«Усмиряли не советскую власть, а изводили Россию»

Об особенностях истории нашей страны и сопряжённых с нею фактах своей биографии «Файлу-РФ» рассказывает известный дипломат, политик, историк Валентин ФАЛИН.  

– Валентин Михайлович, у Вас за плечами долгая жизнь, богатая событиями, встречами, переживаниями. Что чаще Вам вспоминается из детства и юности?

– Никто не оспорит, что с годами человек не только умножает багаж знаний, но многое под ударами опыта теряет, обрастает предрассудками. Моё восприятие отличий былей от сказок складывалось под влиянием множества неотвеченных «почемушек».

В четырёхлетнем возрасте спрашивал мать: что, детям помешал бы мраморный фонтан, который на моих глазах кувалдой крошил некий дядя в особняке, вроде бы предназначавшемся под детский сад?

Мне пошёл десятый год, когда я помогал отцу в прореживании его библиотеки. В корзину сваливались сочинения Троцкого, Бухарина, Рязанова, Покровского, всех тех, кто, по слухам, попал или мог попасть во «враги народа». В котельной дома «макулатура» обращалась в пепел.

Меня с сестрой родители не посвящали в трагедии, постигшие наших родственников, но предостерегали от излияния чувств при общении со сверстниками во дворе и в школе.

Не собираюсь подыгрывать тем, кто ныне выводит генеалогию диссидентства со своих пелёнок. Да, был пионером. В 1941 году вступил в комсомол. Клятвами не разбрасывался. С пятнадцати лет тянул лямку – работа на электродвижке, ремонт телефонных сетей, лесоповал. Это в эвакуации под Кунгуром на Урале. С 1942-го по 1945-й – токарь-инструментальщик на московском заводе «Красный пролетарий».

Обобщая, скажу – чем ближе к действительности, тем дальше от прописных истин. На Урале впервые столкнулся с вопиющими контрастами, производными от коллективизации, с обездоленностью сирот и вдов.

На заводе смена по двенадцать часов в неотапливаемых цехах, эмульсия застывает на металле. Голод. В зиму 1942–1943 годов в больницы прямо от станков увезли за один приём более двухсот дистрофиков. Война – она и в тылу война. Никто не роптал.

Когда возвращался домой с ночных смен, часто было не до сна. Тогда и довелось мне отведать мудрости из книг, что отец накопил за десятилетия библиофильства. Помимо классиков, отечественных и зарубежных, на полках хранилось немало подзабытых сейчас авторов. Упомяну хотя бы Станюковича и Апухтина.

Читал так: Фёдор Михайлович Достоевский, к примеру, – с первого по двенадцатый том. Не скрою, он не пришёлся мне по душе. Возможно, я его не понял. Не жизнь – сплошная жалобная книга. Зато полюбились Лермонтов, Гоголь, Тютчев. На всю жизнь. А вот Александр Сергеевич Пушкин для меня не только поэт. Он велик и как философ.

Тогда же свершилось знакомство с Василием Осиповичем Ключевским. Прочно в сознании осела следующая его мысль: великая идея в дурной среде извращается в ряд нелепостей.

Тот же, в сущности, вывод вычитал я в воспоминаниях Витте – идею нельзя убить, но можно сделать так, чтобы она умерла.

Наверное, тогда-то и появился уже осознанный камень преткновения, побуждавший сопоставлять видимые и невидимые части спектра.

А тут ещё подходит ко мне старший по возрасту рабочий, вроде бы приветливый, и спрашивает:

– Валентин, ты знаешь, как трудяги расшифровывают ВКП (б)?

Молчу.

– Второе крепостное право. Большее.

Делаю зарубку – будь осторожен, тебя провоцируют.

Когда мне исполнилось 18 лет, поступило предложение подать заявление на вступление кандидатом в партию. Я взял паузу – надо подумать. Думать было над чем. В 1942 году мы с сестрой прознали, что муж родной тётки, начальник крупнейшего военного строительства под Хабаровском, сгинул в 1937 году (а жене его и семилетним двойняшкам запрещалось селиться ближе 101 км от столиц). Пропал двоюродный брат отца. При приёме в партию задавался стандартный вопрос – есть ли в семье «враги народа». Что надлежало мне отвечать? Предать, не ведая, в чём же они провинились?

– Почему Вы выбрали МГИМО и карьеру дипломата?

– В 1945 году семье стало известно, как жестоко прошлась война по нашим родственникам и свойственникам. 27 человек погибли. В деревне, где отец родился, из сотни домов более или менее целой осталась одна изба. Из примерно 1000 селян вернулись на пепелище безногий солдат и моя тётка.

Для большинства роковыми стали заминированные гати – бревенчатые дороги через лес, по которым передвигались оккупанты. Из 14 прямых родичей отца войну пережили двое. Добавим родственников по материнской линии, жертв карателей в Новгородской области и блокады Ленинграда.

Заканчивая вечернюю школу рабочей молодёжи в 1945 году, я должен был решать, чем и как жить дальше.

Раз не дано было узнать, где упокоились близкие, так может быть, удастся расшифровать код, программировавший злодейства «сверхчеловеков»?

С этим настроением я поступил в Институт международных отношений. Библиотеке МГИМО отстегнули толику трофейных книг по истории, культуре, философии, экономике. Как одержимый, читал всё подряд.

Оказалось, было легче разбираться в буроугольной промышленности Германии, чем в разгадке, как миллионы благочестивых бюргеров предали своих великих поэтов, философов, композиторов и обратились в бестии.

Не могу утверждать, что мне удалось за полвека объяснить этот феномен.

– А что обусловило Ваш приход в историческую науку?

– Давным-давно я пришёл к твёрдому выводу: как у каждого человека, так и у любого явления есть прародители и, стало быть, своя биография. И пока в этой биографии мы не разберёмся, едва ли поймём, как и почему мировое развитие нежданно принимало катастрофический оборот.

Зачастую сложнее всего постичь самого себя – наследниками чего и кого мы являемся.

Обширность российской территории большинство на Западе преподносит как доказательство экспансионизма России. Насколько это верно, интересовался у меня Генри Киссинджер, с которым мне довелось общаться в 1971–1998 годах.

Ответствовал: два фактора определяли развитие Российского государства преимущественно вширь.

За многовековую историю не сыщется, пожалуй, и года, чтобы на всём нашем пространстве был обильный урожай. Выживать в нашем климате удавалось лишь сообща, приходя на помощь друг другу. И второе. Более 600 лет из 1000 своего существования Руси – России – Советскому Союзу приходилось отражать нашествия с запада, востока и юга.

Киссинджер заметил, что эта моя трактовка перекликается с его аргументацией в дискуссиях вокруг «российского экспансионизма».

Доводы детерминистского порядка не утоляют, однако, аппетиты тех, кто издавна зарится на российские природные богатства.

– Почему Россия так сильно привлекает хищные взоры других государств?

– Вечная мерзлота – это более двух третей нынешней территории – сама по себе мало кого интересовала.

Так, Черчилль предложил в декабре 1917 года расчленить Россию на «сферы действий». Со сменой масонской власти Керенского на большевистскую экспоненты «гражданских прав и свобод» оснастились новым жупелом – социальная ересь в одной стране рушит привычный глобальный порядок.

