим испытать плоды их святого рвения.
Святой Василий, прозванный Великим, епископ кесарийский в Каппадокии, также являет пример упорства и свирепости, которые святоши прикрывают рвением. Император Валент лично дважды приезжал в Кесарию, чтобы вразумить святого. Но святые упрямы и не желают идти на соглашение. Когда разгневанный государь готов был уже подписать приказ об изгнании Василия из города, у него заболел сын. Валент сейчас же послал за прелатом, присутствие которого якобы немедленно исцелило сына. Но так как отец окрестил сына у ариан, святой немедленно лишил его своего покровительства. Мальчик снова заболел и умер. Это чудо отнюдь не свидетельствует о духе благотворения. Остается заподозрить достоверность чуда, которое не могло заставить императора отказаться от своих заблуждений, а ведь, казалось бы, такое чудо должно было убедить его в могуществе и в правоверии святого.
По всей видимости, Василий так же мало умел быть преданным другом, как и угодливым подданным своего государя. Святой Григорий Назианский, его товарищ по занятиям и старинный друг, никогда не мог примириться с бессердечностью Василия, который, управляя пятьюдесятью епархиями, не дал ему ни одной, даже самой маленькой. Отсюда видно, что, во-первых, святые поступали дурно со своими друзьями и что, во-вторых, святые не всегда нечувствительны к своим земным интересам.
Святой Василий считается учредителем монашеского ордена на Востоке, для которого он разработал очень строгий устав. Поразительно, что великий богослов здесь открыто противоречит предписаниям Иисуса Христа. В Евангелии от Матфея (гл. 6, ст. 16-17) Иисус говорит: "Когда вы поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, которые принимают на себя мрачные лица... А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лицо твое". Василий, напротив, требует, чтобы "смирение монаха проявлялось и в его внешности, чтобы взор у него был грустный и опущенный долу, голова непричесана, одежда грязная и небрежная". Таким образом, святые присвоили себе право исправлять предписания своего божественного учителя. Как и многие другие богословы, Василий осуждает второй брак, как блуд и многоженство. Точно так же он порицает законную самозащиту, всякие войны, процессы, клятвы. Наконец, в качестве заклятого врага радости, он утверждает, что христианин не должен смеяться.
Но не будем задерживаться на подобных пустяках. Перейдем к рассмотрению святого, больше прославившегося рвением и преступлениями. Поговорим о святом Кирилле, патриархе александрийском, который затмил большинство прелатов своего времени гнусностями, в которых он повинен. Крупный заговор возвел этого церковного героя на престол первосвященника александрийского. Уверенный в поддержке своих сторонников, Кирилл не ограничился тем, что распоряжался духовными делами своей епархии, он захотел осуществлять неограниченную власть и в делах светских. Первым шагом его было закрытие церквей, принадлежавших раскольникам-новатианам. Затем он завладел их священной утварью и украшениями церквей. Наконец, он конфисковал все имущество их епископа Феопемпта. Сократ. История церкви. В другом случае в наказание за незначительную обиду, нанесенную несколькими евреями одному из его любимцев, он собственной властью изгнал из Александрии всех евреев и разрешил черни разграбить их добро. В данном случае святой прелат хотел, надо полагать, вознаградить египтян за то, что израильтяне некогда ограбили их по приказу Моисея. Орест, префект города, был справедливо возмущен такими действиями патриарха ужаснувшись при виде того, как город сразу обезлюдел по прихоти попа. Он, доложил обо всем происшедшем императору. Кирилл, со своей стороны, по-видимому предупредил императора. Тем временем, неуверенный в исходе дела, он счел нужным задобрить префекта который успел снискать любовь народа. Но Орест, знавший, с кем имеет дело, отказался пойти на соглашение и решил дожидаться решения двора. Тем временем наш святой, оскорбленный полученным отказом, решил отомстить. Он вызвал из монастыря в Нитрии около пятисот монахов, которые оставили свое уединение и направились в город. Увидев префекта в его колеснице яростные монахи осыпали его оскорблениями, кричали ему, что он "нечестивец", "идолопоклонник", "язычник". Напрасно он протестовал, ссылаясь на то, что он крещен. Один из монахов бросил в него камнем и ранил в голову.

В то же время телохранители Ореста покинули его, так как сами испугались бешенства монахов. Видя это смятение, народ сбежался, чтобы вырвать Ореста из рук взбесившихся святош. Лммония, нанесшего удар Оресту, схватили и согласно закону покарали смертью. Префект вскоре известил императора об этом новом инциденте. Святой написал ему со своей стороны. Пока что он распорядился торжественно похоронить тело Аммония в церкви, уверяя, что его надо рассматривать как мученика, и произнес похвальное слово в его честь, где восхвалял мужество, с каким тот защищал правду.
Ярость Кирилла, однако, не улеглась и обрушилась еще раз на одну особу, любимую и уважаемую префектом. Речь идет об Ипатии, деве, прославившейся благодаря тем блестящим похвалам, которыми писатели того времени единодушно награждали ее добродетель, знания и красоту. Она была дочерью Теона, руководителя знаменитой в древности александрийской школы. Этот ученый сделал все возможное для воспитания дочери. Обнаружив у нее способности, он стал преподавать ей самые возвышенные знания-геометрию, астрономию, философию.
Прелестная девушка вполне оправдала старания отца, и после его смерти ее признали достойной занять место отца и поставили во главе знаменитой школы. На этом посту она привлекла большое количество слушателей и учеников, среди которых был знаменитый Синезий, ставший, как мы увидим, епископом Птолемаиды. Синезий всегда питал к Ипатии самую нежную привязанность, об этом можно судить по сохранившимся его письмам.
В Александрии все выражали свое преклонение перед Ипатией, которую называли красавицей-философом. Весь город единодушно приветствовал ее ученые речи, исходившие из уст грации. Ее безупречная нравственность и строгая добродетель вызывали благоговение у людей, которых влюбленность могла толкнуть на легкомысленный шаг. Одним словом, эта прелестная женщина пользовалась всеобщей любовью и уважением. В частности, ее ценил префект Орест, который, зная ее образованность и прямоту, охотно совещался с нею по наиболее важным делам.
