«Мы вместе!»

Вместе, чтобы кричать, как не отдадим мы этим штатникам больных наших детей, потому больше никак их укусить не получается. Вместе, ибо вместе не чувствуешь собственной гнуси – она не так сильно пахнет в толпе. Там нет зеркал, чтобы увидеть свою глупость, и можно продолжать вопить, как война – это святое, а про святое нельзя спрашивать, нельзя спрашивать ни про сколько стоила блокада ленинградцам, а сколько начальникам их, ни про сколько таланта было у скульптора, воплотившего в камне нашу память, ни про сколько украли начальнички наши под барабанный бой о «всемирном спортивном празднике»… Низ-з-з-зя! В толпе не спрашивают – там затопчут.

Рассказывали, как после объявления о смерти Сталина одна еврейка-врач прибегает к приятельнице вся в слезах и причитает:

– Ой, что будет!

Что будет! Как мы теперь без него! Совсем погибнем!

Та ей в ответ:

– Чего ревешь, дура! Радоваться надо, а то бы и ты по этапу вслед за другими врачами-вредителями.

– Как же, все кругом плачут, и я!

– Им кажется, будто их время в лагерь еще не пришло, а твое-то уже. Думать надо.

Нам бы тоже в сторонку из толпы отойти, чтобы подумать. Пока не разучились. Только вот окуджавское: «Дураки обожают собираться в стаю, впереди главный – во всей красе», – снова будто про теперь, про нынче. Нам дураками снова так распонравилось, что мы всем пасть порвем, кто нам посмеет мешать.