Примите на заметку пару дат. 7–8 ноября «октябрьский переворот». 10 ноября посол США Фрэнсис вызывает к себе генерала Алексеева (принудившего Николая II подписать отречение) и предписывает ему поднимать, опираясь на казачьих атаманов, контрреволюционный мятеж.

США не поскупятся на снабжение мятежников оружием и на наполнение их кассы. Всё, добавлял Фрэнсис, должно выглядеть как спонтанный протест радетелей традиционной Руси. В случае же утечки сведений о руке дающей всё валить на Лондон и Париж. Мастера по развязыванию так называемых «гражданских войн» взялись за гуж.

В 1918 году на севере и юге, западе и востоке Советской России буйствовало 320–340 тысяч интервентов при поддержке «добровольческих» отрядов местного покроя. Миллион кайзеровских и австрийских вояк, с которыми «демократы» де-факто координировали действия, не в счёт.

Первые концлагеря в Советской России появились в районах, оказавшихся под американским контролем. В интересах истины следовало бы когда-нибудь наведаться в эти «резервации».

В намерения интервентов входило удвоить или даже утроить масштабы иностранного военного вмешательства в наши внутренние дела. Однако осеклись. Предпочли сделать ставку на конкистадора (он сам себя так именовал) Колчака, Деникина, Врангеля, Юденича и пана Пилсудского. На «освоение» Дальнего Востока подрядили японцев.

Не будем отвлекаться на риторику. Усмиряли не советскую власть, а изводили Россию.

Согласно директиве, выданной делегации США на Парижской мирной конференции (1919 г.), от России отсекались Финляндия, Прибалтика, Польша, Белоруссия, Украина, Кавказ, Средняя Азия, Сибирь, Дальний Восток. Что оставалось? Москва и Среднерусские возвышенности. Во главе с властителями, зависящими от зарубежа.

Оставляю читателям наложить прикидки девяностолетней давности на перекройку нашей страны в 1991–1992 годах.

Поминаю пертурбации начала ХХ века не ради заполнения лакун в историографии. Меня больше занимало и занимает, сколь долго мы будем заниматься самоедством, отдавать предпочтение легендам и удобоваримым фактам.

– В своих выступлениях Вы не раз демонстрировали нетривиальные взгляды на события 1917 года…

– Вернёмся к словам С. Витте: «Идею нельзя убить, но можно сделать так, чтобы она умерла».

Образцовый «демократ» Уинстон Черчилль требовал «задушить Советскую власть в колыбели». Насколько он вместе с единоверцами преуспел в сём занятии? Не прав ли, хотя бы отчасти, британский делегат при советском правительстве и видный деятель «Интеллидженс сервис» Р. Локкарт? Он публично признавал, что сход в пучину братоубийства случился не без подмоги из-за рубежа.

Осенью 1918 года стихийную вольницу сменил суровый «военный коммунизм». Из «ад-хок» модели, обусловленной инстинктом самосохранения, «военный коммунизм» в форме сталинизма и постсталинизма стал способом существования СССР вплоть до его заката.

Советскую власть и «военный коммунизм» так же трудно притереть друг к другу, как самодержавие и диктатуру народа. Видимо, здесь не обойтись без ряда оговорок.

Первое. Давался ли в 1917 году шанс на упорядоченный переход России в социалистическую формацию? Убеждён: давался на Втором съезде Советов. Но его свели на нет не без наставлений извне меньшевики и их присные.

Второе. Погрязшая в смуте Россия отлично вписывалась в программы империалистических держав. Не все карты, на которых прочерчивались границы вожделений Парижа, Лондона, Токио и прочих, уже рассекречены.

И третье. Внутри большевистского руководства немалым влиянием пользовались фракции, выступавшие за остриё против острия. Они оппонировали посылкам, сформулированным Лениным в работе «Государство и революция» (лето 1917 г.) и «Очередные задачи Советской власти» (март 1918 г.).

Слава Богу, концепция НЭПа взяла в 1921 году верх. И то лишь отчасти. Отмена реквизиций и национализации предприятий, на которых было занято 21 или меньше наёмных работников, забуксовала. Оппозиты Ленина заблокировали политическую составную НЭПа.

Партии не пристало напрямую управлять государством, ратовал Ленин. Она должна влиять на принимаемые решения через своё представительство в советах разных уровней. Сталин объявил такого рода суждения «продуктом больного мозга». А в 1925–1926 годах он же уготовил НЭПу тормозные колодки. К 1930 году «эксперимент» был сведён на нет.

Опыт КНР, оснастившейся своим вариантом НЭПа (программа Дэн Сяопина), свидетельствует, какие резервы таились в решениях 1921 года. ВКП (б) под диктовку Сталина пренебрегла ими.

Остается непрояснённым, почему Сталин отвернулся от НЭПа в 1925–26 годах.

– На Ваш взгляд, почему?

– Тогда скапливались данные об активизации в западных столицах и Токио приверженцев попыток силового решения «русской проблемы».

Маршал Фош взывал к сколачиванию трёхмиллионной армии, к новому походу против России. Прожекты смешал разразившийся в 1929 году мировой экономический кризис, поразивший больше других Соединённые Штаты – тогдашнего закопёрщика русофобии.

Возможно, нэповский вариант сулил в перспективе сбалансированное развитие народного хозяйства СССР. Но Сталин настоял – идти напролом. Индустриализация во что бы то ни стало. И в запредельно сжатые сроки. Для возведения фундамента военно-промышленного комплекса, в отсутствие которого об обороноспособности Советского Союза нечего было думать. Понятно, свою роль, и далеко не второстепенную, играли личные амбиции Сталина. Неуёмное стремление утвердить себя в качестве оракула «социализма на практике» ценой попрания декретов Октября и беспощадной расправы с теми, кто стоял у истоков Октябрьской революции.

Никуда не денешься, надо признать, что магистр рыцарского ордена – так Сталин позиционировал себя – оказался на голову выше соперников внутри страны, как в годы Второй мировой – сильнее открытых противников и заядлых друзей.

Черчилль, Рузвельт, Гитлер не перегибали, полагая Сталина выдающейся личностью. Остаётся уточнить, какими критериями они руководствовались.

До основания рушил или перелицовывал бытие по собственным лекалам добра и зла? Или отводил от многонациональной России уготованный ей ненавистниками приговор? Однозначного ответа нет, а любое упрощение есть искажение истины.

Восточная пословица гласит: война есть война и полвойны есть война. Россия и Советский Союз, её преемник, не знали в минувшем веке ни одного по-настоящему мирного года или дня. В политике отрицание не погашает отрицания, но повышает давление в котле. Предвзятость, ориентировка на худшее идут за норму суждений и поведения. А самодержец, как бы себя он ни величал, в ответе за всё, что происходит, что делается им самим или от его имени.

О сбывшемся мы судим по доступным документам, свидетельствам очевидцев, уликам. К несчастью, основные пласты архивных схронов США и Англии – по-прежнему строжайшая государственная тайна.