Столько прекрасных качеств Ипатии не замедлили вызвать зависть в низкой и жестокой душе Кирилла. Этот святой и сам претендовал-без достаточного основания-на красноречие и знания. Его тщеславие доходило до того, что он нанимал клакеров, чтобы аплодировать ему при публичных выступлениях. Говорят, что, проходя однажды мимо дома Ипатии, он почувствовал досаду, видя ее окруженной толпой людей, явившихся послушать ее, и с этого момента он замыслил ее гибель.
Во всяком случае, связи Ореста с Ипатией было достаточно, чтобы сделать прелестную девушку ненавистной патриарху и его клиру. Ее заподозрили в том, что она чинила препятствия примирению Кирилла с префектом. В результате несколько фанатиков, под предводительством чтеца по имени Петр, стали искать случая ее убить. Они подстерегли ее, когда она возвращалась с визита, сорвали ее с носилок, втащили в церковь, раздели донага и убили ударами черепицы, после этого они изрезали ее на куски и окровавленные останки отнесли в место, именуемое Кинарон, где святоши превратили их в пепел.
Подобное преступление казалось бы невероятным, если бы оно не было засвидетельствовано историками того времени.Сократ, правда, называет среди убийц только чтеца Петра, но Никифор Грегорас ясно говорит, что фанатики, предводительствуемые Петром, были кирилловскими попами, ненавидевшими Ипатию за влияние которым она пользовалась у Ореста, и приписывавшими ей разлад, существовавший между префектом и прелатом. Историк прибавляет, что бешеные монахи для выполнения своего гнусного заговора выбрали день торжественного поста. Если к этому присоединить, что это ужасное злодеяние совершено в церкви, то можно себе представить, каковы были нравы древних церковников и какую мораль мог им проповедовать пастырь вроде Кирилла.
Так прекрасная, ученая, добродетельная Ипатия стала жертвой бешенства попа.
Бесполезно входить в рассуждения о поступке, способном вызвать негодование у всякого человека, в котором набожность не успела окончательно заглушить голос природы. Удовлетворимся констатированием факта, что Кирилл и его сообщники остались безнаказанными. Император оказался бессильным наказать попа-убийцу и мятежника. А церковь не постыдилась причислить этого преступника к лику святых.
Что же совершило это чудовище, чтобы заслужить честь быть обожествленным? Он был очень ортодоксален, с обычной яростью боролся против взглядов Нестория и интригами добился низложения этого патриарха, который был лучше его. Особенно обессмертил себя святой в церковных святцах опровержением громовой речи Юлиана против христиан. О ней нам известно лишь то, что Кириллу угодно было из нее сохранить. Он отвечает на нее весьма слабо, ограничиваясь одной лишь декламацией. Речь Юлиана в той части, которая до нас дошла, представляет собой вечный памятник, воздвигнутый на посрамление религии и отвратительной морали христиан.
Всякий здравомыслящий человек или желающий открыть свои глаза, чтобы видеть, без труда признает справедливость обвинении императора, когда он, обращаясь к фанатичным, яростным христианам, говорит им: узнайте, галилеяне, насколько наши законы лучше ваших.
Наши законодатели и мудрецы предписывают нам подражать по возможности богам, они для этого советуют нам созерцать и изучать природу вещей. Такое созерцание, углубление в тайники собственной души, дает возможность приобрести добродетели, приближающие и в некотором роде уподобляющие нас богу. А у евреев чему учит подражание богу? Оно учит предаваться ярости, жестокости, ненависти, ревности и пр.
Далее Юлиан сравнивает языческих философов с еврейскими пророками и мудрецами. Он сравнивает также счастье евреев, покровительствуемых Иеговой, со счастьем языческих народов. Затем, упрекая христиан за жестокость и нескончаемые споры, он говорит: вы убиваете христиан, которых вы называете еретиками, за то, что они придерживаются взглядов, несколько отличных от других, насчет еврея, казненного евреями. Вы унаследовали от этих евреев только их злобу и безумие. С вами произошло то же, что бывает с пиявками: вы извлекли испорченную кровь и оставили более чистую.
Предоставляем читателю судить, обоснованны ли эти обвинения или нет и что мог на это ответить богослов типа Кирилла.
К счастью для рода человеческого, такие чудовища редки на земле, хотя в церкви они часты. Есть святые учители, которые, хотя сами не позволили себе совершать такие преступления, как Кирилл, но побудили других совершить не менее возмутительные злодеяния и еще в более широком масштабе. Сколько преступлений породил, например, святой Августин своими отвратительными правилами насчет нетерпимости! Этот фанатик, которого очень многие христиане считают величайшим светочем церкви, вначале проповедовал кротость и снисходительность в религиозных вопросах, но вскоре он заговорил другим языком. Став главой партии, он немедленно усвоил дух преследования, представляющий собой сущность христианства. Он дошел до утверждения, что все имущество нечестивцев по праву принадлежит проповедникам. Сколько злодеяний совершено на основании этого иудейского принципа, воспринятого христианами! Ведь согласно этому отвратительному принципу все церкви в мире могут стать добычей разбойников, которые признают, что только они праведники, а все прочие - нет. Очевидно, на основании этой адской морали набожные крестоносцы завладели святой землей, а набожные испанцы накладывают на всю Америку ужасное иго.
Августин стал глашатаем гонений против тех самых донатистов, которым он незадолго до этого в столь патетической форме и столь правдиво расписывал, как несправедливо, по его мнению, гонение на них. Так наши святые отцы меняют свои взгляды в зависимости от своих личных интересов или интересов группировки, к которой они примкнули. Можно ли обосновывать какую бы то ни было нравственность на принципах подобных наставников, если их наставления со временем меняются, а их сочинения полны взаимоуничтожающих указаний? Августин был, по видимому, автором ужасной теории, безжалостно осуждающей детей, умерших без крещения. - Святой Григорий Назианский отводил им "промежуточное" место. Нельзя назвать порядочным отношение святого Августина к священным узам брака. Для оправдания Сарры, которая, видя свое бесплодие, дала Аврааму свою рабыню Агарь в наложницы, наш богослов утверждает, что жена может уступать свои права другим. Правило это очень выгодно для "удобных" мужей: мы видели выше, как Авраам с успехом применил его во время своего путешествия ко дворцу царя Египта и царя Герара.
