Через тернии к Любви и в вечность (Per aspera ad Amor a indelebilis) - Часть 2

http://maxpark.com/community/4563/content/2482955#comment_33386150

- Давно это было, в военное лихолетье, начал свой рассказ Иван Николаевич.

– Вы правильно заметили, я не похож на маму, все говорили, что копия своего отца. Папа работал на железной дороге и погиб при первой бомбардировке немецкими самолётами нашей станции. Жили мы в своём домике, незадолго до войны построенным отцом и имели своё приусадебное небольшое хозяйство. Когда пришли немцы сразу всю имеющуюся живность и скот у нас отобрали. Хорошо, что мы с мамой успели закопать в углу сарая несколько мешков картошки и пшеницы. – Рассказчик умолк, уставившись глазами в пол, словно рассматривая там нечто ужасное.

Заметив моё нетерпение в ожидании продолжения рассказа, Сима Львовна начала свой сказ.

- Я родилась в Польше. Мой папа был украинец, а мама из семьи польских евреев.

Папа работал учителем физики и математики в одной из польских школ. Когда немцы напали на Польшу, и приблизились к городу, началась всеобщая паника и мы ушли на территорию СССР. Советские пограничники пропускали цивильных лишь формально проверяя документы, записали куда направляемся и есть ли у нас родственники и их данные.

Добрались как могли и поселились в городке Клевань, где у папы были родственники. Папа в совершенстве знал три языка: русский, немецкий и польский, поэтому его перевели работать в Киев в комиссариат по делам беженцев. А когда немцы пошли войной на Советский Союз и подошли к Киеву, папа отправил нас с мамой в Харьков, где жил его друг, немецкий инженер и антифашист и куда их собирались перевести. По дороге в Харьков папа заболел тифом. Его госпитализировали. Эвакуировать госпиталь не успели и когда в город вошли немцы, им понадобилось здание госпиталя для своих раненых. Находящихся в госпитале наших инфекционных больных умертвили и сожгли. Об этом нам рассказал знакомый доктор. Среди жертв был и мой папа.

А после нас с мамой загнали в гетто.

Ад творимый там никогда мне не забыть. И сейчас перед глазами стоит картина, как грудной ребёнок сосёт палец руки умершей матери, зелёные мухи ползающие по лицу, губам и открытым глазам умершего старика, летающий пух от подушек и огромная очередь людей к ржавой трубе из которой тоненькой струйкой течёт вода, и смрад от человеческих испражнений.

Теперь замолчала Сима Львовна.

Услышав паузу, заговорил Иван Николаевич.

Среди бела дня мы с мамой услышали человеческие вопли, топот ног и подымающуюся пыль. Всё это приближалось к нам по улице.

- Похоже ведут наших военнопленных, - сказала мама и пошла к проходу в заборе, где ранее была калитка. Маминых два брата ещё до войны были призваны в Красную Армию и с начала войны никаких вестей от них не было.

Из-за поворота показалась толпа, которую по обе стороны сопровождали немцы и полицаи с винтовками и наганами. Гнали в основном стариков, женщин и детей из гетто, расположенном на огороженной территории эвакуированного военного завода. И вдруг из толпы прямо маме в руки с силой вытолкнули девочку, да так ловко и в такой момент, что охранявшие полицаи не заметили этого. Мама закрыла девочке рот рукой и обернувшись повела её в дом. Быстро отмыла ее, подрезала ножницами волосы и выстирала одежду. А затем накормила тем что было в доме. Уложила рядом с собою спать, успокаивая, что теперь её мама знает где искать дочку и когда освободится, придёт к ним.

Мама очень переживала, что кто-то из соседей мог донести немцам или полицаям о появлении у неё дома неизвестной никому девочки, поэтому сходила в полицейский участок и начальник полиции, работавший ранее с моим папой на железной дороге и не раз в довоенное время бывавший у нас в доме, выписал справку, что у нас проживает удочерённая мамой племянница под именем Штапенкова Зинаида Львовна.

В том году зима была суровая и весна поздняя. Мама пошла на речку полоскать бельё, провалилась сквозь лёд, долго находилась в ледяной воде, пока удалось выбраться, но очень переохладилась. Заболела и «сгорела» от воспаления лёгких. Похоронили мы её с Симой сами, а в изголовье пересадили берёзку в виде буквы «У» - маму звали Ульяна. Вот так и остались мы с Симой одни-одинёшеньки в то страшное время и посреди войны.

