Синдром Кукушкина (начало)

- Пейте, пейте, - мужичонка протягивал Кукушкину какую-то склянку с темноватой жидкость.

Мужичонка был не мал, не велик ростом и сложением, а был он какой-то…вертлявый.

- Что это? – спросил Кукушкин.
- Ну как же что? Это яд.
- Зачем мне яд? – оторопел Кукушкин.
- Да как же зачем?! – изумился вертлявый, - для того, чтобы отравиться, сначала нужно непременно выпить яду. Без этого никак.
- А  зачем мне травиться? – полюбопытствовал Кукушкин,  тщетно пытаясь вспомнить откуда взялся вертлявый в его квартире, - а вы, собственно кто?
- Хорошенькое дело! Как же кто? Вельзевулов я, Трофим Трофимыч.
- Как, позвольте? Вельзевулов? – рассмеялся Кукушкин.
- Именно. Именно Вельзевулов, - обиделся вертлявый, - и батяня мой был Вельзевулов Лука Кузьмич и дед тоже был Вельзевулов.
- Как же отец ваш Лука Кузьмич, если вы Трофим Трофимыч?
- А что вы удивляетесь? У нас, у Вельзевуловых, если уж отец Лука Кузьмич, то сын-то непременно Трофим Трофимыч.

С этими словами вертлявый гулко захохотал и пропал. Не растворился, не смазался очертаниями, а так, словно и не было его никогда. «А может и правда не было ничего, - подумал Кукушкин». 
А может и не было, чёрт его разберёт! Но склянка осталась на столе и недопитый кем-то стакан кефира, которого Кукушкин отродясь не пил, в силу слабости желудка.
И вдруг так явственно ему вспомнился вчерашний вечер, что он зажмурился. Картинка была такой чёткой и яркой, словно на экране кинотеатра. И вертлявый Вельзевулов увиделся, хлебающий без меры кефир и почему-то пьянеющий от этого непотребно. И две девицы вида потёртого. Неплохие вроде бы и девицы-то, но словно простирнули их наскоро  и, казалось бы, прополоскали и высушили, но не то погладить не потрудились, не то при стирке электричество выключили и пришлось их недостиранными оставить. Девиц звали Апполинария и Аграфена, но Вельзевулов называл обеих Марусями, обнимал их за талии и делал им весьма скабрезные предложения. Девицы, впрочем, эти предложения скабрезными не находили и не возражали против развития событий, как бы они ни развивались. 
Словом события вчерашнего вечера не сделали бы никому чести. Кукушкин собрался было пригорюнится, но открылась дверь и вошла женщина возраста неопределяемого и внешности расплывчатой. Кукушкин решил пока не пригорюниваться, а у женщины спросил:
- А вы кто?
- Я-то кто!? Аграфена я!!
- Та, которая Маруся? - глупо переспросил Кукушкин. 
- Нет, - довольно резонно возразила женщина, - я не Маруся, -  и тут же добавила, а уж в этом никакого резона не было, - Маруся – это Апполинария. Мы дочери от второго брака купца первой гильдии Матвея Шишкина.

Кукушкин на всякий случай посмотрел в окно. За окном всё было в порядке, бушевал двадцать первый век, и никаких купцов в этом веке не предусматривалось, а уж тем более – первой гильдии. Кукушкин прижался лбом к прохладному стеклу и посмотрел вниз на, знакомый с детства,  двор. Всё в нём было, как обычно. И лавочка без одной рейки в спинке и дядя Митя, спящий на лавочке, и чахлая трава на газоне, и Дед Мороз…позвольте, какой Дед Мороз!? Откуда Дед Мороз!? Где календарь!? Кукушкину стало нехорошо и он, оглянувшись, жалобно спросил:
- Аграфена, а какое сегодня число? 
- Пятница сегодня, - неожиданным басом ответила Аграфена.

Глядь, а Аграфены-то никакой и нету, но зато в кресле вольготно расположился Вельзевулов Трофим Трофимыч, собственной персоной. Он пил кефир из оцинкованного ведра, шумно прихлёбывая и жмурясь от удовольствия.

- Почему я пью из ведра, спросите вы?