Будучи столь снисходителен в вопросе о прелюбодеянии, наш богослов весьма строг в других вопросах. Относительно лжи, например, он проповедует такие правила, что, если бы им следовали буквально, они явно привели бы к гибели общества. В самом деле, как расценивать такого рода суждения этого святого: "Если бы всему роду человеческому грозило истребление и его можно было бы спасти при помощи лжи, то надо было бы отказаться произнести ложь и дать человечеству погибнуть;
если посредством лжи можно помешать одному или нескольким людям согрешить, то лучше дать им согрешить, чем солгать; даже если, солгавши, можно спасти ближнего от вечного осуждения, то лучше даже ему погибнуть, чем спасти его ценой неправды".
Но, несмотря на ненависть ко лжи, которую святой Августин обнаруживает в таких нелепых правилах, надо обладать исключительно прочной, испытанной верой, чтобы не заподозрить довольно часто нашего святого в самой бессовестной лжи. Он лжет просто для своего удовольствия или из детского желания рассказать о чудесных вещах. В самом деле, у нас создается очень невыгодное представление о правдивости отца церкви, когда он в проповеди, обращенной к братьям в пустыне, говорит, что видел в Эфиопии людей без головы, у которых  глаза помещались посреди живота. Святой Августин прибавляет, что эти люди имели даже священников из своей среды, притом настолько добродетельных, что, будучи женаты, приближались к женам только раз в год. Этих людей Августин видел, надо полагать, у Плиния, Помпония Мелы или Авла Геллия, которые называют их акефалами, то есть безголовыми. Только люди этого вида могут поверить в рассказ Августина. Не больше доверия заслуживает его сообщение, когда он осмеливается утверждать, будто в его время были женщины, которые посредством известных мазей могли превращать людей в коней или кобыл и пользоваться ими для перевозки тяжестей.
Для объяснения подобных сказок приходится прибегнуть, следуя примеру самого Августина, к аллегориям вроде тех, коими он пользовался для объяснения любого места Ветхого и Нового завета; он ведь взялся истолковать Библию нелепейшим в мире образом. Так, например, он находит, что дети, ругавшие пророка Елисея, крича ему вслед: "иди, плешивый, иди, плешивый", символизируют евреев, которые, требуя распятия Иисуса, велели ему взойти на крест, помещенный на Голгофе. А этот крест наш святой усматривает в двух поленах дров, которые подобрала женщина, встреченная Ильей. По мнению нашего ученого комментатора, эта женщина старалась познать тайну креста, символизируемую, очевидно, двумя поленами дров. "Так,-говорит он,-вдова подобрала эти два полена, чтоб указать нам, что церковь поверит в того, кто был привязан к двум перекладинам креста". В куске красной материи, которую блудница Раава вывесила на окне, Августин видит кровь Христа. Иисуса он усматривает в козле отпущения и т. п.
Было бы вполне естественно предположить, что святой был пьян, когда видел такие небылицы или говорил о них. В одном месте своих Confessiones Августин сам подает повод к такому подозрению. Обращаясь к богу, он говорит: "Похмелье (crapula) овладевает иногда рабом говорит, сжалься над ним и избавь его от этого". А ведь,
как известно crapula обозначает последнюю степень опьянения неприятное состояние, остающееся после попойки. Если отец церкви выбирал такие моменты для проповеди или писания, то нет ничего удивительного в том.
что он говорит такие глупости. Очевидно также, что в состоянии crapula он задавал себе тонкие вопросы, часто весьма соблазнительного характера, какие мы находим в его сочинениях. Он, например, исследует, каким образом Адам и Ева могли бы произвести детей, если бы сохранили первоначальную невинность. Он сознается, что не знает этого, но в процессе своего великолепного рассуждения на эту тему нисколько не щадит стыдливости читателя, что вполне справедливо ставили ему в
А между тем бредни гиппонского епископа считаются, по мнению наших современных богословов, безапелляционными решениями. Но даже среди тех ученых, которые называют себя ортодоксами и католиками, многие не очень высокого мнения об этом отце церкви. Они критикуют его стиль, игру слов, ухищрения, жалкие аллегории, почти всегда натянутые и неестественные рассуждения. Многие хотели бы выдать его книгу "О граде божьем" за шедевр, но другие справедливо обвиняют его в том, что он беззастенчиво использует Варрона, Цицерона и Сенеку - языческих авторов, обладавших большим образованием и изяществом стиля, чем он.
Его обвиняют также в полном незнании еврейского языка, совершенно необходимого для понимания еврейских "священных" книг. Поэтому напрасно мы станем искать в сочинениях Августина средства понять эти книги. Он видит в них лишь фигуры и аллегории, годные для того, чтобы прикрыть его невежество. С этой целью он, очевидно, выдвинул принцип, что "писанию можно придать любой смысл, не противоречащий благочестию". Это значит превратить его в восковую игрушку, как вполне правильно заметил один ученый критик.
Августин был сначала, как известно, манихейцем. Если верить ему, то его обращение произошло чудесным путем: он услыхал (или ему послышался) голос, предлагавший ему прочитать творения святого Павла. Едва только он прочел несколько строк, он почувствовал себя новым человеком. Он сразу стал защитником "благодати", разгадал тайны провидения, стал глубокомысленно размышлять о "предопределении". Благодаря умению писать о непостижимых вещах, которых он так и не разъяснил и которые останутся загадкой до скончания веков, он стал во главе школы, боровшейся с учением Пелагия и Целестия. Еще и в наше время он считается непогрешимым оракулом у янсенистов, которые под его знаменем сражаются против молинизма, то есть против взглядов Пелагия, воскрешенных некиим иезуитом; при этом обе стороны, несмотря на свое ожесточение, ничего не смыслят в сути своего горячего спора. Но ведь для богословов как раз очень важно, чтобы ни сами они, ни другие не понимали предмета их споров.