Когда мы возвратились в Советский Союз, то нашли только еле заметные остатки фундамента нашего дома. Но берёзка сохранилась и выросла большая и высокая за это время. Эта берёзка и фотография с которой вы сделали прекрасные портреты - всё что у нас имеется как память о маме.

- Следовательно, и мама Симы Львовны не уцелела? – Как бы ища подтверждения своей страшной догадке, спросил я.

- Позже мы узнали, - продолжил Иван Николаевич, что всех этих людей, которые прошли мимо нашего дома в тот день, вывели за город, загнали в старые колхозные силосные ямы и расстреляли. Как рассказывали очевидцы, ещё два дня земля шевелилась над ямами, раненые пытались выбраться, но местных жителей не подпускали к этому месту.

- Как же вам удалось выжить в те ужасные времена? – спросил неслышно пришедший Юра.

- Выживали как могли. Зимой мы по-настоящему голодали. Весной полегчало. Воронья в тот год особенно много было и необыкновенно крупные все. Вороньими яйцами мы объедались, готовили их по всякому и у соседей на них пшено меняли. Сурковые норы раскапывали и находили в них запасённое зверьками зерно. Диких голубей с рогатки я сшибал, отличный супец с лебедой получался. На бывшие совхозные поля ходили, там кое-где начали овощи пробиваться из земли. Летом мы сил поднабрались.

А через год в наш дом заявились два полицая и отвели нас в здание школы. Оттуда уже никого домой не отпускали. Мы прошли медицинскую комиссию. Тот самый начальник полиции, папин знакомый, выписал нам справку на двоих с Симой, как брату и сестре, и это нам здорово помогло. Нас не могли разлучать. Далее под охраной всех собравшихся повели на вокзал, погрузили в вагоны для скота и привезли в пересыльный лагерь в Ковеле, а из него затем и в Германию.

Нам не повезло. Попали мы в фольварк к бауэру Ганкелю, инвалиду Первой Мировой. В большом каменном доме жили его жена, которая еле передвигалась из-за болезни позвоночника и старая мать. Сын погиб под Москвой, поэтому всем хозяйством заправляла невестка, ширококостная, рябая немка Гертруда, которой доставляло огромное удовольствие издеваться надо мною и Симой, словно мы были виновниками в гибели её мужа. Мы обязаны были носить на груди нашивку «OST», что обозначало о нашей принадлежности к Ostarbaiter. Выходить из фольварка нам было категорически запрещено. Здесь же вместе с нами работали в качестве остарбайтеров и поляки, чуть постарше нас возрастом, но к ним отношение было совсем другое. Во всяком случае Гертруда на них рук не распускала. Видя отношение хозяйки к нам, поляки, несмотря на то, что Сима с ними разговаривала на родном языке и безо всякого акцента, её своей не признавали и сторонились нас. Симе часто перепадала работа по дому: мытьё полов, окон, уборка, стирка, глажка, причём как бы она тщательно не выполняла работу, придирок и рукоприкладства Гертруды было не избежать. Когда она работала по дому и у меня выдавалась свободная минута - стоял и подглядывал в окно за происходящим и когда Гертруда замахивалась на Симу вбегал и прикрывал её собой. Удвоенная ярость Гертруды переходила на меня, но в этом случае она быстро выдыхалась и более к Симе не приставала.

Спали мы в сарае вместе со скотиной на набитых соломою матрацах с такой же подушкой под старыми солдатскими одеялами. Поляки нас в свою часть сарая не пустили и мы вынуждены были расположиться в другом углу возле загородок со скотом.

Кормили плохо, если это вообще можно было назвать едой - в основном пареная брюква и мучная похлёбка с примесью мелко порезанной ботвы той же самой брюквы.