«Демократы» обещают допустить к ней любознательных в 2045 году. Когда не останется в живых свидетелей катастроф, постигших век назад человечество.

– Отчего так тщательно хранят тайны Второй мировой?

– Очевидно, у подобной абстиненции имеются веские причины. Однако шила в мешке не утаишь. Вопреки запретам, усушке и утруске индиций наружу вышло множество данных, дающих исследователям право делать капитальные выводы. А именно – Вторая мировая война являлась, по сути, продолжением Первой мировой.

Империалистическим закопёрщикам не удалось в 1917–1922 годах решить главной задачи – изведения России под корень, без чего, процитирую маршала Фоша, Первая мировая должна считаться проигранной «демократами».

Небезызвестный немецкий историк Э. Нольте опубликовал в 80-х годах книгу под заголовком «Европейская гражданская война. 1917–1945». Научное сообщество встретило сей труд в штыки. Не только потому, что Соединённые Штаты и Япония оставались как бы в тени.

Другого мнения, оказывается, придерживался Билл Клинтон. Вторая мировая война, по его словам, закончилась в 1991 году с крушением «советского тоталитаризма». Под самой страшной войной по разрушениям, потерям, бесчеловечности – только убитых свыше 100 млн человек – черта была подведена не подписанием Японией 2 сентября 1945 года акта о безоговорочной капитуляции! Век учись.

Григорий Чухрай, солдат и выдающийся режиссёр, в книге «Моя война» (издана в 2001 г.) отчеканил:

«Союзники не друзья. Они вместе, но цели у них разные. И если этого не понять, то и смысл войны остается непонятым. Вторая мировая война только на первый взгляд была войной антигитлеровской коалиции против германского фашизма, по существу она была задумана и осуществлена как война капиталистического Запада против Советского Союза… Факты в политике приобретают истинный смысл только в свете целей, в свете намерений, в свете доктрины, по которой война ведётся».

Мир полон пустоты, подметили восточные мудрецы. Особенно несовершенны наши представления об этом мире. И слишком часто тот, кто знает нас, не похож на того, кого знаем мы. Многим ли, к примеру, известна биография германского нацизма?

Вашингтон положил глаз на будущего фюрера ещё в ноябре 1922 года, приставил к нему «дядьку» в лице Э. Ганфштенгля. Тот прятал его от правосудия после провала «пивного путча», посодействовал появлению на свет «Майн кампф» и захвату гитлеровцами информационного поля.

Не случайно американский куратор выдвинулся в иностранного пресс-атташе НСДАП и получил должность заместителя шефа пресс-бюро в штабе Гесса.

Вот одно из объяснений, почему церберы сторожат личный архив Гитлера, попавший в руки американцев весной 1945 года, пожалуй, строже, чем ядерные арсеналы США.

Что ведало советское руководство в 20–30-х годах о флирте реакционной американской верхушки с хозяевами тогдашней Германии? Достаточно, чтобы представлять себе масштаб и актуальность угроз, вызревавших на Западе, вдобавок к угрозам, надвигавшимся с Востока. Сталину было не до мировых революций. Прагматизм оправдывал в его сознании подмену символов Октября – серпа и молота – молотом и наковальней.

– Валентин Михайлович, в Великой Отечественной войне СССР выстоял и победил благодаря невероятным усилиям всего советского народа…

– Да, советский народ победил. «Мы за ценой не постоим», – думали в Отечественную стар и млад, женщины и мужчины. Не только комсомольцы и коммунисты, на которых приходилась треть потерь в борьбе с врагом (при удельном весе членов ВКП (б) в тогдашнем обществе 3–4%).

Не будем ёрничать, без железной хватки Сталина-диктатора страна могла бы рухнуть в 1941–1942 годах.

В июле 1941 года британцы отводили нам на существование от 4 до 6 недель. Руководство США полагало, что рейх «высвободит ноги из русской трясины» за полтора, максимум три месяца, хотя те же американцы могли бы вычитать из текста операции «Барбаросса» (они располагали его полной версией с 10 января 1941 г.), что нацисты примерялись водрузить победный флаг где-то к октябрю.

Так политики и их обслуга просчитываются, когда желаемое принимают за действительное.

Поворотным событием Второй мировой стала Московская битва. В декабре 1941 года Гитлер в узком кругу признал: военной победы рейху не видать. Доктрина блицкригов, позволившая поставить под пяту почти всю Европу, обнаружила несостоятельность на российских просторах.

В позиционной войне Германия была загодя обречена. На горизонте замаячило блиц-поражение.

Прояви США и Англия зимой 1941–1942 годов готовность не только к «товарищескому рукопожатию», но и к ратному взаимодействию с СССР, третий рейх скончался бы не позднее весны-лета 1943 года.

– Почему же кровопролитие в Европе затянулось ещё на два года?

– В наличие избыток доказательств – «чрезмерная витальность» СССР и перспектива его «избыточного влияния» на архитектонику послевоенного мира скверно вписывались в концепции тогдашних наших союзников.

1945 год. Худшее, казалось, минуло, и можно вплотную заняться качественным обновлением международных отношений на основе добрососедства, терпимости, уважения международно-правовых установлений, что торжественно провозгласили учредители Организации Объединённых Наций.

На поверку оказалось, что власть предержащие в США и Англии под одним подписывались в Тегеране, Ялте, Потсдаме и совсем иное держали в уме.

Черчиллю не терпелось развязать третью мировую (операция «Немыслимое»). Трумэн сосредоточился на капитализации козырей, которыми наделил его осёдланный военный атом. Преемника Рузвельта и его приспешников не смущали заимствования из нацистского кредо.

Гитлер, Геринг, Розенберг подчёркивали: Россия должна исчезнуть с политической карты независимо от того, какой – царский или любой иной – строй в ней правит.

Администрация Трумэна приняла в 1946 году за отправной пункт «обновлённой» стратегии – какую бы политику ни проводила Москва, само существование СССР несовместимо с безопасностью Соединённых Штатов.

Чтобы сломить волю нашего народа к сопротивлению, нацисты планировали в течение двух лет уничтожить несколько десятков миллионов россиян. Американцы прикидывали в тех же целях «вывести из строя» упреждающим ядерным ударом 60–70 миллионов человек.

Примем к сведению: первые наброски испепеления 15 советских городов делались спецами из ВВС США в августе 1945 года – ещё до капитуляции Японии, но с учётом применения атомных бомб против Хиросимы и Нагасаки. Воздержусь от углублений в сию мрачную материю.

Приведённые факты, однако, проясняют, как и почему все усилия Москвы сохранить хотя бы отчасти конструктивный капитал, наработанный антигитлеровской коалицией, наталкивались на обструкцию «демократов».

– Но в 45-м война для СССР по сути не окончилась?..

– Развязанная Западом холодная война поглотила больше жизней, чем Первая мировая. И некое чудо уберегло человечество от ещё худших испытаний.

Запредельным напряжением сил Советский Союз одолел атомную монополию Вашингтона, лишил США «неуязвимости», на которой столь долго и не без навара паразитировала их верхушка.

Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Особенно много умников не прочь попозировать, перемывая сегодня кости активным актёрам ключевых событий ХХ века.

