Без названия.

   В незнакомой темноте Володя шёл к станции, ориентируясь на огни фонарей. Станции, собственно, и не было. Была голая платформа с кассовой комнатой, сейчас наглухо закрытой. На стене сиротливо висел листок с расписанием движения электричек. Следующая в сторону города на пять утра. "Немало ждать", - подумал Володя.  Слово в слово эту мысль повторил голос за его спиной.

  Володя обернулся. Голос принадлежал приветливо смотрящему на него молодому человеку, может на год-другой постарше Володи. Гладкое светлое лицо незнакомца оттеняли волны густых волос, падающих на плечи. На нём была одета светлоголубая синтетическая куртка и такого же цвета джинсы. На ногах красовались белоголубые, в тон куртке, ботинки.

  " Как вы в наших пенатах в столь позднее время?" - поинтересовался незнакомец и протянул Володе руку. "Серёжа", - представился он. "Владимир", - ответил Володя, пожимая протянутую руку.  "Какая мягкая", - отметил он, отбирая свою руку.

 - Да, вот так получилось. В увольнении. Не думал, что в распорядке электричек такой перерыв.

 - Неудобно, конечно. И гостиницы в посёлке нет. К знакомым пойдёшь?

 - К знакомым? Нет. К знакомым не пойду. Да и не найду уже дом знакомых. Подожду до утра здесь.

 - Ты что? Холодно до утра ждать. Давай ко мне. Мама против не будет. Проснёшься к электричке и поедешь.

Ленинградская ноябрьская осень действительно не располагала к длительной прогулке на свежем воздухе. Сырой ветер пробирал до дрожи, забираясь под бушлат и сдирал с головы бескозырку.

 - Ну, раз приглашаешь и мама возражать не будет, то добро. Давай к тебе.

Шагая по извилистой тропке, Володя в который уже раз поражался доброте ленинградцев. Вот так запросто приглашают в дом совершенно незнакомого человека. Ладно, когда в форме тебя пропускают без очереди в магазине и ещё и заплатить за тебя стараются. Но вот так - посреди ночи, с платформы? Чудно.

  Дошли быстро. Серёжин дом стоял в глубине сада. Участок был огорожен забором из рабицы, окантованной уголком. К дому вела вымощенная от симпатичной калитки до высокого крыльца дорожка. Серёжа открыл дверь ключом и пригласил Володю за собой.  Их встретила молодая, по домашнему уютная, как и дом, женщина - Серёжина мама. Представив ей Володю, Серёжа предложил ему раздеться.

  Чай пили за круглым старинным столом с блинами и сливовым вареньем. Серёжа рассказывал маме о Володе и моряках, постоянно при этом прикасаясь рукой то к тыльной стороне ладони Володи, то к его плечу. Прикосновения были какие-то страннопоглаживающие, неприятные Володе.

Даже чай показался ему тёплым и не ароматным. Поэтому он довольно выразительно поглядывал на часики с гирями, стоявшими в углу комнаты.

   - Мама, постели нам, пожалуйста, на диване.

Несомненно, старинный кожаный диван с высокой деревянной спинкой стоял в соседней комнате со стеклянной дверью. В противоположной стороне находился его современный хлипкий собрат, не вызывающий своей прочностью доверия.

 - Я с краю, - заявил Серёжа, когда мама, приготовив постель, вышла из комнаты.

 - С краю, так с краю. Куда одежду? - спросил, оглядываясь Володя.

 - Вот сюда, указал Серёжа на вешалку, приспособленную на двери.

Володя снял голландку и брюки, поместив их рядом с висящими на вешалке складным зонтиком и богатым фотоаппаратом "Зенит". "Увлекаешься фотографией?", - спросил он. "Работаю в студии".

 С наслаждением Володя вытянулся под хрустящей белоснежной простыней. От свежего морозного запаха белья нестерпимо захотелось домой. Повернувшись к спинке он закрыл глаза и отдался калейдоскопу событий и лиц сегодняшнего длинного дня. Сквозь дрёму ему предстало сероглазое лицо с пушистыми ресницами его новой знакомой Варечки, которую он проводил домой на эту вот станцию. Засыпая он ощутил, что Серёжа придвинулся к его спине. Отстраниться Володе мешала спинка дивана. Сон стал уходить. Подстегнула сон к этому рука Серёжи, которая через трусы потянулась к Володиному паху.

 - Ты чего? - взвился Володя!

 - Володя, постой. Дай я потрогаю тебя. Будет хорошо.

С глухим чавканием втиснул Володя кулак в Серёжино лицо. Тот обмяк, руки его отпустили Володю. С невероятной скоростью Володя впрыгнул в свою одежду. Схватил бескозырку, в прихожей обул ботинки, схватил в охапку бушлат и выскочил на улицу. Сырой ветер ударил в лицо. Одевая бушлат и бескозырку Володя зацепился чем-то за калитку. С бешенством Володя увидел фотоаппарат, который схватил с вешалки вместе с бескозыркой. В голове мелькнула мысль оставить фотоаппарат как плату за мерзость, но её отогнал хруст  разможжённого об ограждение забора фотоаппарата.

    Неловко шагая по шпалам в сторону города Володя материл и себя и доброту мерзких ленинградцев. Его руки горели от мягкого прикосновения Серёжиной ладони.

    И сорок лет спустя Володя прекращал знакомство с человеком с мягким пожатием руки. И сорок лет спустя, когда вокруг озаботились проблемами серёжей, Володя с удовольствием вспоминает хруст Серёжиного лица.