В доме поваром работал двадцатидвухлетний красавец-поляк Каспэр, который разговаривал со всеми исключительно на немецком языке. В самом деле, он был красив во всех отношениях, высокий и статный, с красивым тонким лицом с усиками-стрелочками. Единственное, что портило его – это кругловидной формы оттопыренные в стороны уши. Сима в это время вообще исхудала от тяжёлой работы и скудной пищи. Однажды я попросил Каспера, который вышел покурить на крыльцо заднего двора, вынести что-нибудь для Симы из недоеденного хозяевами. Каспер хитро мне подмигнул, зашёл на кухню, вынес ведро помоев и обдал ими меня с ног до головы, хохоча при этом как цирковой клоун. Бауэр Ганкель увидел это, заставил его тряпкой всё вымокать и вымыть двор с мылом. А через неделю полиция забрала Каспера и Гертруду из дому с обвинением в сожительстве. Каспера на два дня привязали на городской площади к столбу с надписью: «Он загрязнитель арийской расы». Затем Гертруду и Каспера отправили в концлагерь. Сдал их бауэр Ганкель. Мы все радовались такому повороту дел и учтиво приветствовали бауэра за его поступок. Поварихой назначили улыбчивую польку Зосю и питаться мы стали намного лучше. С исчезновением Каспера и поляки к нам начали относиться как к равным.

В самом конце войны, перед появлением американцев бауэр Ганкель пригласил нас всех в дом за празднично накрытый стол, подарил каждому из нас комплект новой одежды и очень просил не жаловаться на него новым властям.

Нас остарбайтеров поместили в фильтрационный лагерь отдельно от пленённых военных.

Собеседование с нами проводил офицер-канадец неплохо разговаривавший на русском. Из его слов, отец и мать после революции эмигрировали в Югославию, где он родился, а далее в США откуда переехали в Канаду. В доме разговаривали на русском, отсюда у него знание языка. И воевать он пошёл добровольно с благословения родителей, чтобы помочь победить врага пытавшего поработить Родину его предков. Офицер сообщил, что у них имеются сведения, что работавших на немцев граждан СССР, по возвращении на Родину, считают предателями и помещают в лагеря расположенные по северу Сибири с условиями хуже немецких концлагерей. Но есть возможность эмигрировать в США, Канаду, Австралию и другие страны, где нам будет предоставлено гражданство и работа с оплатой труда одинаковой с гражданами этих стран.

Я беспокоился не за себя, хотя к этому времени от недоедания усох до вида оглобли, но был жилистый, имел силы, беспокоило меня то, что ещё одно потрясение Сима не перенесёт. И мама перед смертью наказала – береги Симу, сынок. Мы выразили желание ехать в Канаду.

Иван Николаевич опять умолк погрузившись в раздумия и воспоминания...

Длинную паузу вновь прервала Сима Львовна продолжением рассказа.

- Ваня устроился на лесопилку к добротному хозяину и хорошему человеку, ирландцу по происхождению – Ирвину.

Хозяин расспросил нас обо всём и поселил нас в своём большом доме. Мне дали отдельную маленькую комнатку, а Ване поставили кровать в комнате сына Ирвина. К сожалению Юэн, так звали сына, страдал умственными отклонениями, но был спокойный и нисколько не агрессивный.

Я во всём помогала жене хозяина, очень подвижной и необыкновенно работящей женщине по имени Камерон. Ирвину принадлежала также автозаправка расположенная в небольшом городке расположенному в долине межгорья примерно в трёх километрах от лесопилки. Камерон посвятила меня во все тонкости работы на заправке и мы с ней стали попеременно работать на ней. Камерон научила меня управлять автомобилем. А когда нам звонил посетитель ночью, чтобы произвести заправку, то это уже входило в мои обязанности, как самой молодой.

Ваня, привыкший к выполнению любой работы, при таком человеческом отношении к нему, работал как заводной и со временем стал управляться во всем без подсказок Ирвина. До странностей Ирвин и Ваня имели внешнюю схожесть: были одинакового роста, чёрноволосые с пронзительно голубыми глазами, плечистые и мускулистые. Сезонные рабочие всегда принимали Ваню за сына Ирвина и слушали его во всём. Было заметно, Ирвину нравилось это и он не отрицал подобных заблуждений. В действительности он и относился к Ване особо доброжелательно, можно сказать, как к сыну. Даже имя его переиначил на шотландский манер делая ударение на первую букву - И*ван, что было сходно с его именем И*рвин.

Он же настоял на том, чтобы мы с Ваней посещали вечернюю школу. Там же в школе я впервые увидела как с Ваней пытаются усердно заигрывать местные девицы все из себя видные и разодетые по последней моде. Во мне самой пробудились чувства. Я вообще не представляла себе жизни без Ванечки и от одной мысли, что он выберет и женится на местной кокетке, меня порывало на слёзы. Однажды, когда мы возвратились со школы, я не пошла в дом, а села в садике на скамейку и заплакала навзрыд.