Несмотря на глубокое почтение, которое церковь питает к произведениям нашего святого, его система в его время, как и в наше, не пользовалась, по-видимому, все общим признанием.

Его обвиняли в том, что он воскресил учение древних стоиков о роке, отверг свободу воли человека и этим внушал своим последователям либо беспечность, либо отчаяние. Но его противники не замечают, что вся религиозная система евреев и христиан во всех отношениях основана на чистейшем фатализме.
Бог возлюбил Якова и отринул Исава уже во чреве матери. Бог избрал еврейский народ и отверг все прочие. Бог удостоил познания евангелия несколько народов, а остальным предоставил гибнуть во мраке невежества. Одним словом, и в Ветхом и в Новом завете бог ожесточает людей, которых ненавидит, и дарует милость тем, кого любит. Разве Павел в Послании к римлянам (9, 18) не говорит совершенно ясно, что он "кого хочет-милует, а кого хочет-ожесточает"?
Далее, разве бог, который все предвидел и в своих вечных предначертаниях предопределил искупление рода человеческого, не предвидел и не организовал падения мятежных ангелов, первородного греха, смерти своего сына, оказавшейся необходимой для исправления рода человеческого? Поэтому проповедовать фанатизм-значит проповедовать христианскую религию, для которой ее бог всегда был тираном, руководствующимся единственно своими всемогущими прихотями. Когда наши богословы оказываются в этом пункте приперты к стенке, они исчерпывают вопрос заявлением, что "это тайна". Но позволительно спросить их, зачем же они постоянно бессмысленно рассуждают относительно предметов которые они сами считают выше своего разумения?
Впрочем, несмотря на глубокие знания и чистоту своего учения, Августин имел как будто не очень четкие представления о наиболее важных тайнах христианской религии. Во всяком случае, он трактовал их столь легкомысленно, что его можно заподозрить в неверии. Так, в трактате "О троице" (книга 5, глава 9) он говорит, что три лица в троице допускают не для того, чтобы не оставаться совершенно безгласным насчет этого. Таким образом, по мнению этого святого учителя, одна из величайших тайн христианства сводится к словам, лишенным всякого смысла и придуманным только для того, чтобы дать пищу для споров или чтобы придать хоть какой-нибудь смысл утвердившемуся в церкви взгляду, который надо поддержать во что бы то ни стало.
Августин был современником святого Иеронима, которого церковь относит к числу ученейших богословов. Будучи способнее и образованнее Августина, обладая особенно глубоким знанием древнееврейского языка, Иероним прослыл лучшим комментатором "священного" писания. Но достаточно хоть сколько-нибудь внимательно прочесть его предисловия, Prolegomena, чтобы разубедиться в основательности того почтения, которое церковь внушает нам к библейским книгам. Критика всегда была опасным камнем преткновения для обмана. Тем не менее Иероним предпринял перевод этих знаменитых книг. Его намерение восстановило против него всю церковь. Его стали называть нечестивцем, новатором, безрассудным. Напрасно сам Августин пытался его отговаривать. Наш нетерпеливый святой очень резко с ним обошелся и обвинил в желании снискать себе славу нападками на великих людей. Он посоветовал ему знать свое место и дал ему понять, что слишком невысоко его ценит, чтобы считать его достойным гнева. Короче, наш святой обошелся со своим братом в полном смысле слова, как с мальчишкой, которому он прочел урок. Перевод Библии вышел в свет, и Иероним прослыл впоследствии божественным человеком, которого бог чудесным образом вдохновил на изъяснение "священных" книг.
Еще по одному важному вопросу возник серьезный спор между обоими великими святыми, к учености которых церковь относится с почтением. Речь шла о том, что это было за растение, которое укрыло в своей тени пророка Иону,-тыква или плющ? Этот спор едва не произвел раскола в церкви, до того все вошли в азарт по столь "важному" вопросу. Надо полагать, что Августин уступил в этом случае, как и в других. Гиппонский епископ несомненно боялся восстановить против себя столь опасного противника: Иероним как раз особенно отличался богословской злобой и желчностью. Это обнаруживается во всех его писаниях. Он всегда сохраняет в них наставительный тон. В его сочинениях против Руфина и против Вигиланция мы находим весь яд богослова, но ни малейших признаков христианской любви или учтивости воспитанного человека. Все здесь дышит ненавистью, яростью, грубостью. Но ведь известно, что у отца церкви эти недостатки являются результатом похвального рвения к истине.
Между прочим, святой Иероним обнаруживает временами взгляды, не согласующиеся с современным учением церкви. Он, например, полагал, что добрые ангелы могут грешить и что Иисус Христос умер ради них. Он считал, что звезды одушевлены и одарены сознанием, что мир просуществует только тысячу лет, что провидение божье распространяется только на людей, что у бога нет вполне ясного знания всех событий. Не следует забывать нелепого взгляда святого Иеронима на женщин. В предисловии к книге Осии он говорит, что ни одна женщина не воскреснет как женщина, а все они при воскресении превратятся в мужчин.
Его мораль не менее достойна порицания, чем его богословие. Как и многие другие древние богословы, он порицает второй брак и сравнивает тех, кто вторично женится, с нечистыми животными Ноева ковчега или со свиньями, вновь валящимися в грязь, из которой они поднялись. Он осуждает всякую клятву, ссылаясь, очевидно, на формальное предписание Иисуса Христа. Но церковь по этому пункту, как и по многим другим, исправила заповеди своего основоположника. Далее, наш святой требовал, чтобы христиане не платили никаких налогов неправоверным государям. Святой Иероним утверждал, что еретики - не христиане и с ними надо обращаться, как с язычниками (см. его "Диалог против Люцифера"). Наконец, по обычаю всех святых, он одобрял благочестивый обман и недобросовестность, если они имеют целью очернить врагов церкви. Не будем, говорит он, осуждать заблуждение, являющееся следствием ненависти к евреям и благочестивой веры.