Формальная логика приводит нас из пункта А в пункт Б, рассуждал Эйнштейн. А воображение – куда угодно.

Помимо наглых вызовов, бросавшихся Советскому Союзу новоявленными претендентами на мировое господство, донесения разведки не позволяли советскому руководству ни на минуту расслабиться и после победного 1945 года. Не перебор утверждение, что после окончания Второй мировой у нас было даже меньше оснований для благодушия, чем в кризисные 1939–1941 годы.

Благодаря разведке Сталин располагал точной информацией о подготовке Соединённых Штатов к ядерному нападению на СССР. Час Икс назначался на 1949 год, был перенесён на 1952 год, наконец, застолблен на 1957 году.

Должен ли был и как распорядиться наш постаревший лидер, вчитываясь, скажем, в план «Дропшот» (ноябрь 1949 г.), утверждённый президентом Трумэном в качестве основы внешней и военной политики Штатов, а также блока НАТО?

В любом случае избегать ловушек типа операции «Раскол», что расставлялись спецслужбами США и Англии, дабы спровоцировать новые зачистки как внутри страны, так и в Чехословакии, Польше, Венгрии, Румынии, Болгарии.

Учинённый Соединёнными Штатами раскол Германии, намерение учредить сепаратное западногерманское государство, перевооружить и включить его в формировавшиеся военные блоки понудило Москву сместить румб.

От даллесовского «балансирования на грани войны» требовалось оградиться оборонительным поясом из союзных государств.

Только так, полагали Сталин и его советники, можно было свести к минимуму издержки осады, пока не сломлены атомная монополия США и их подавляющее превосходство в средствах доставки ядерного оружия к целям.

Август 1949-го. Первые испытания боевого ядерного устройства в СССР. Год спустя американские аналитики начали принимать во внимание возможный «ограниченный ущерб для континентальной части США» в случае ответного советского удара.

В 1954–1956 годах и «ястребы», заклинившиеся на силовых решениях, оказались вынужденными считаться с тем, что приговор Советскому Союзу равнозначен самоубийству США.

Выводы, однако, последовали сугубо американского свойства – коль нахрапом противника не взять, к военному прессу извне надобно прибавить подрывные действия иного порядка.

Советское руководство тщательно регистрировало приливы и отливы американской агрессивности. «Гарантированное взаимное уничтожение» приглашало стороны к раздумьям о модус вивенди.

По инициативе Сталина 10 марта 1952 года было озвучено предложение о воссоединении Германии на основе свободного волеизъявления немцев, касающегося, в частности, её будущего социального устройства.

Предусматривались разработка с участием общегерманского правительства мирного договора, вывод войск четырёх держав-победительниц, право Германии создать собственную оборонительную армию. Одоление раскола Германии означало бы преодоление раскола Европы.

Адекватной реакции с Запада не последовало. Шанс разруливания ситуации в конструктивное русло в очередной раз был упущен.

– В ту пору Вам довелось работать в Комитете информации при МИД…

– Так именовался центр, готовивший аналитические материалы по важным международным проблемам для Сталина. По согласованию с его секретариатом материалы могли посылаться другим членам руководства.

В декабре 1952 года при моём участии была подготовлена записка о дискуссиях в свободно-демократической партии ФРГ на предмет выхода из коалиции с Аденауэром. Либералы собирались выразить таким образом протест против пресмыкательства Бонна перед тремя западными державами.

Вашингтону с трудом удалось утихомирить фронду. Упоминаю сей эпизод потому, что германская проблематика занимала Сталина до конца жизни. Он полагал, что расчленение Германии противоречило «стратегическим интересам СССР».

Наследники ещё у гроба вождя занялись дележом власти. Особую активность развили Берия и Хрущёв.

Косвенно в перетягивание каната оказался вовлечённым Комитет информации. Ему было поручено подготовить записку о возможной динамике развития Германии с учётом перемен, совершившихся в Москве, а также предстоявших осенью 1953 года новых выборов в бундестаг ФРГ.

Оказалось, что наши представления существенно разошлись с оценками разведки, авторизованными Берией.

Последний без согласования с другими членами политбюро распорядился задействовать его «личных агентов» для прояснения: какую компенсацию «демократы» готовы будут выплатить СССР в ответ на его согласие с западными условиями объединения Германии.

Телефонный звонок Берии Ивану Ивановичу Тугаринову, и. о. председателя Комитета информации (я присутствовал при состоявшемся разговоре):

Берия: Откуда вы взяли, что социал-демократы не одолеют партию Аденауэра на осенних выборах? У моих ребят другое мнение.

Тугаринов: Объективные данные не отводят СДПГ больших шансов. И главное – в случае успеха социал-демократы едва ли сумеют освободить ФРГ от пут, которыми повязали её три державы.

Берия: Почему комитет заставляет членов политбюро гадать, что у твоих экспертов на уме? Если не можете ясно писать, вообще не пишите.

Срываюсь и вполголоса замечаю: «А может, незачем писать тому, кто не умеет читать?»

Берия: Кто там у тебя бурчит?

Упомяни Тугаринов имя автора, пришлось бы мне, наверное, пройти все круги ада.

В 1951–1953 годах я шёл (естественно, сам не зная того, в «мегрельском деле», затеянном подручным Берии Рухадзе) в качестве резидента французской разведки в СССР. Неисповедимы пути твои, Господи.

Самовольство Берии с реанимацией мартовской (1953 г.) инициативы Сталина в германских делах Хрущёв использовал для свержения своего могущественного соперника: «Империалистический агент Лаврентий Берия собирался предать социалистического союзника ГДР!»

Это было центральным и решающим пунктом приговора, вынесенного специальным трибуналом в процессе над Берией.

Приметим, Сталин настоятельно рекомендовал руководителям восточной зоны, а с 1949 года Германской Демократической Республики, воздерживаться от «социалистических экспериментов».

Задача, подчёркивал он, – довести до ума буржуазную революцию 1848 года, прерванную Отто Бисмарком и сведённую на нет Гитлером. Ров между ФРГ и ГДР не должен был превращаться в бездну.

На восстановление единства Германии Сталин отводил 5–7 лет, и поскольку многое зависело от Москвы, предпочитал оставлять недописанными страницы немецкой книги бытия.

– Далее пришёл Хрущёв…

– Хрущёв без долгих колебаний сдал «демократам» знамя объединения Германии. Развернулось «выстраивание социализма» по всем азимутам с ГДР в качестве коренника сей упряжки… Проставлю здесь многоточие, чтобы невзначай не сказать лишнего.

Ошибки, особенно в политике, как внешней, так и внутренней, суть производные от незнания лучшего. Или от нежелания считаться с доводами логики и фактов. А когда фундамент криво заложен, всему зданию криво стоять.

Повторюсь – с 1946 года до конца истёкшего столетия линия Вашингтона состояла в том, чтобы не мытьём, так катаньем довести СССР до коллапса.

Заглянем в заокеанские святцы. Один из проектов, представленных на подпись президенту Эйзенхауэру, намечал первым «обезоруживающим ударом» убить в СССР и КНР 195 миллионов человек.