– произнёс Вельзевулов, хотя Кукушкин и не собирался его об этом спрашивать. – А я объясню. Видите ли, в чём тут всё дело, в чём, так сказать, квинтэссенция. А дело, милостивый государь, вот в чём. В ведре, как известно любому школьнику, десять, а то и двенадцать литров любой жидкости, в данном случае кефира. А в стакане двести граммов той же жидкости, да хоть того же кефира. Выходит, чтобы выпить десять литров,  пьющий должен наполнить стакан пятьдесят раз. Ну так и скажите мне, в каком таком законе сказано, что я должен вскакивать пятьдесят раз, только для того, чтобы выпить, какие-то жалкие десять, или хоть бы и двенадцать литров кефира? Вот! Молчите!? А и ведь нету такого закона-то! Нетушки! И не принуждайте! И не стану я пить кефир стаканами!

С этими словами Вельзевулов как-то очень ловко переместился под диван и ведро туда же прихватил.  
Третьего дня соседская кошка Глафира, гоняясь за конфетным фантиком, засунула под диван башку, да и застряла, перепугано вереща и упираясь лапами. Пришлось Кукушкину вызволять кошку Глафиру из плена, приподняв один край дивана. Ну никак не мог там поместиться человек, хоть и вертлявый, да ещё и с ведром. Знал это Кукушкин!  Знал, но принёс из коридора швабру и принялся шуровать ею под диваном, в надежде подлого Вельзевулова изловить и подвергнуть наказанию, какому именно Кукушкин ещё не придумал, но настроен был весьма решительно.  В результате из-под дивана были добыты:
1. Яичная скорлупа.
2. Трамвайный билет из города Харькова.
3. Тесёмочка красного цвета шёлковая.
Надо заметить, что в городе Харькове Кукушкин никогда не был и тесёмочками никакими не пользовался, ну  не было у него нужды пользоваться тесёмочками. На кой чёрт ему нужны тесёмочки!?..яйца правда ел. Что было, то было. Чего уж скрывать.

Мало удовлетворённый поисками, Кукушкин лег на диван и, взглянув на свои ноги, обнаружил, что ноги его в разных носках. Один дыряв  и красен, а второй новёхонький, но зелёный и с утятами. Обозрение ног в разных носках воспринял он стоически, размышлять на эту тему не стал, а попытался задремать, устав от событий. Но вздремнуть ему не пришлось. Услышав сбоку и чуть справа покашливание, он повернул голову и увидел всё того же Вельзевулова, сидящего в кресле, но без ведра.

- Это где ж это видано, - запричитал, заквохтал Вельзевулов, - это ж кому такое право дадено, чтобы живого человека в рёбра шваберками ширять? Это как же такое получается, что человека, против его воли, заставляют по Харькову на трамвае ездить, а потом ещё и шваброй по рёбрам! 

Вельзевулов завозился, заёрзал, покряхтывая, а обнаружив отсутствие ведра, совсем сник, упал духом и затих.

Мягко цокая каблуками, мимо прошла, невесть откуда взявшаяся Аграфена. Явственно видел Кукушкин туфли на каблуках, но ступала они ими мягко, словно по вате. Звук был слышен,  и ясно было, что это звук шагов, но приглушённый, словно сквозь матрац. Фигура Аграфены выглядела странновато. Она была не то голая, не то в белом. Нет, если голая, тогда ноги слишком коротки, значит в белом и ноги выглядывают из-под платья. Белое платье? Невеста? Не может быть она невестой, не бывает невест в коротких платьях. Или бывает? А если не невеста, то почему в белом? Или голая, просто ноги короткие? Кукушкин собрался было окликнуть Аграфену, но она пропала, растворившись в каком-то световом прямоугольнике. В этом прямоугольнике возник довольно яркий свет и, всосав  женщину, словно её и не было, погас. 
А ещё Кукушкину показалось, что он постоянно слышит какой-то звук, какое-то ритмичное попискивание. И ещё Кукушкин вдруг догадался, что когда характер звука меняется, нарушается его ритмичность, то именно тогда и возникает Аграфена и звук восстанавливается.