Хотя главари церкви весьма склонны прощать святым отцам все их недостатки и даже ереси, в которых они довольно часто оказываются повинными, все же трудно понять, как это епископы не подвергли торжественному осуждению святого Иеронима, как еретика, за его слишком свободные, республиканские взгляды на управление церковью, резко противоречащие притязаниям высшего духовенства. В одном месте Иероним, по-видимому, отвергает верховенство епископов над священниками и низшим духовенством, хотя епископы претендовали на верховенство на основании "божественного права". Он, таким образом, опрокидывает священную иерархию, которую епископы возводят к авторитету Иисуса Христа и апостолов. Действительно, в церкви первоначально был аристократический образ правления, и возглавляли ее апостолы. Последние назначили епископов, или надзирателей, в тех местах, где они утвердили веру. Епископов затем стали избирать духовенство и народ, выбиравшие себе духовных владык, не зависящих друг от друга, но связанных между собой единственно узами общей веры, или, если угодно, общей политики, основанной на интересах сословия. Этот образ правления превратился затем в монархический. Римский епископ, как мы вскоре увидим, ловко использовал выгоды занимаемого им поста в столице языческого мира и стал постепенно главой христианского мира, пользуясь в течение веков самой неограниченной властью.
Вопреки этим явным фактам, установленным историей, Иероним в своем комментарии к посланию апостола Павла к Титу совершенно ясно заявляет, что "епископ и священник - одно и то же. До того, как по наущению дьявола внутри религии образовались различные точения, когда среди народов стали говорить "я Павлов, и Аполлосов, я Кифин", церковь управлялась общим согласием священников. Но после того, как всякий вообразил себе, что люди, которых он крестил, принадлежат ему лично, а не Христу, всюду было решено избирать из среды священников одного, возвысить его над другими и поручить ему одному все заботы о церкви, чтобы не оставить повода для расколов". Таким образом, Иероним приписывает установление разницы между епископами и священниками наущению дьявола, тогда как епископы выдают это за божественное установление или за результат внушения святого духа.
Приведенная цитата из святого Иеронима, между прочим, очень хорошо вскрывает политику и тайные цели основоположников церкви и подтверждает то, что мы говорили выше. Прежде всего можно отметить обвинение, которое бросает наш богослов первым проповедникам, что они вообразили себе, будто обращенные или крещенные ими принадлежат им лично. Этого достаточно для разоблачения истинных мотивов их пламенного рвения о спасении душ и их усердия в распространении своей веры. Таким образом, сами святые иногда неосторожно раскрывают секреты церкви и тайные пружины политики святых.
Эти строки наш святой писал, надо полагать, в минуту обычного для него дурного настроения. Особенно его раздражает распутство римской церкви, которую он уже тогда сравнивает с "великой блудницей"- Вавилоном. Это сравнение впоследствии было подхвачено протестантами, то есть теми христианами, которые отделились от этой церковной общины. Вообще многие христиане, даже ортодоксы, или католики, составили и составляют себе такое же неблагоприятное суждение о римской курии, как и Иероним, видя в ней вертеп пороков и преступлений, заражающих христианство. Действительно, как мы вскоре увидим, нравы римской курии во все века были таковы, что никак не могли опровергнуть то мнение, какое высказал о них Иероним уже для своего времени.
Святому Иерониму приходилось, по-видимому, преодолевать различные препятствия со стороны римскою клира и папы. Как известно, он был женским духовником, что всегда было прибыльным и завидным занятием. Наш святой сам признает, что его связи со святой Павлой и святой Меланией вызвали пересуды и подали повод к скандальным подозрениям: Romanae urbi fabulam praebuerunt Paula et Melania. Эти-то толки и помехи побудили, по всей видимости, нашего святого удалиться для сурового умерщвления плоти в Палестину, где он закончил свои дни. В своих сочинениях он часто упрекает римских священников за те позорные способы, которыми они пользовались для того, чтобы им присуждали наследство верующих женщин, чьими духовниками они были. Сам он, по-видимому, не обогатился благодаря ремеслу, столь прибыльному для других.
Как и следовало ожидать, святой Иероним, в качестве правоверного отца церкви, не придавал никакого значения наукам, отличным от тех, которыми он сам занимался. В своем комментарии к посланию к Титу он отвергает геометрию, арифметику и музыку, так как они ведут к истине, а не к благочестию, которое состоит в знании "священного" писания, в понимании пророков и в вере в евангелие. Конечно, нельзя отрицать, что все остальные науки, содействующие развитию ума или основанные на доказательствах, скорее вредны, чем полезны для христиан, которые нуждаются только в вере. После Иеронима нашлись еще более осторожные богословы, которые запретили верующим изучать даже "священное" писание и мудро отняли у них эти книги. Они боялись, и не без основания, что эти боговдохновенные книги введут в соблазн "слабых", то есть всех тех, у кого нет достаточно сильной дозы веры, чтобы не возмущаться гнусными правилами и образцами, какие содержатся в этих книгах.
Да и вообще почти все наши святые учители поставили себе за правило опорочивать светские науки, считая, что они могут отклонить от пути спасения, или, вернее, от повиновения тем, кто берется вести их по этому пути.
Таков был принцип и великого святого Амвросия, архиепископа миланского и отца латинской церкви, о котором мы скажем несколько слов. "Что может быть нелепее,-говорит он,- чем заниматься астрономией и геометрией, измерять пространство и оставить дело спасения ради поисков заблуждения?" У этого святого хватило самонадеянности написать книгу De officiis, по-видимому, чтоб затмить цицероновское De officiis.
Между тем мораль святого Амвросия не представляет ничего замечательного, если не считать его фанатических понятии о девственности и безбрачии. Эти состояния он чрезвычайно хвалит. Он даже доходит до утверждения, что брак противен природе, ибо, говорит он, все люди при своем рождении состоят в безбрачии.