При обсуждении (август 1977 г.) планов «обезглавливания Советского Союза» речь шла об уничтожении 113 млн русских. Бжезинскому, участвовавшему в данной сходке, эта формула показалась слишком общей. Он потребовал так переформулировать директивы, чтобы удары нацеливались прежде всего на «великороссов», главного врага «тотальной демократизации».

Излишне, наверное, замечать, что американские штабы занимались не бумаготворчеством. Под их запросы выделялись несметные миллиарды долларов, мобилизовывались научные лаборатории, корпевшие над совершенствованием оружия массового поражения – ядерного, химического, биологического.

Полутора тысячами, если не больше, военных баз и других объектов окружили Советский Союз. Треть стратегической авиации США постоянно барражировала в воздухе, до половины ракетоносцев держали наготове в море. Сплошная милитаризация глобуса. Никто сего не оспорит.

Но медаль всегда о двух сторонах. По злой воле или самопроизвольно арсеналы изрыгнут смерть, вздыбят землю, выплеснут из океана воду. Что дальше?

США и СССР озаботились к 70-м годам скопить ядерное оружие в количестве, гарантировавшем 30–50-кратное уничтожение друг друга, а заодно и всего живого на Земле. Призрак ядерной зимы взошёл на горизонте.

Лишь некоторые отпетые «оптимисты» тешили себя иллюзией, относили себя к примерно 5% землян, кои могли всё-таки уцелеть, запрятавшись в бункеры и пещеры.

Вайнбергер, министр обороны в администрации Рейгана, настаивал на повышении оборотов в гонке вооружений, чтобы доконать советскую экономику и урезать возможности СССР помогать друзьям.

В свою очередь мы, эксперты, убеждали политбюро, что наша «самая внешняя» есть «самая внутренняя». Иначе говоря, качество внутреннего климата – неотрывная составляющая в состязании систем. Эти сигналы портили настроение начальства и мало способствовали заземлению нашей внешней и внутренней политики.

В 1958 году по навету министра внутренних дел Серова – Комитет информации вторгается в несвойственные ему сферы – Хрущёв распустил наше учреждение.

Вместе с двумя коллегами по комитету я направил на имя первого секретаря ЦК докладную записку, в которой подчёркивалась необходимость, потребность в существовании аналитического центра, независимого от силовых, разведывательных и политических ведомств.

В результате возник отдел информации ЦК КПСС. Ему вменялось готовить к каждому заседанию политбюро обзор мировой ситуации и аннотировать материалы, касавшиеся концептуальных аспектов внешней политики, вносившиеся на рассмотрение данной инстанции.

Прошло с полгода. Хрущёв потряс атмосферу предложением превратить Западный Берлин в «вольный город» – в третью самостоятельную структуру, не входящую в состав ГДР или ФРГ. Если США, Англия и Франция отвергнут сей проект, СССР вынужден будет заключить мирный договор с ГДР и передать ей контрольные функции за коммуникациями города с внешним миром.

Георгий Пушкин, заведующий новым отделом, оснащённый солидными выкладками, отправился на доклад к Хрущёву. Услышав, что «вольного города» из Западного Берлина не получится, а если мы попытаемся силком навязать ему нашу модель, то не исключён вооружённый конфликт, Никита Сергеевич отрезал: ерунда, войны не будет, если даже советские войска вступят в Западный Берлин.

Слушать Пушкина дальше не стал, распорядился бумагами отдела информации его больше не утруждать. Через месяц-другой Хрущёв спросил коллег: «А что, отдел информации ещё существует? А что, ЦК без него не проживёт?» И сам же ответил: «Контору распустить».

Позднее мне пришлось быть невольным свидетелем подобных спонтанных извержений Хрущёва и не его одного на нашем Олимпе-Везувии.

– После смерти Сталина ситуация в стране развивалась непредсказуемо…

– Накануне ХХ съезда КПСС, когда свергался с пьедестала Сталин, Хрущёв обязал несколько бригад, состоявших из работников спецслужб, прочесать досье «врагов народа», ликвидированных при Менжинском, Ягоде, Ежове и Берии.

Замарывались подписи Хрущёва под расстрельными списками, наиболее одиозные листы вырывались. Возможности познать истинные мотивы поведения «отца народов» затруднительны, ибо по приказу Хрущёва были сожжены прослушки разговоров «изменников», «шпионов», «заговорщиков». Предположительно в записях «слухачей» могло упоминаться имя Хрущёва.

Клаузевиц, анализируя провал наполеоновского и других нашествий, пришёл к заключению – Россию нельзя победить извне, её можно сломать только изнутри. Великая Отечественная воочию доказала, насколько крепок стан России и тверда решимость россиян в отпоре иностранным супостатам.

Пока Вашингтон держал мир под своим ядерным колпаком, Москва ставилась перед выбором: либо сломать американскую монополию, либо кануть в Лету.

Но следовало ли плестись в хвосте у американского военно-промышленного комплекса, заимствовать чужие поверья после того, как было вырвано жало у апологетов насилия?

Андрей Сахаров предлагал уравновесить американское превосходство размещением 100-мегатонных зарядов вдоль Атлантического и Тихоокеанского побережья Штатов. Другие авторитетные конструкторы и разработчики выступали за «асимметричную» реакцию на натовское бряцание оружием.

– А что Хрущёв?

– Дала знать о себе его склонность к крупному помолу. На слом отправили «плавучие гробы» – с иголочки новый надводный флот. На голодный паёк посадили боевую авиацию. Сумбурные новации не обошли другие рода войск.

Ресурсы перебрасывались на конструирование и изготовление всех видов ракет. С ними, оснащёнными ядерными зарядами, сопрягалось обеспечение надёжной защиты наших рубежей.

И чтобы ни у кого не осталось сомнений в решимости и способности показать «кузькину мать», Хрущёв провёл в 1961 году беспрецедентную серию ядерных испытаний. Они, надо признать, произвели впечатление и на Соединённые Штаты, и на их партнёров.

Трудно оспорить – не СССР задавал темп и тон в гонке вооружений.

Просчёт советского руководства от Хрущёва до Черненко сводился к неумению или нежеланию понять, что тотальная война (объявленная или необъявленная – безразлично) не знает пауз, правовых или нравственных табу, заповедных зон.

Вашингтон объявил нейтралитет «аморальной политикой», а непредсказуемость поведения на мировой арене – своего, разумеется, и в нарушение договорных обязательств – «стратегическим резервом».

Инициатива в подобной войне за тем, у кого экономическое, научно-техническое и позиционное превосходство.

Мы, эксперты, при каждой возможности подчёркивали, что при соотношении семь к одному на экономическом базисе в пользу США, Западной Европы и Японии наша манёвроспособность не может не быть ограниченной.

В ответ слышалось: «Социализм всё выдержит!»

Оракулы, отвешивавшие при каждом удобном и неудобном случае поклоны классикам марксизма, навязывали гегелевскую догму: «Всё разумное существует, всё существующее разумно».

Не субъективен тот, кому всё безразлично. У меня предостаточно личных мотивов для вынесения жёсткого вердикта Сталину, в деятельности коего сплавились воедино несовместные гений и злодейство.

