И вечный Бой

Медицина творит чудеса, но против смерти и она бессильна. Генерал Шарон умер. Он находился в коме с 4 января 2006 года.

Теперь, по законам жанра, следует сказать: кончилась эпоха. Но, во-первых, эти слова уже многократно сказаны восемь лет назад, когда израильский премьер-министр был госпитализирован с обширным инсультом. Во-вторых, они, по-моему, неверны, эти слова.

Эпоха Шарона продолжается.

Всех прежних израильских лидеров, левых и правых, ястребов и голубей, до недавних пор можно было разделить по стилю взаимоотношений с условным и безусловным противником. Бен-Гурион, Голда Меир, Бегин, Рабин, Перес, Барак и другие верили или хоть надеялись, что в обозримом или труднообозримом будущем Израилю удастся заключить мир. Миротворцы стремились к прямым переговорам, иные из них добились многого, включая Нобелевскую премию, разделенную с Арафатом, но не прекращения войны. Напротив, сторонники жесткой линии полагали, что достичь соглашения с соседями можно только с позиции силы, поскольку террористы понимают лишь язык точечных ракетных ударов, танковых атак и автоматной стрельбы. Врага нельзя уговорить, но его можно закошмарить и принудить к миру. Они много стреляли и бомбили. Войну это тоже не останавливало.

Впрочем, нельзя сказать, что израильские лидеры в своем политическом поведении так уж отличались друг от друга. Если надо было, миротворцы решительно вводили войска, а ястребы садились за стол переговоров со вчерашним врагом. Ибо цель оставалась прежней – мир. В обмен на территории, в обмен на американские деньги, в обмен на что угодно, кроме Иерусалима и тотальной гибели. Мир был для Израиля шестиконечной путеводной звездой.

Боевой генерал Ариэль Шарон, участник всех арабо-израильских войн за минувшие полвека, пришел к иному заключению. Трудно сказать, когда это произошло. Может быть, когда он встал во главе государства. Или раньше, в начале 80-х, когда служил министром обороны. Или в годы 70-е, когда штурмовал Суэцкий канал. А то и лет за двадцать до того, когда во время Синайской кампании командовал парашютной бригадой. Но понял он твердо: террористы не понимают ни миролюбивой риторики, ни языка силы. Они вообще ничего не понимают.

Тогда или потом, в армии или в премьерском кресле Шарон пришел к такому выводу: мир невозможен в принципе. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Никогда в разношерстной семье народов, окружающих Израиль, не переведутся люди, мечтающие его уничтожить. Причем их всегда будет очень много – в многотысячных толпах, в армейских кругах, на политических олимпах. Они образуют подавляющее большинство. Их не запугать и не уговорить. С ними можно только воевать, отдыхая в перерывах между боями. Не боясь временного поражения, не рассчитывая на окончательную победу. Победа заключается лишь в том, что Израиль – существует. Его бытие определяет сознание.

Причем это было в целом безоценочное суждение. Ненавидя врагов и любя свой народ, генерал воспринимал ситуацию как некую данность, против которой не попрешь. В конце концов тут повинны ведь не столько люди, сколько география. Кажется, еще никогда в мировой истории столь крохотное государство («С гулькин хер страна моя родная», – как справедливо обозначил Израиль на карте мира житель Иерусалима Юлий Ким) не было окружено таким количеством врагов и не выживало в этом окружении в течение многих десятилетий. Но если поставлена эта почти невыполнимая задача – выжить, то как-то надо ее решать. Генерал Шарон нашел решение и на посту премьера в 2001 году эту стратегию сформулировал, провозгласив «политику сдержанности» во всем. В том числе и на переговорах, которые ранее, как принято было считать, конечной целью ставили достижение мира. Эта цель отныне по умолчанию объявлялась недостижимой.

Однажды он даже сочувственно обмолвился: мол, «как еврей понимает, сколь это нелегко – быть палестинцем». Понимает, но ничего изменить не может, начиная с географии. Сражаясь с противником, можно в душе ему сочувствовать. Не меньше, не больше.

Безусловно, он был циником: эту черту в «Арике» отмечали все – и враги, и друзья. Но это не значит, что Шарон считал убийство врагов своей первейшей задачей. Он был солдатом и реалистом, он не был мясником. Просто генерал первым догадался, что на этой Святой земле все понятия перевернуты. Мир – пустая мечта, смертельно опасная для страны в устах, умах и делах израильских политиков. Война является нормой.