Ваня тихо подошёл сзади, обнял меня и спросил, что произошло, уж не влюбилась ли я в кого-то? Я ему всё и выложила. Он тогда впервые поцеловал меня и сказал, что влюбился в меня с самого первого дня моего появления в их доме. Он боялся мне сказать об этом, потому, что считал меня красавицей и намного умнее его, а себя некрасивым и необразованным чурбаном – недостойным меня. В тот момент не было счастливей меня человека на Земле. Я снова рыдала и смеялась, но от охватившего меня счастья. Такие моменты не забываются.

Вскоре нас обвенчали в местной пресвитерианской церкви. Ирвин нам подарил земельный участок под дом, рядом со своим и через год мы вселились в небольшую, но собственную отстроенную обитель, обзавевшись самым простым скарбом и продолжали трудиться.

Вскоре я родила дочь и два года спустя сына. Назвали дочь Алиса, а сына Никол, во всяком случае так их записали в церкви, а дома мы их называли по нашему Лизка и Коленька. Дочь была папиной любимицей и он ей во всём потакал. Сын тоже пытался походить на отца. Ирвин и Камерон были для детей как дедушка и бабушка - души в них не чаяли. Задаривали их игрушками и баловали как могли. Ездили с ними в крупные города, чтобы посетить цирк и зоопарк, катали на самолёте, обучали верховой езде. Да, мы жили как ниспосланная свыше единая и счастливая семья, словно божеский подарок после всех лишений и мук. То что нам было недадено жизнью с лихвой досталось нашим детям. Это очень радовало.

Шло время, дети закончили коледж. Алиса начала работать, на бензозаправке, при котором открыли кафетерий и ресторанчик. Городок разрастался и вскоре мы получили разрешение построить ещё одну автозаправку.

Иван для Коленьки открыл мастерскую по производству мебели на заказ.

Казалось всё будет так продолжаться вечно, но грянули в одночасье все несчастья. Непонятно, почему жизнь так сурова к одним и невероятно благосклонна к другим...

Продолжил Иван Николаевич.

- Подымаясь пешком в гору от заправки по дороге домой от обширного инфаркта скончалась Камерон.

Купаясь с детьми, утонул в реке сын Ирвина – Юэн.

Через два месяца при валке леса комлем дерева убило Ирвина.

А затем случилась самое страшное. Выше городка, где работали и жили Алиса и Коленька, вверху по течению реки с незапамятных времён была построена огромная плотина, снабжавшая несколько городов питьевой водой. Весной во время сильного снеготаяния прошли обильнейшие ливни. Ночью уровень воды превысил высоту плотины, она разрушилась и миллионы тонн воды вперемешку с огромными камнями, деревьями и грязью в секунды разрушила городок. Редким жителям удалось спастись.

И снова мы с Симой остались одни одинёшеньки на весь белый свет...

Снова заговорила Сима Львовна.

- Ваня тогда аж почернел от переживаний. Я очень боялась, что с ним тоже что-нибудь случиться. Он не мог без слёз в глазах смотреть в сторону погибшего городка. Перестал кушать и спать. Я тогда предложила Ване уехать отсюда. Поручили адвокату продать лесопилку, так как Ирвин в своём завещании передал её нам, а сами уехали в Милтон, это пригород Торонто. Здесь встретили Льюса, который ранее работал у Ирвина и который имел в городе свою собственную небольшую компанию по уходу за деревьями в парках, садах и частных усадьбах. Работы было много и Льюс взял Ивана в компаньоны. Здесь же в этой компании я вела бухгалтерию. Так мы и доработали до социальной пенсии.

А после я прочла в газете о туристических поездках по Советскому Союзу, рассказала об этом Ване. Возникло тягостное желание побывать в родных краях, поглядеть что там и как. Зашли в советское посольство, поговорили чистосердечно с послом и нам объяснили, что нет никаких проблем для такого посещения, дали нам список документов, копии которых необходимо им предоставить, тарифы, список городов, запрещённых для посещения и всё. Было начало лета, когда мы получили визы на три месяца для посещения Союза.