Пробный камень истории, однако, – правда, вся правда и только правда.

Исследователь былого (воспроизведу наказ Александра Сергеевича Пушкина) «не должен хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою… Не его тайное или явное пристрастие должно говорить в трагедии, но люди минувших дней, их умы, их предрассудки. Не его дело оправдывать или обвинять, его дело воскресить минувший век во всей его истине».

Архисложная задача, но без её исполнения не приблизимся мы к объективному диагнозу, к разъяснению, отчего России – досоветской, советской, постсоветской – выпадал столь тяжкий жребий. Мифы – не путеводители, уроков на будущее из них не извлечь.

– Валентин Михайлович, Вам пришлось покинуть аппарат ЦК КПСС?

– Трудно говорить правду, когда не знаешь, что от тебя ждут. Задолго до знакомства с этим афоризмом я присягнул принципу не подлаживаться к авторитетам, большим и помельче, отстаивать свои убеждения, вызывая на себя, если другого не дано, громы и молнии.

То, что называют карьерой, интересовало меня постольку, поскольку позволяло реализовывать какие-то познания или хотя бы пробуждать у начальства сомнения в правильности принимаемых им решений.

Выше поминалась пара случаев, когда коса находила на камень. Мог бы раскрыть скобки, в которых всё ещё пребывает правда о «пражской весне», тонкостях дискуссий по Московскому договору с ФРГ (1970 г.), размещению в Европе стратегических ракет средней дальности, как и о прочем, что скупо отражено в бумагах. Но такое повествование заняло бы слишком много места, поэтому остановлюсь на событиях, близких нам по времени.

Ноябрь 1979 года. Советские войска изготовились войти в Афганистан. В телефонном разговоре с Юрием Владимировичем Андроповым призываю его тщательней всё взвесить, ссылаюсь на провал английских экспедиций XIX века в эту забытую Богом страну.

Неожиданно жёсткая реакция председателя КГБ: «Откуда тебе известно о решении направить наши войска в Афганистан? Заруби: если с кем-либо, кроме меня, ещё заговоришь про операцию, пеняй на себя».

Октябрь 1982 года. Кабинет Андропова на Старой площади. Он уже секретарь ЦК КПСС, очевидный преемник Брежнева, пригласил меня для сверки календарей: какие важные события подстерегают страну в ближайшее время. Открытым текстом я выражаю тревогу по поводу дезинтеграции советского общества, неадекватности организации власти перед лицом реальных вызовов.

Из внешнеполитических тем особо выделил Польшу, где явно раскручивалась драма Катыни. Напросился на поручение – подготовить предложение по затронутым в беседе сюжетам. Войти в контакт с Минобороны, КГБ и МИДом, чтобы разобраться в злоключениях 1939–1941 годов, а также в судьбе советских военнопленных, оказавшихся в 1921–1922 годах у Пилсудского.

При встрече с новым председателем КГБ Федорчуком завожу разговор об Афганистане. Наш контингент из сил поддержки защитников апрельской революции превратился в наймитов. Бабрака это может устраивать. Нас – едва ли. Его надо менять. Назвал два имени – Кадыра, генерала, почти до смерти замученного Амином, и Ахмада Шах-Масуда. Последний, по донесениям спецслужб, брался навести «порядок» в стране за 6–8 месяцев.

Нашелся некий «добродей», который донёс Андропову, что я плету кружева с КГБ вокруг Катыни, «подставляя бывшего шефа комитета», т. е. Андропова. Юрий Владимирович тут же связался с Федорчуком, и тот посвятил его в мои прикидки по Афганистану.

Больной Андропов в гневе забыл о дававшихся мне поручениях и повелел удалить ослушника из аппарата ЦК. «С почётом», предложив мне возглавить службу иновещания в качестве первого заместителя председателя Гостелерадио Лапина. 17 тысяч подчинённых! В ответ Андропов услышал: «Административные игры меня не манят. Я вполне обойдусь без подчинённых при одном, желательно умном начальнике».

– Но потом Вы в большую политику вернулись…

– С января 1983-го на четыре года я осел в «Известиях». Одновременно работал в Институте США и Канады. Добром вспоминаю это время. Отпала необходимость корпеть над формулированием всяческих правительственных заявлений, проектов постановлений ЦК, речей для вождей. Наряду с публикациями в «Известиях», научных и околонаучных журналах завершил работу над докторской диссертацией по Второй мировой войне.

Собирался целиком сосредоточиться на исследовательском поприще, но совершил грубую ошибку – поддавшись на уговоры «перестройщиков», вернулся в большую политику.

Вот как это произошло. Горбачёв «попросил» включиться в написание внешнеполитического раздела отчётного доклада ЦК на XXVII съезде КПСС. Яковлев уточнил: можешь доверить бумаге всё, что накопилось на душе с момента вступления на дипломатический паркет.

Признаюсь, что не без моего участия складывалась концепция «нового политического мышления», в основу которой закладывалась посылка «внешнее есть производное от внутреннего», а советская военная доктрина не должна повторять под копирку американскую. Я настоял на том, чтобы в докладе в конструктивном ключе подавалась проблематика отношений с КНР. Увы, не удалось убедить заказчика в необходимости принятия новой партийной программы, деловой и транспарентной, взамен риторической хрущёвской. На свет, как известно, появился аморфный гибрид.

Согласие войти в перестроечную команду было обусловлено правом обращаться к генсеку по всем важным, на мой взгляд, вопросам, минуя секретариаты и прочие фильтры. Всего за время сотрудничества с ним на стол Горбачёва легло около полусотни моих записок. Устные интервенции не в счёт.

Июнь 1986 года. Политбюро созвало совещание с участием руководителей СМИ, видных писателей и политологов, учёных Академии наук. На повестке дня – как сделать задумки перестройки понятными общественности.

Беру слово в качестве председателя правления АПН: китайцам понадобилось два года после смерти Мао Цзэдуна, чтобы отмежеваться от культурной революции. Нам недостаёт тридцати лет, чтобы изречь правду не о Сталине-личности, а о сталинизме как идеологии и режиме власти. Если сие не будет сделано сейчас, перестройка лишится будущего.

Михаил Горбачёв и Егор Лигачёв полемизируют со мной. Зал – более 160 присутствующих – безмолвствует. Отзвука не нашло также обращение отметить предстоявшее 1000-летие крещения Руси как общенациональный праздник.

Перестройка – не шельмование прошлого. Так же, как ни к чему сводить саму перестройку к сплошным провалам.

С повторного захода удалось убедить Горбачёва, что без свободы совести не может быть свободы личности, свободы вообще.

Весной 1988 года он откликнулся на настоятельную рекомендацию поддержать патриарха Пимена в его усилиях, чтобы 1000-летний юбилей принятия Русью православия совершался на достойном уровне, подобающем великой нации, коя чтит своих праотцов.

Генсековское «за» осадило заядлых безбожников, подменявших отлучение церкви от государства отлучением её от народа. Справедливость, высшая из всех добродетелей по античной табели, требует воздать должное первому и последнему президенту СССР за содействие нормализации взаимоотношений светской власти с почитаемыми в стране конфессиями.