Этот богослов осуждает также законную самозащиту. Наконец, он одобряет самоубийство, как нам уже приходилось отмечать, когда мы говорили о мучениках, которые сами на себя навлекают гибель. Несомненно, Цицерон, который руководствовался разумом, никогда не мог бы понять ценности этих возвышенных добродетелей. Но среди наших смиренных богословов нет ни одного законоучителя, который не считал бы себя в состоянии дать уроки морали, значительно превосходящей мораль всех величайших людей древности. Эти притязания могут встретить одобрение у таких людей, в которых неистовая, сверхъестественная, опасная мораль вытравила вкус к морали простой, естественной, полезной для рода человеческого. Необходимо признать, что нравственность, основанная на разуме, несовместима с религиозной нравственностью, довольно странные образчики которой часто дают нам отцы церкви.
Некоторые ученые относят святого Амвросия к числу благочестивых фальсификаторов, творцов легенд, о которых мы уже говорили. Ему, между прочим, приписывают вышедшие под именем Гегесиппа произведения, наполненные всевозможными сказками.Если автором подобных бредней является действительно Амвросий, то не знаешь, чему больше удивляться - бесстыдству святого или неистощимому легковерию тех, для кого фабриковались сказки, лишенные всякого правдоподобия и подложность которых обнаруживается на каждом шагу. Но святые никогда не стесняются лгать ради вящей славы религии и для доказательства ее истинности.
Мы не можем, однако, сомневаться в том, что святой Амвросий обладал большими талантами в этом направлении. Легенда делает его героем старинной сказки, которую уже греки рассказывали в честь божественного Платона. Когда он еще лежал в колыбели, гласит легенда, рой пчел вошел в его уста и вышел из них. Небо и потом щедро сыпало чудесами ради него. Епископом миланским его избрали на основании указания ребенка, которого немедленно единодушно поддержал весь народ, действовавший в этом случае несомненно по внушению неба. Он вел жестокую борьбу против ариан и упорно отказывался предоставить императрице Юстине церковь, которую она просила для них и для себя. Опасаясь неприятностей для себя за этот отказ, наш святой счел своим долгом поразить еретическую императрицу чудесами, которые всегда производят сильное впечатление на набожный народ. Он стал утверждать, что ему в небесном видении открылось место, где некогда были похоронены тела святых Гервасия и Протасия, претерпевших якобы мученическую смерть при Нероне. До тех пор никто в Милане не слыхал ни об имени, ни об истории, ни о месте погребения этих святых, но к счастью, сновидение открыло все это святому Амвросию. Он распорядился копать землю, где и нашли два скелета. Наш святой объявил, что они принадлежат указанным двум святым. Святой Августин, бывший свидетелем этого чудесного открытия, говорит: мы нашли кости необыкновенного размера, похожие на кости людей древности. Неизвестно, на что святой учитель хотел этим романтическим обстоятельством намекнуть и какую древность он имел в виду. Вся эта комедия вызвала, конечно, громадное стечение народа к церкви, где были помещены реликвии святых. Как водится, здесь стали совершаться бесчисленные чудеса. Но важно то, что благодаря этому наш прелат предотвратил последствия злой воли императрицы Юстины, собиравшейся изгнать его в наказание за дерзкий отказ.
Окрыленный этим успехом, своей победой над могущественной государыней, наш святой стал противиться столь же упрямой воле своего государя Феодосия, который, хоть и был императором, оказался бессилен вернуть евреям синагогу, отнятую у них христианами. Столь нетерпимый к евреям, святой, конечно, не мог быть снисходительнее к язычникам. Он сильно воспротивился восстановлению алтаря богини Победы, о чем ходатайствовал перед императором по поручению римского сената Симмах.
Но из всех поступков, в которых проявилась твердость святого Амвросия в деле утверждения священных прав клира, больше всего прославил его в глазах верующих способ, каким он дал Феодосию почувствовать могущество пастырей церкви. Феодосий, бывший по-видимому, тираном весьма набожным или, во всяком случае, считавший необходимым в личных своих интересах уступать духовенству, приказал, несмотря на свое благочестие, умертвить в Солуни семь тысяч граждан за оскорбление его статуи. Несмотря на такое чудовищное преступление, тиран захотел совершить свою обычную молитву и явился в церковь. Но Амвросий, чувствуя за собой поддержку возмущенного общественного мнения, ловко использовал этот случай, чтобы показать своему господину всю силу духовной власти. Он смело запретил ему вход в церковь, наложил на него епитимью и обязал в течение определенного времени оплакивать свое преступление. Как будто слезы, бесплодное раскаяние и покорность попу могли это преступление искупить!
Легко себе представить, как высоко должен был этот блестящий жест представителя поповской власти поднять престиж Амвросия в глазах клира и всех его собратьев. Он показал этим, как далеко простирается их могущество. И они часто использовали его, чтобы покарать государей, не запятнавших себя таким ужасным преступлением, как Феодосий. Следуя примеру Амвросия, епископы присвоили себе право отлучать государей, часто безупречных, все преступление которых заключалось в том, что они оказывали сопротивление духовенству. При этом государи, которые не решались благоразумно уступить, как Феодосий, часто оказывались в таком положении, что подданные против них восставали, что их корону отдавали другому и даже жизнь их приносилась в жертву. А если добрые государи оказывались игрушкой в руках попов, то чего только не приходилось опасаться государям дурным! Для того чтобы царствовать спокойно, тиран должен быть набожным, то есть жить в согласии с попами и терпеть их тиранию, чтобы спокойно тиранить своих подданных.
Святой Григорий, папа римский, занимает выдающееся место среди латинских отцов церкви. Этот великий святой был ревностным поборником христианского невежества Он объявил жесточайшую войну произведениям древних. Он уничтожил огромное количество книг, о чем до сих пор тщетно сожалеют все те, чьи интересы не совпадают с интересами невежественного Григория. Некоторые авторы житий приписывают ему чудо, которое как будто не согласуется с представлениями наших богословов о возможности спасения для язычников. Именно Альфонс Циакониус написал специальный трактат для доказательства того, будто молитвы святого Григория имели такую силу, что они заставили бога освободить из ада душу императора Траяна и святой папа имел удовольствие видеть, как она поднимается на небо. Это чудо тем более поразительно, что Траян, вообще говоря, человек весьма почтенный, преследовал христиан и осудил, между прочим, святого Игнатия Антиохийского, брошенного на съедение зверям. Этого подвига Григория достаточно, чтоб убедить самых заядлых скептиков в бесконечном могуществе папы, который, несмотря на наличие причин, способных возбудить гнев бога, заставил его в угоду протежируемому папой государю отменить свои строгие постановления, какими он осуждает на вечный огонь всех, кто умирает вне религии, необходимой для спасения.
