Что еще должно случиться, чтобы все вокруг поняли: Европа больна?

Я все-таки хочу проговорить один момент в этой истории, который, кажется, ускользает от внимания публики. 

Дело в жирафе. Отвратительнее всего во всей истории выглядит не тоталитарное "следование инструкциям" и даже не присутствие детей при умерщвлении — в конце концов, мир жесток, и детям придется об этом помнить, — а то, что казни подверглось беззащитное, трогательное, по-гумилевски "изысканное", "мимимишное" создание, которое словно бы сотворено на радость людям для того лишь, чтобы люди им умилялись.

Это неочевидный момент, и многие люди уже задаются вопросом — а какая, мол, разница: жираф или, например, кабан? Про бройлеров люди вопросов не задают, и оттого разница и правда не слишком очевидна.

Но она есть.

Вот когда ребенок бьет тапком комара или таракана, лишь идиот укорит его за это, — но когда он поджигает муравейник или отрывает крылья у бабочки, это серьезный повод показать ребенка психологу. Хотя там и там — насекомые.
Разделывать тунца можно и с детской помощью — но дельфин неприкосновенен, хотя тот и другой плавают в море. 
Возможно, где-то в Китае употребляют в пищу золотых рыбок — но в Европе так не делается, а если делается, то это уже не Европа.
Можно, очевидно, палить на охоте по уткам, но вот стрелять нарочно в лебедя или аиста — нельзя. И, например, юный Проханов, страстный охотник, подстрелив по ошибке аиста, с тех пор не брал в руки ружье.

Дело тут не в бездумной жестокости, а в очень странном, иллюзорном измерении, которое следовало бы отнести уже к категории эстетической.

Все-таки, одним из сущностных свойств человека является его способность восторгаться красотой этого мира — а иногда и жертвовать собой ради нее. 

Жираф — это именно тот случай. В зоопарках жирафов держат не для наблюдения за их повадками и не для щекотания нервов — а для любования. Убить "по-датски" жирафа — все равно что порубить топорами "Джоконду".

И вот еще что.

Черномырдин застрелил медведицу — что ж, охотник! — но вслед за тем бессмысленно всадил пули в ее медвежат, и это ему припоминали до самой смерти.
Можно понять логику действий догхантеров, "очищающих мир от зла", — но, скажем, сбрасывание псин с колокольни ради наблюдения за результатом мыслится сегодня как средневековое зверство, способное затмить любые прочие заслуги изувера.
Вероятно, можно оправдать даже утопление котят — топят их в мешке, скопом, как только родились, чтоб не мучить дольше ни их, ни себя. Но когда некто при детях достает из этого мешка котенка за котенком, чтобы каждому вонзить гвоздь в висок, мы назовем такого человека живодёром.

Именно поэтому казнить — в центре Европы, а не в саванне — жирафа, устраивая из этого громкую медиа-акцию и детский утренник, — значит, расписываться в собственном душегубстве. 

Душегубство, возведенное в педагогическую меру. 
Душегубство, превращенное в политический пиар правящей коалиции.
Что еще должно случиться, чтобы все вокруг поняли: Европа больна?