Мифы о рае в царской России

«Факт чрезвычайной экономической отсталости России по сравнению с остальным культурным миром не подлежит никакому сомнению. По цифрам 1912 года народный доход на душу населения составлял: в САСШ 720 рублей (в золотом, довоенном исчислении), в Англии — 500, в Германии — 300, в Италии — 230 и в России — 110.
Итак средний русский, еще до Первой мировой войны, был почти в 7 раз беднее среднего американца, и больше чем в 2 раза беднее среднего итальянца. Даже хлеб — основное наше богатство — был скуден. Если Англия потребляла на душу населения 24 пуда, Германия 27 пудов, а САСШ — целых 62 пуда, то русское потребление хлеба было только 21, 6 пуда — включая во все это и корм скоту. Нужно при этом принять во внимание, что в пищевом рационе России хлеб занимал такое место, как нигде в других странах он не занимал. В богатых странах мира хлеб вытеснялся мясными и молочными продуктами и рыбой» (И. Солоневич «Народная монархия», М., 2003, с.с. 77-78)

И.Солоневич-белоэмигрант, монархист и антикоммунист

«таким образом, староэмигрантские песенки о России как о стране, в которой реки из шампанского текли в берегах паюсной икры, являются кустарно обработанной фальшивкой: да, были и шампанское, и икра, но — меньше чем для одного процента населения страны. Основная масса этого населения жила на нищенском уровне»

Николай Ерофеев

С.Ю. Витте на совещании министров 17 марта 1899 г., проходившем под председательством Николая II и обсуждавшем вопрос об основаниях действующей в России торгово-промышленной политики, говорил: «Если сравнивать потребление у нас и в Европе, то средний размер его на душу составит в России четвертую или пятую часть того, что в других странах признается необходимым для обычного существования». Это высказывание Витте относится к завершающей стадии промышленного бума, пережитого Россией в 90-е годы. Как видим, достигнутые при этом успехи не вводили в заблуждение отца российской индустриализации. Отмечая, что промышленность России «увеличилась в последние 30 лет в 7 раз», он подчеркивал, что «рост потребностей /56/ страны далеко опережает успехи ее промышленного развития»[2].

Интересна оценка В. И. Гурко, которого монархисты, вчерашние и сегодняшние, называют «человеком редкого ума и исключительного образования», «украшением сановной русской бюрократии»[3]. В программной для объединенного дворянства работе «Наше государственное и народное хозяйство», опубликованной в 1909 г., он пессимистически констатировал, что Россия начинает проигрывать во всемирном соревновании, что она и до революции 1905 г. «занимала последнее место среди других мировых держав», после же революции «ее экономическое положение проявляет грозные признаки ухудшения; количество многих производимых страной ценностей уменьшается, удовлетворение главнейших народных потребностей понижается, государственные финансы приходят во все большее расстройство»[4].

Для эмигрантской, особенно монархической, литературы характерной является скорбь по потерянной родине, якобы процветавшей до большевиков[6]. В подобной явно искаженной оценке назывались, на мой взгляд, не только политические пристрастия, но и заблуждения психологического характера. Дело в том, что уровень жизни в России лиц, оказавшихся в эмиграции, как правило, был существенно выше уровня жизни населения в целом. Тоска по прошлому вымывала из их памяти прежде всего негативные воспоминания о нем, порождала у них иллюзии, что в ушедшие времена не только им, но и всему народу жилось хорошо. Знакомство с белоэмигрантскими воспоминаниями было не последним обстоятельством и для А. И. Солженицына в его идеализации досоветской России. То, что называют первой российской революцией, ему представляется как «брожение России от избытка накопленной энергии, от избытка богатства»[7].

А.А. Бушков в своей книге «Россия, которой не было», написанной в жанре исторического детектива, поставив перед собой задачу развенчать ряд устойчивых мифов в нашей историографии и дать собственное истолкование событиям, их породившим, констатирует, что в последние годы «…в массовое сознание оказался успешно вбит образ царской России, прямо-таки подобной… сказочной стране, краю всеобщего благоденствия, с молочными реками и кисельными берегами». Однако, резонно замечает автор, «остается решительно непонятным, что за паранойя охватила русский народ, заставив его своими руками разрушить столь благополучную, сытую и процветающую страну?»[12]