Вообще все, что говорил и видел великий святой Григорий, нельзя, по-видимому, принимать на веру безоговорочно. Его "Диалоги", переполненные нелепыми сказками не делают ему много чести. В них отец церкви простодушно сознается, что в его время узнали о том свете гораздо больше, чем во все предшествующие века. Объясняет он это тем, что так как близится конец света, то уже становится возможным заглянуть, что делается на том свете. Что касается чудес, о которых он рассказывает, то большинство их настолько нелепо, что приходится прийти к выводу, что тот, кто о них сообщил потомству, был либо большим жуликом, либо непроходимым идиотом. Оба эти качества часто сочетаются у отцов церкви. Впрочем, после святого Григория его преемники сделали еще много новых открытий в странах будущего.
Григорий проявил, как мы видели, большую симпатию к Траяну, очень хорошему государю, который не был способен на другие преступления, кроме незнания христианской религии. Но наш святой не всегда был счастлив в выборе государей, удостоенных его милостей. Так, он подло льстит Фоке, узурпировавшему императорский трон Маврикия и бывшему гнуснейшим тираном. Правда, этот тиран в награду за низости Григория признал примат папы, то есть верховенство римского епископа над всеми епископами в мире. Наш святой, из смирения присвоивший себе титул "служитель служителей бога",-папы сохранили его до сих пор-оценил этот признак уважения, которого еще не удалось добиться ни от одного императора. Он простил Фоке все его преступления в награду за почтение и преданность святому престолу.
Далее мы видим, что наш святой тесно связан с Брунгильдой, королевой Франции, которую все историки рисуют как мегеру, чья жестокость вызывает содрогание. Правда, вопреки своим преступлениям, эта государыня была очень набожна, очень щедра по отношению к церкви и основала большое количество монастырей, а это должно было загладить в глазах папы много грехов.
Если судить о святом Григории по его эмиссарам, можно убедиться, что святой отец проявил пламенное усердие в пропаганде веры или по крайней мере в расширении юрисдикции римского престола. Желая совершить духовное завоевание Англии, папа отправил туда монаха по имени святой Августин проповедовать там веру. Последний обычно считается апостолом Англии. Однако святой Гильда, монах, очень древний автор, утверждает, что евангелие проникло в эту страну уже во времена апостолов, около 35 года от рождества Христова. Выходит что по Usserius'y в Великобритании были христиане за девять лет до того, как ученики Иисуса Христа появились в Риме. Согласно достопочтенному Беде (тоже монах), британская церковь была строго ортодоксальной, хотя она во многом отличалась от римской церкви, особенно в отношении обрядов. Августин, посланец Григория, захотел изменить обряды и уничтожить привилегии архиепископов, поставив их в зависимость от римского епископа. Британские епископы сильно воспротивились новшествам Августина и его узурпаторским стремлениям и отказались признать его своим примасом. Тогда наш святой апостол, возмущенный таким святотатственным сопротивлением, побудил Эдельберта, короля Кента, перебить тысячу двести священников и епископов, которые на соборе отказались признать монаха Августина главой своей церкви.
Таковы методы, посредством которых святой монах создавал успех своей миссии, а римская курия расширяла свои завоевания. Ведь, конечно, надо думать, что прежде, чем доходить до таких крайностей, Августин запрашивал своего господина, святого Григория. Во всяком случае, он обращался к нему за указаниями по вопросам менее важным, чем резня, о которой мы упомянули.
Вот, например, несколько вопросов, которые поставил папе наш миссионер, и ответы на них его святейшества. Монах запросил, можно ли крестить беременную женщину. Папа ответил, что не видит препятствий к ее крещению. Монах запрашивает, какой срок требуется для мужчины, чтобы получить право войти в церковь или принять причастие, после того как он имел сношение с женщиной. Григорий разъясняет, что такой мужчина совершил грех,- разве только он имел сношение с женщиной без похоти, единственно ради продолжения рода. Далее монах спрашивает, можно ли допустить в церковь женщину, находящуюся в критическом периоде, и можно ли спокойно дать ей причастие. Святейший отец дает на это свое согласие. Но он строго запрещает брак между родственниками, так как, по его словам, опыт показывает, что такого рода браки не дают потомства. Для успеха своей миссии монах, по-видимому, озаботился совершением чудес, потому что Григорий в одном письме советует ему не очень гордиться своим даром чудотворения. Приведенных образчиков достаточно, чтобы судить об образованности и добросовестности святого отца и его посланца.
История сохранила нам одно высказанное святым Григорием положение, которое стоит здесь привести. Оно очень хорошо вскрывает истинный дух церкви и скрытые пружины ее политики преследования еретиков. Святой папа, оказывается, преследуя жестоко язычников и еретиков, заявлял, что если обращение некоторых и окажется фиктивным, то церковь много выиграет на том, что дети их, во всяком случае, станут добрыми католиками.
Не будем больше говорить об отцах церкви. По тем портретам их, которые мы здесь дали, всякий разумный читатель поймет, что остается думать об этих знаменитостях, которых предлагают всем богословам в качестве руководящих образцов. Поскольку члены духовного сословия изучали произведения этих учителей и старались им подражать, нет ничего удивительного, что они во все времена оказывались заносчивыми, сварливыми, упрямыми, недобросовестными, мятежными, бесчеловечными, врагами светской власти-словом, вечными смутьянами, нарушающими покой народов.
В произведениях отцов церкви и в их поведении можно почерпать лишь губительный фанатизм, дух бунтарства, мятежа, гонений. Лишь принципы опасной и неустановившейся морали можно найти у сновидцев, которых интересы их партии заставляют дуть и на горячее и на холодное. У них нельзя найти даже регламентации верований, ибо эти богословы редко согласны между собой, очень часто не находятся в согласии с самими собой, и иногда не согласны с церковью, которая после этих великих святых многократно меняла свои взгляды на важнейшие догматы веры. А ведь на писаниях этих удивительных людей церковь основывает свои догмы и предания.