А на войне – как на войне. Если ты не убиваешь, то убивают тебя. Если мечтаешь о мире, то плохо воюешь. Если вообще не воюешь, то капитулируешь.

Вопреки распространенному мнению, он не отдавал приказа о резне в Сабре и Шатиле. Это сотворили ливанские христиане-фалангисты, союзники, у которых были свои счеты с несчастными палестинцами. Однако Шарон знал о предстоящем погроме и ничего не сделал, чтобы его предотвратить. Восходя много лет спустя на Храмовую гору, он тоже знал, какой взрыв ярости спровоцирует у ненавидевших его соседей. Однако это не имело значения: сегодня или завтра, из-за Шарона или по другой причине – взрыв был неминуем. Так отчего ж не взойти, если новая интифада сметет дряблое, с его точки зрения, израильское правительство, а его самого вознесет на самый верх?

Разумеется, будучи старым искушенным политиком, он ни разу не произносил этих слов: мир невозможен. Однако действовал, исходя из этой формулы. В принципе не желал встречаться с Арафатом, поскольку не видел ни малейшего смысла в этих встречах, и был прав. Строил стену, отгораживая Израиль от воинственных соседей. Выводил, иногда силой, еврейские поселения, которые с его генеральской точки зрения были самыми уязвимыми для террористических атак. Всеми силами, хотя и довольно безуспешно противодействовал продаже российского оружия Дамаску и Тегерану. Создавал новую партию. Готовил преемника в лице очень хладнокровного и тихого Эхуда Ольмерта, который подобно Шарону готов был воевать годами, не стирая мягкой улыбки с доброго лица; правда, воевал довольно плохо. Но и это не имело особого значения.

Иранский фактор, то есть угроза уничтожения Израиля посредством ядерного удара подтвердил геополитические расчеты и построения генерала Шарона. Впрочем, это была уже другая игра, в которой он практически не успел поучаствовать. Однако Нетаньяху действует по его заветам, предпочитая худую ссору бессмыленным надеждам договориться с отмороженными аятоллами, и это, к сожалению, единственно верная стратегия выживания на Святой Земле, в ближневосточном политическом аду.

Израиль после Шарона – это страна, которой по-прежнему управляет «Бульдозер». Ибо солидарно с ним думает сегодня большинство граждан, поддерживающих контртеррористическую войну армии обороны Израиля. Они тоже не видят выхода, даже сочувствуя невинным жертвам бомбежек в Газе или в Ливане. Так не победить террор? В Израиле и это знают, но если бы речь шла о возможности реальной победы над террором, то война давно бы кончилась. А она идет каждый день, без малого семь десятилетий подряд, то затухая надолго или ненадолго, то разгораясь вновь. Она идет сама по себе. Важно лишь помнить об этом, вовремя нанося удар или отражая удар, вводя и выводя войска, работая с агентурой, участвуя в переговорах, закупая оружие, предотвращая теракты. Противника можно убить, захватить в плен, посадить в тюрьму, обменять­­­, отпустить на волю в рамках очередной имитации переговорного процесса. Война непобедима.

И еще важно соблюдать меру. Обмениваясь рукопожатиями с улыбчивым Махмудом Аббасом, добрым человеком из Рамаллы, не предаваться пустым надеждам. Проводя военную операцию и обрушивая на неприятеля очередной поток «Литого свинца», не переходить черту, за которой начинаются военные преступления. Это очень трудно: отбросить всяческие надежды и не поддаваться захлестывающей ярости. Но это необходимо, чтобы выжить и сохранить статус цивилизованного государства. Единственной демократической страны в регионе.   

Эпоха Шарона на Ближнем Востоке – это вечный бой, на который обречено маленькое, хорошо вооруженное государство в окружении больших и хуже вооруженных. Сегодня безвыходность ситуация более или менее понятна уже многим. Американцам, которые при Обаме прониклись идеями пацифизма и порой гастролируют в регионе с миротворческими инициативами, отдавая дань ритуалу, но не настаивая ни на чем. Кремлевским товарищам, которые намереваются азартно извлекать очередные нефтедоллары из очередной бойни. Европейцам, чья сугубая политкорректность все-таки не мешает постичь одну простую вещь: советские «катюши» в Ливане должны быть уничтожены, а сделать это некому, кроме ЦАХАЛ. Отдельным вменяемым арабским лидерам, которым все эти насраллы давно уже поперек горла.

Медицина бессильна против смерти, но людям порой удаются чудеса. Посмертная жизнь полководца продолжается на войне. Война провожает его в последний путь, дорога упирается в бесконечность.