о. Андрей Кураев о Ветхом Завете (из "горячего" интервью)

- Но Ветхий Завет вряд ли можно назвать гуманистическим документом. Он изобилует, как сейчас выражаются, унижениями по национальному признаку, призывами к насаждению рабства, к убийству детей, женщин, стариков и так далее. Тот же Невзоров говорит: с таким же успехом в школах можно преподавать «Майн кампф», проиллюстрированный добрыми фотографиями и рисунками… Так что, преподавая православную культуру в школах, надо отъединить Новый Завет от Ветхого?

- Я согласен с принципом Карла Маркса, который сказал, что анатомия человека – это ключ к анатомии обезьяны. Очень умные слова. То есть если я хочу понять логику некоего исторически развивающегося процесса, я должен взять его в наиболее развитой и ясной форме и смотреть, как эта форма потихонечку прокладывала себе путь через перипетии в истории. Например, представьте себе, что мы с вами ничего не знаем об истории нашей страны в XX веке. Мы оказались с вами в 1898 году, сидим в Екатеринбурге, пьем кофий и листаем свежую газету, криминальную хронику: из Минска пишут, что полиция разогнала какое-то нелегальное сборище. Если мы не знаем всего последующего, то для нас эта новость влетела и вылетела. А ведь в этот момент родилась партия большевиков, которая потом поставит нас вверх дном.

Точно так же, только во всей полноте, можно понять историю Ветхого Завета с христианской точки зрения. Знаете, есть замечательные слова Осипа Мандельштама: «Быть может, прежде губ уже родился шепот, И в бездревесности кружилися листы»…  Есть классическая формула у Блаженного Августина, а потом в европейской схоластике, что такое еврейский Ветхий Завет – это «тень Евангелия в Законе», такой театр теней: Христос, прежде чем войти в человеческую историю, отбрасывает прообразы, тени в национальную историю Израиля - в большей степени и несколько меньше – в историю других народов. Но все равно Он, возвещенный древнееврейским пророком, ожидаем всеми народами.

Если отказаться от родства с Ветхим Заветом, то тогда под удар ставится самый главный, самый радостный тезис Евангелия: Бог есть любовь. Начинаешь думать и спрашивать: если Бог есть любовь, где Он был в предыдущие тысячелетия? Получается сюжет «здрасьте, я ваша папа!», когда на пороге дома появляется весьма помятый мужичок и говорит 20-летней девушке: доченька моя, дорогая, наконец-то, я так тебя люблю! А она ему в ответ: если ты нас с мамой так любишь, где ты был в предыдущие 20 лет, когда мать работала на трех работах, а мы ютились в общежитии?

Почему ты объявился только сейчас, когда у нас отдельная квартира, все состоялось. В общем, «Москва слезам не верит»… При таком подходе получается, что Евангелие – это такая случайная история на тему любви, не заложенная в самой сути Бога.

Отсюда интересный вывод. Одна из первых ересей, с которыми боролась христианская Церковь, это, как ни странно, ересь антисемитизма. И сегодня, особенно на Западе, полагают, что корни антисемитизма в христианской вере, но еще среди интеллектуалов Римской империи II-III веков были очень сильны настроения, которые выразил некий Маркион: что еврейский Бог Ветхого Завета – злой Бог, а вот Бог Евангелия – это добрый Бог, и они воюют между собой. И вот именно в борьбе с гностиками Церковь отстаивала свое право добрым глазом смотреть на ветхозаветную историю – да, с ее кровавостью, с ее этическими парадоксами. Но в результате образовалась очень интересная традиция работы с этим текстом, и это отнюдь не «Майн кампф». Напомню, скоро начнется Великий пост, и скоро будут петь 136-й псалом «На реках вавилонских». Если человек впервые в него вчитается – страшный текст, там концовка такая: «Дщерь Вавилона окаянная, блажен, кто воздаст тебе воздаяние твое. Блажен, кто возьмет младенцев твоих и разобьет их головы о камень». Понятный вопль еврейской души в ответ на те беззакония, которые творили вавилонские оккупанты, вырезая населения Иерусалима, и понятна жажда справедливости, хоть и в форме мести. Но при этом любой батюшка в православном храме пояснит: это не мы мечтаем разбить головы потомков большевиков о камни, если уж делать политические сравнения и проекции, а речь идет о нашем внутреннем рабстве. Мое сердце – это Иерусалим, святыня, но, к сожалению, я сам продал себя и захвачен грехом и страстями, и гаденыши грязных помыслов, корыстолюбивых, карьерных и так далее, ползают в моей душе, и вот их, пока они не стали навязывать мне себя, я должен разбить о камень веры, о молитву Иисусу Христу. Где тут «Майн кампф»? Есть простой принцип культурологии: любой текст существует в контексте его воспроизведения, его интерпретации, любой текст социален, потому что он не существует вне читателя. Поэтому очень важно понять референтную группу текста: как эти люди его читают. А Невзоров навязывает нам не наше прочтение нашей Библии.