Выбрали маршрут через Германию, а далее поездом, как когда-то нас доставляли как рабов для работ на Рейх, но теперь уже в обратную сторону свободными гражданами возвращаться на Родину, чтобы увидеть и сравнить те изменения, которые произошли за это время. Прибыв кораблём в Западную Германию, мы специально взяли на прокат автомобиль с картой и вскоре отыскали фольварк Ганкеля. Все строения их расположение осталось прежним, разница была только в покраске самих зданий и ограды в светлые и приятные цвета. Там были другие хозяева, которые бывшего владельца не знали, не помнили и к нам отнеслись неприветливо, даже не разрешили войти во двор. Вдобавок с лицом полного пренебрежения к нам сообщили, что для получения компенсационных денег нам следует обратится в специальные государственные организации. Больно, обидно было – мы вновь ощутили себя униженными.

Далее мы поездом приехали в Союз, побывали в разных городах и наконец оказались на малой Родине. Что нас по настоящему удивило, это взаимоотношение между людьми: простые и нисколько не наигранные, не показные – настоящие приветливость, доброта и духовность исходила от каждого человека. Удивительно, но нас вспомнили наши сверстники-соседи тех военных лет, с которыми мы жили бок о бок, добывали как могли вместе скудное пропитание и чудом выживали в тех неимоверных условиях. Некоторые тоже были угнаны в Германию, а некоторые избежали этой участи. Некоторым «Остарбайтерам» посчастливилось и они жили у приличных немцев, которые хорошо и сочувственно к ним относились, а некоторым досталось хуже чем нам самим – попав за колючую проволоку в «трудовые лагеря». На встречу с нами собралось пол посёлка. Нас зазывали в дома, устроили целый праздник с застольем, воспоминаниями и рассказами о своей жизни и судьбе других.

У нас возникало чувство, что мы находимся среди родственников, в большой семье.

Чем дольше мы находились среди здешних людей, тем сильнее исходило желание остаться здесь навсегда. Нигде, ни в одной стране мы не видели таких взаимоотношений между людьми и не перестаём удивляться этому. Потому как на других ценностях воспитан там народ. Никому бы в голову там не пришло, не выйти на работу, чтобы сотворить художественный подарок незнакомым людям, и отказаться при этом от предложенных денег. Не богатство и зажиточность важны в этой жизни, а человечность, милосердие и бескорыстная взаимопомощь. Здешним людям присуще делать Добро ближнему из чувства Любви к человеку, давать ему то, что необходимо для подпитки и бытия Души...

Прошу, не посчитайте это некой декоративностью в концовке рассказа, ибо и преставление этих двух людей в миры иные было красивым, словно заслуженно по сказочному преданию о Верности и Любви: «Жили они счастливо и умерли в один день». Не совсем так. Но...

Они и завещание написали — не разлучать их тела и после смерти.

Как мне позже сообщили - однажды Ивану Николаевичу сделалось плохо. Пытались его госпитализировать, но он отказался, шутя говорил, что без Симы он в больнице не уснёт, мол чувствует себя не плохо и предпочтёт лечение на дому. А к вечеру тихо умер. Через три дня в больнице уснула и не проснулась более Сима Львовна. Соседи и те кто их знал или был знаком, взяли на себя заботу о похоронах. Да и деньги они для такой цели оставили близким знакомым. Хоронили их в один и тот же день в одной могиле в теплый, ясный августовский день. Странно было и все заметили это, ибо на небе наблюдалось редкое явление – одновременно на голубом безоблачном небе были солнце и луна, словно оба небесных тела благословляли их путь в вечность.

У них не было родственников, но на похоронах было много народа. Во дворе дома устроили спокойные поминки.

И могилка их всегда чистенькая и ухожена, потому как стали они для людей, некоторым не канонизированным символом настоящей Любви и Верности.

Вот такая печальная, но вместе с тем и светлая в человеческом понимании история двух людей, как бы судьбами дарованных друг другу. Перечитывая написанное, начинаю понимать более контурно, смысл столь короткого нашего бытия в этом мире и значения доброжелательности между людьми.

Понимаю теперь на расстоянии лет восхищение тех светлых стариков тогдашними нашими людьми, то ценное, которое они видели в нас, то, что делало нас сильнее всех, что ныне старательно вымарается и истирается с необыкновенной силой власть имущей шушерью.

Желаю всем людям разрушенной великой державы – Мира, Добра, и возвращения Справедливости! Верю, что столь циничное надругательство власть имущими над страной, послужит хорошим уроком и даст шанс с помощью новых идей и идеологий превратить Россию вновь в одну из самых цивилизованных, гуманных и привлекательных стран на нашей планете.