Сделанный нами краткий обзор знаменитых учителей может послужить ответом тем, кто нам постоянно твердит об их авторитете, некоторыми богословами рассматриваемый как непогрешимый, когда они находят его выгодным для той группировки, к которой сами принадлежат. В таких случаях нам расхваливают свидетельство того или иного отца церкви как обладающее всем весом божественного внушения.
Этот обзор послужит ответом и тем, кто, не взвесив доводов, которыми обосновывается их религия, считает себя обязанным верить в нее просто по примеру стольких знаменитых учителей и на основании их авторитета, так как их приучили смотреть на святых учителей как на людей, одаренных глубочайшей мудростью и обширнейшими знаниями. Кто я такой, восклицает верующий, чтобы отказываться верить в то, во что верил какой-нибудь Ориген, Тертуллиан, Афанасий, Кирилл, Амвросий Августин, Иероним-словом, столько великих гениев бывших светочами и столпами христианской религии? Не будет ли самонадеянностью вообразить себе, что ты можешь видеть вещи яснее, чем столько святых, которые занимались этим с величайшей прозорливостью всю
Но, если присмотреться поближе, мы найдем, что все знаменитые корифеи церкви никогда не умели правильно мыслить. Без всякого предубеждения, руководствуясь только указаниями здравого смысла, всякий может вскрыть софизмы, которыми полны их писания. Всякий может убедиться, что эти благочестивые мечтатели, поглощенные своим фанатизмом, приучились изгонять здоровую логику из своих произведений. У самых красноречивых среди них мы встречаем лишь исступленные тирады, годные скорее на то, чтобы оглушить, чем убедить. Их поведение и их нравственные правила доказали нам, что все эти святые и мнимые ученые были людьми, старавшимися приобрести необходимые таланты, чтобы всеми путями доставить победу группе, к которой они принадлежали, которую они возглавляли и которая доставляла им средства к приличной жизни.
Наконец, мы обнаруживаем, что эти удивительные святые были существами, на которых ни один порядочный и рассудительный человек не хотел бы походить. В самом деле, найдется ли здравомыслящий человек, который хотел бы обладать жестоким сумасбродством какого-нибудь Оригена, мрачной меланхолией Тертуллиана, буйным и свирепым духом Афанасия, дерзостью бунтовщика и убийцы Кирилла, духом гонителя и лжеца Августина, желчным характером Иеронима и т. п.? А ведь все это великие образцы, которые предлагают всем тем, кто отдался служению церкви путем писательства или кому предстоит занять выдающееся место в священной иерархии. Кто хочет подробнее познакомиться с моралью отцов церкви, найдет достаточно материала в труде ученого Барбейрака "Traite de la morale ries Peres", в одном томе in 4ь. Это любопытное произведение, из которого, как читатель видел, мы кое-что почерпали.
Если нам будут говорить о приписываемой отцам церкви глубокой учености, мы скажем, что ее очень трудно обнаружить в их сочинениях. Наиболее смышленые из них имели лишь легкий налет светского образования, и то их религия стремилась его стереть.
Верующим предлагали не читать произведений язычников, как бесполезные и опасные.
В самом деле, говорили им, чего вам не хватает в законе божьем? Хотите истории? У вас есть книги Царств. Хотите философии, поэзии? У вас есть пророки, Иов, Притчи Соломоновы, где вы найдете больше ума, чем у поэтов и философов, ибо это слова бога, единственного обладателя мудрости. Вам нравятся песни? В вашем распоряжении псалмы. Вы любитель древностей? Пред вами книга Бытия. Наконец, закон господний вам даст спасительные заповеди и советы. Легко понять, какую пользу христиане могли извлечь из такого чтения, которое может только испортить ум и вкус, но говоря уж о том, какой ущерб оно приносило нравственности.
Все же богословы разрешали себе чтение сочинении
язычников, но не для того, чтобы усвоить их красноречие или стиль, а только для того, чтобы иметь возможность оспаривать их. Этого они достигали тем, что противопоставляли свои новые сумасбродства древним глупостям языческой мифологии, упрекая богов Гомера и греческих поэтов в слабостях и глупостях, давно отмеченных всеми античными мудрецами. Некоторые древние отцы изучали, кроме того, мистическую и романтическую философию Платона, в которой находили бредни, сходные с их собственными. Именно из этой туманной философии выросли, согласно Тертуллиану, одна за другой многочисленные ереси и распри среди христиан, которых он упрекает в желании стать слишком учеными.
Такого рода занятия в сочетании с постоянными размышлениями над темными библейскими книгами, которыми эти учители занимались без передышки, должны были превратить их в фанатиков, впавших в постоянный бред или в окончательно помешанных. В этом можно убедиться, читая их произведения, где все дышит упоением неистовством, безумием. Если они иной раз обнаруживают некоторое остроумие, то лишь в тех случаях, когда их изобретательный ум мучительно доискивается какого-либо аллегорического смысла в непостижимых текстах неразрешимых загадках и логогрифах, которые они в простоте своей рассматривали как проблемы, поставленные перед ними духом господним. Вот к чему сводится хваленая ученость этих оракулов христианской религии. В их произведениях мы находим вместо подлинного стиля, истинного красноречия, правильных рассуждений и здоровой критики лишь игру слов, трескотню, софизмы, бессвязные теории, постоянно уничтожающие одна другую, и, особенно, непоколебимое легковерие. Что касается их морали, то она никогда не имела прочных принципов, да и вообще мораль, начертанная в "священных" книгах, не годится для людей, она скорее предназначена к тому, чтобы сделать их безрассудными и злодеями, чем повести их по пути добродетели.
Христианская религия, по ее собственному признанию, никогда не ставила себе целью создавать ученых или разумных людей, она стремится создавать лишь верующих, то есть фанатиков, покорных воле церкви.