– То есть с Горбачёвым работать было непросто?

– Да, чем дальше, тем не меньше поводов для недоумений. Пересылаю в три адреса – Горбачёву, Яковлеву, Медведеву – аналитическую записку профессора Рэма Белоусова.

Видный учёный предостерегал: на рубеже 80–90-х годов страны соцсодружества окажутся в глубокой экономической яме с непредсказуемыми политическими, социальными и прочими издержками. Советский Союз в силу экономических трудностей не сможет подставить им плечо. Никакого отклика.

В сентябре 1986 года генсек получил от меня записку: следует раскрыть всю правду о договорённостях с Германией августа-сентября 1939 года и, стало быть, о секретных протоколах по разграничению сфер интересов. Опять-таки обратной связи не обозначилось.

Если не изменяет память, в феврале 1987 года тема секретных протоколов всплыла на заседании политбюро. Большинство высказалось за признание факта: протоколы, продиктованные тогдашними обстоятельствами, существовали.

Резюмируя обмен мнениями, Горбачёв заявил: пока оригиналы документов не будут лежать перед ним, он не сможет взять на себя политическую ответственность и сказать, что протоколы не выдумка.

Обращаюсь в лабораторию МУРа с просьбой произвести экспертизу – напечатаны ли текст договора о ненападении 1939 года и фотокопия к нему на одной или разных пишущих машинках. Вскоре получаю заключение специалистов: идентичность машинописных почерков вне сомнений.

При ближайшей встрече докладываю Горбачёву в присутствии Яковлева о результатах изысканий криминалистов. Генсек, прищурившись, бросает фразу: ты, похоже, думаешь, что сообщил мне нечто новое?

Позднее со слов Болдина, заведующего общим отделом ЦК, всплыло, что оригиналы протоколов и приложенных к ним карт предъявлялись Горбачёву за три дня до толчеи воды в ступе на политбюро. Озадаченность – предвестник недоверия.

Мне сразу припомнилась латинская максима: если чувства не будут истинны, весь наш разум окажется ложным.

Абсолютная власть портит её пользователей абсолютно. Сталин хоть инсценировал «коллективизм», проводил «опросы» членов политбюро, через президиум Верховного Совета «легализовал» чистки. Хрущёв, Горбачёв, Ельцин ещё меньше жаловали «коллег».

Но очевидно, неверно Горбачёва 1989–1991 годов уравнивать в поведении с Горбачёвым 1985–1986 годов. Поначалу в разговорах один на один он не чурался признавать, что ему не всё известно и понятно.

Конечно, в МГУ, будучи перегруженным комсомольскими обязанностями, ему было сложновато многое постичь. Говорю это не в упрёк, всезнайство вообще не принимаю за украшение ума.

И когда Горбачёв просил помочь ему составить генезис обременений отношений СССР с США, ФРГ, Японией, другими странами, я делился своими познаниями без тени снобизма.

Однажды генсек посетовал, что не может толком разобраться в подоплёке стычки Сахарова с Хрущёвым. Случай сделал меня слушателем знакового монолога Никиты Сергеевича. В ноябре 1961 года меня вызвали к нему для подготовки ответа на послание президента США Джона Кеннеди.

Перед зачтением текста данного послания Хрущёв мимоходом «изгнал» Албанию из всех подконтрольных Москве организаций, а затем разоткровенничался о том, как схлестнулся с Сахаровым. Сахаров категорически возражал против испытания 100-мегатонной водородной бомбы над Новой Землёй.

«Я одёрнул зарвавшегося академика, – зычно произнес Хрущёв. – Ты физик, так и занимайся физикой, политикой будем заниматься мы, политики!»

Не хочу гадать, насколько полезным оказался этот мой пересказ для прекращения «дела Сахарова» и возвращения выдающегося учёного в московские пенаты. Сагдеев поблагодарил также от имени других академиков за «содействие в устранении вопиющей несправедливости».

Пользуясь каждой возможностью, стремился убедить молодого руководителя в порочности курса «догнать и перегнать США… по вооружениям».

В некоторых его выступлениях получила верную квалификацию вашингтонская стратегия довести до краха СССР через кузню Вулкана.

Не оставлял без комментариев подковёрные русофобские происки натовских «симпатизантов» перестройки, наращивавших усилия по формированию пятых, шестых и прочих колонн в советском тылу.

Большинство сигналов оказалось невостребованным.

– Почему?

– Горбачёв вознесся на верхотуру без чётко сформулированной программы, заземлённой на суровые реалии. Будем честны, они не похожи по сию пору на видения из кремлёвского иллюминатора. Генсек обозначил желанный причал – «социализм с человеческим лицом».

Он, однако, упорно уклонялся ясно охарактеризовать берег, от которого отчаливал. «Ввяжемся в бой, потом оглядимся!» – его расхожий девиз. Он обрекал на разброд и шатания, на бессистемные, не увязанные в целое эксперименты.

К концу 1986 года Горбачёв провёл в политбюро роковое решение – высший приоритет в перестройке отдаётся политике. В очередной раз слова помыкали делами. «Революция в революции» сводилась к «экспериментам в экспериментах». Наши усилия пробудить у лидера здравый смысл, взвесить китайский опыт наталкивались на огульное неприятие.

«Китайцы скоро упрутся в тупик, – парировал Горбачёв наши аргументы. – Мы пойдём своим путём». Спору нет – «процесс пошёл!» Еще одна крылатая фраза Горбачёва. Скат в бездну.

В оправдание Горбачёв не прочь сегодня ссылаться на то, что будто он не ведал, когда брал в руки бразды правления, сколь неблагополучно здоровье страны. Зря лукавит. Донесения, одно мрачнее другого, текли к нему потоком. Любой, даже далёкий от политики человек знает: нельзя соваться в воду, не зная броду.

– А что, действительно страна была нездорова?

– Ни к чему лакировать советскую действительность.

1972 год. Сильнейший неурожай. Потребительский рынок лихорадит, но всё новые военные программы в ответ на американские вызовы. К концу десятилетия ассигнования на социальные нужды, на удовлетворение насущных потребностей населения урезаются почти на треть.

В 1981 году НАТО утверждает планы «Фофа» и «Армия 2000». Советскому Союзу навязывается состязание в области «умного оружия». Оно обходится в 5–7 раз дороже ядерного.

Начальник Генштаба Вооружённых сил СССР Огарков и председатель Госплана Байбаков доложили политбюро – этот виток гонки вооружений может стать удавкой для нас. «Маловеров» сместили. Преемников поставили по стойке смирно. Однако плетью обуха не перешибёшь – перестройка стартовала под несчастливой звездой. Наши военные расходы поглощали почти четверть внутреннего валового продукта.

Для сравнения: в США – 7,8%, в ФРГ – 5,7%, в Японии – 1,5%. Сравнись с нашей военная нагрузка на экономику США, последняя неминуемо бы рухнула. Худо ли, хорошо ли, нас какое-то время удерживали на плаву нефтедоллары. Но администрация Рейгана вскоре выбила эту подпорку.

Под давлением ЦРУ США Саудовская Аравия, Кувейт, Эмираты обрушили цены на нефть. С 20–25 долларов за бочку они упали до 6–10 долларов, ниже себестоимости добычи нефтепродуктов у нас. Кроме того, дискриминационные требования КОКОМа (запрещение на продажу СССР технологий двойного назначения) распространили на оборудование для лёгкой и пищевой промышленности.

Резко нарастили поддержку моджахедов в Афганистане.

«Звёздные войны», милитаризация космоса были на дворе.

Таким образом, Советский Союз вступал в заключительную главу своей истории под раскаты напряжённости вовне и неурядиц внутри страны. Закручивание гаек – не выход. Сталинизм как система явно исчерпал себя. Лозунговый социализм, назойливая тавтология порочили саму идею.

Пробил час не искать виновных на стороне или в прошлом, но сводить к единому знаменателю слова и дела. Вера, отлучённая от повседневных и повсеместных дел, мертва есть.

– Но в 1985-м многим казалось, что нашу систему можно было оптимизировать?

– Мне уже приходилось говорить и писать, что народ с энтузиазмом воспринял смену поколений в высшем звене руководства страны. Абсолютное большинство коммунистов было готово включиться в устранение перекосов и расчистку завалов, усекавших народовластие, превращавших его в фикцию. Имея такую поддержку, архитекторы перестройки могли бы сдвинуть горы. Если бы, конечно, ведали, как и куда их сдвигать.

В апреле 1986 года Горбачёв в моем присутствии наставлял главных редакторов СМИ: «Не заболтать перестройку». Он пренебрёг правилом: прежде чем командовать другими, научись повелевать собой. Кто больше сорил обещаниями, забывая, что неисполненные посулы – самострел?

Его чем дальше, тем больше раздражали мои рефрены – страну может поднять в полный рост только правда. Каким бы горьким это лекарство ни было, если даже перестройка кончится неудачно, никто не должен иметь повода упрекнуть её авторов во лжи.

Генсек не возражал, но сие молчание никак не было знаком согласия.

Большинство нелепостей, дискредитировавших перестройку, – от тщеславия и его мутанта словоблудия, которое при подмене государственной политики государевым своеволием чревато закатом цивилизаций.

Как ранжировать распоряжение Горбачёва, запрещавшее общему отделу без его ведома знакомить с документами спецхрана даже членов политбюро? Ведь не должность обусловливает возможность формулировать осмысленную позицию.

Примем на веру утверждение Горбачёва, будто он и Шеварднадзе лишь из газет узнали о вводе наших войск в Афганистан. Став генсеком, он обещал, что при нём сектантству и групповщине не бывать. А как же готовились разворот на 180 градусов, сведший на нет принцип солидарности в организации Варшавского договора, или сговор с Бонном за спиной ГДР, а дома втайне от политбюро, увенчавшийся сделкой в Архызе? «Сбрасывали балласт». Отвернулись от Кубы, как и от большинства других дружественных стран в обоих полушариях.

Во вступительной фазе перестройки Николай Рыжков имел право голоса. Однако с конца 1986 года, когда высшим приоритетом назвали политику, его, как при Брежневе Косыгина, быстренько оттеснили на вторые роли. «Двоевластие» плохо вписывалось в горбачёвское прочтение перестройки.

И ломка прежних структур без их замены чем-то качественно новым пошла-поехала. Выбили почву из-под централизованного планирования, разделались с СЭВом, проигнорировав аргументы несогласных – в частности, международного отдела ЦК, который мне поручили в ноябре 1988 года возглавлять.

То же, что делалось в оборонной сфере, не поддаётся описанию. Сошлюсь на слова маршала Ахромеева, с болью сказанные мне в июне 1991 года: «Раньше я думал, Горбачёв разрушает оборону СССР, не понимая, что творит. Теперь убедился – он делает это сознательно».

– Теперь уже не секрет, что даже в политбюро были «агенты влияния», действовавшие в интересах США…

– Вас интересует фигура «серого кардинала» Яковлева? В числе, наверное, первых я был посвящён в сведения о том, что Яковлев в кармане у американцев. Но памятуя о роли, отводившейся мне Рухадзе и Берия в «мегрельской афере», я не спешил вписывать Яковлева в суперагенты.

Андропов распорядился под удобным предлогом отозвать посла Яковлева из Канады в Москву и здесь занять его приличной работой в одном из институтов Академии наук. Яковлев времени даром не терял, сумел втереться в доверие к Горбачёву.

В 1987 или 1988 году разведка добыла документальные подтверждения – «идеолог перестройки» у Вашингтона на крючке. Генсек «посоветовал» Крючкову «лично объясниться» с фигурантом. Объяснения не получилось, ибо, как лично мне рассказывал председатель КГБ, Яковлев при встрече с ним не проронил ни единого слова.

Разбирая нестандартную ситуацию, Горбачёв задал больше сам себе вопрос, полезен ли Яковлев для перестройки: «сли полезен – простим ему грех молодости. Никто не без греха».

С Шеварднадзе происходило нечто схожее. Комиссия Зайкова, разведка докладывали Горбачёву, что министр иностранных дел при ведении переговоров с американскими партнёрами нарушает утверждённые политбюро директивы, или хуже того, что у вносимых, в том числе Горбачёвым, предложений есть запасные варианты. Обычно верховный руководитель выражал недоумение и собирался прочитать министру нотацию.

Оставляю до другого раза комментирование реплики «никто не без греха». Саморазоблачения Горбачёва, Шеварднадзе, Яковлева, на которые не скупились вчерашние «запевалы» мирового социалистического движения, – веская причина заново взглянуть на многое из происшедшего в 80-е годы.

Под погребальный звон великой советской державе фарисеи сбросили маски. Оказывается, вместе и порознь они с юности только тем и занимались, как бы опорочить идею социализма – «этот строй для ленивых», «под суд посмертно зачинщиков Октября» и заодно творцов Победы в Великой Отечественной. Их кумир Мальтус: торжествует сильный, удел слабых – подчиниться элите или исчезнуть. Некоторые из подголосков, куражащиеся над советским прошлым, заявляют, что предпочли бы видеть победителем во Второй мировой войне Гитлера.

Не бойся дракона о семи головах, чурайся змеи о двух языках. Увы, большинство осознаёт эту мудрость слишком поздно. Маркс ошибался, когда относил доверчивость к тем человеческим слабостям, кои стоит прощать.

Однако тем, кто вёл дело намеренно или невольно к развалу Советского Союза, к обнищанию народа, уготовано не прощение, но девятый круг ада, отведённый для предателей. Не случайно русофобы славят их, осыпают премиями и медалями.

Закончу ссылкой на Александра Сергеевича Пушкина, наследие которого не устаю перечитывать. В болдинскую осень (это 1830 г.) он завершил роман в стихах «Евгений Онегин». Заключительная «Глава осьмая» перекликается с повествованием о невзгодах России в ХХ веке:

«…Слишком часто разговоры
Принять мы рады за дела,
…Глупость ветрена и зла,
Что важным людям важны вздоры
И что посредственность одна
Нам по плечу и не странна…».