Миф об индустриализации

Среди наших соотечественников широко распространено представление, что в то время как западный мир переживал Великую депрессию, сталинский Советский Союз не только избежал кризиса, но и благополучно осуществил за те же самые годы модернизацию своей экономики, достигнув невиданных во времена Российской империи успехов.
И сегодня многие наши сограждане, как правило, убеждены в позитивном характере первых пятилеток 1930-х годов, во время которых в кратчайший срок власть будто бы «осуществила подлинную промышленную модернизацию и технологическую революцию».  Подобные оценки базируются не только на ложных представлениях о характере и результатах сталинской индустриализации, но и на слабом знании истории России начала ХХ столетия.
Историю сталинской индустриализации правильно рассматривать в более широком историческом контексте, не ограничиваясь событиями 20–30-х годов.
В начале ХХ века по объемам промышленного производства Российская империя прочно занимала пятое место среди ведущих мировых держав. Уступая в этом отношении Великобритании, Германии и Франции, Россия устойчиво обгоняла их по темпам роста. В 1885–1913 годах промышленное производство в России ежегодно возрастало на 5,7%, в США – на 5,2%, в Германии – на 4,5%, в Англии – на 2,1%. Известный американский историк экономики Пол Грегори, специализирующийся на изучении российского народного хозяйства, относит столыпинскую Россию к группе стран «с наиболее быстро развивающейся экономикой», таких как США, Швеция и Япония.
В 1913-м доля России в мировом промышленном производстве составляла 5,3% (пятое место) и догоняла показатели Франции (6,4%), доля в мировой торговле – почти 4% (в 1938-м доля СССР в мировой торговле составляла 1,1%).

После октябрьского переворота 1917-го ленинцы приступили к последовательным социалистическим экспериментам в экономике: безвозмездной национализации, уничтожению института частной собственности, изгнанию с промышленных предприятий управленческого аппарата с целью введения утопического «рабочего контроля» за наличными средствами, сырьем, производством и распределением продукции. Эти действия не могут быть объяснены только условиями гражданской войны и разрухи, они иллюстрируют суть коммунистического подхода к экономике.
Огромный урон российской промышленности нанесло создание фактически первых госкорпораций (совнархозов), разрушение внутрироссийского товарного рынка, захват большевиками банков и ликвидация финансово-кредитной системы. К этим мерам следует добавить запрет частной торговли, массовые репрессии и террор, избиение технических кадров, преследование предпринимателей, инженеров, мастеров, квалифицированных рабочих. К концу августа 1920-го в действительной собственности большевистской партии оказались около 40 тысяч российских предприятий, на которых были заняты почти 2 млн рабочих – 70% трудовых ресурсов, использовавшихся в промышленности.
В том числе и в итоге ленинских экспериментов уровень производства в 1920-м составлял лишь 20% от уровня производства 1913-го. За первые три года советской власти большевики отбросили отечественное промышленное производство на десятилетия назад. Поэтому одна из главных целей форсированной индустриализации, инициатором которой в апреле 1929-го выступила высшая номенклатура ВКП(б), заключалась в том, чтобы преодолеть отставание от капиталистического мира, ставшее следствием по большей части своих собственных экспериментов в промышленности в 1917–1920 годах.
Каковы же оказались результаты первой пятилетки, какая получилась альтернатива  Великой мировой депрессии?
Было построено 5,5 тысяч км железных дорог – ровно столько каждые 4 года строили в предреволюционной России. При этом производство угля и стали едва превысило дореволюционный уровень. За счет форсированного создания новых промышленных предприятий (по первому пятилетнему плану планировалось построить 300 крупных и 1 тысячу менее крупных объектов) была заложена база для роста советской экономики, которая с 1928 по 1939 выросла примерно в 2 раза. Среднегодовые темы роста составили 5,8%. Но такие же ежегодные темпы роста демонстрировала экономика столыпинской России. Кроме того, огромное большинство в спешке возведенных новых промышленных объектов страдали высокой аварийностью и непрофессиональной эксплуатацией, так как возводились ускоренными темпами и с грубым нарушением техники безопасности.
Установленные плановые задания не удалось выполнить: к 1933 тракторов выпустили 53 тысячи (вместо 170 тысяч по плану), автомобилей – 24 тысячи (вместо 200 тысяч по плану), железных дорог построили 5,5 тысяч км (вместо 16 тысяч по плану). Теория, в соответствии с которой деревня могла дать средства на индустриализацию, оказалась умозрительной. Государство приобрело возможности для выкачивания из деревни дешевого хлеба и его продажи на внешних рынках. Однако массовое создание госпредприятий по принудительной обработке земли (колхозов) потребовало и встречных поставок из промышленности в разоренную коллективизацией деревню, и, следовательно, огромных госрасходов. В 1929–1933 погибли 77 млн лошадей. Бедные колхозы для обработки огромных государственных латифундий нуждались в тракторах и другой технике, запчастях и комплектующих, удобрениях и самом простом инвентаре.

В 1932–1936 колхозы получили от государства около 500 тысяч тракторов, которые должны были восполнить потерю тягловой силы, а, по сути – частичные материальные потери села в период коллективизации.
Продовольственная безопасность страны оказалась подорвана бескризисной «модернизацией» на десятилетия, если не на долгую историческую перспективу. В 1913 крестьянин собирал с одного гектара более 800 кг зерна, а в 1932 не собирал и 600. Ежегодное производство мяса упало до 3,3 млн тонн по сравнению с 4,2 млн тонн в период НЭПа. С 1928 по 1933 поголовье лошадей сократилось на 51%, коров – на 42%, свиней – на 40%, овец и коз – на 66%. Всего в годы первой пятилетки погибло 152 млн голов скота. Общие потери страны от гибели лошадей и скота составили 3,4 млрд золотых рублей (в ценах 1913 года).
Не исключено, что материальные потери деревни в годы первой пятилетки вполне сопоставимы со стоимостью возведенных «гигантов индустрии». Однако такими расчетами историки и экономисты еще не занимались.
Тем не менее очевидно, что сельское хозяйство после событий 1929–1933 годов в Советском Союзе стало нерентабельным и далее требовало постоянной государственной поддержки. Не менее очевидно, что подобные катастрофические потери никак не говорят о том, что развитие советского хозяйства в этот период с точки зрения последствий было «бескризисным».
Катастрофически упал уровень жизни населения. Карточная система была отменена только в 1935 году. По совокупности уровень личного потребления (питание, товары широкого потребления и т. п.) советских граждан оказался ниже не только уровня 1913 года, но и уровня 1926–1927. Средняя зарплата рабочего в 1933 году составляла 125 рублей в месяц, служащего – от 70 до 90 рублей при реальной коммерческой цене 1 кг хлеба 4 рубля. В 1912–1913 батрак на поденной работе у зажиточного кубанского казака получал на хозяйских харчах 1-1,5 рубля в день. Спустя 20 лет «трудодень» кубанского колхозника стоил в 3–5 раз меньше, не говоря уже о нищенском характере окружавшей его жизни.
Жертвами беспощадной коммунистической коллективизации и голодомора 1930–1933 стали 10 млн человек. Это были огромные потери трудовых ресурсов, ослабившие страну и общество не только экономически, но и политически. Подобных чудовищных потерь населения «кризисный»  мир, мир Великой депрессии, не знал.
В годы первой пятилетки коммунисты заложили основы принудительного труда для трудоспособного населения Советского Союза, как в колхозах, так и на госпредприятиях, фабриках и заводах. Однако ценность и эффективность подобного труда, который вполне можно назвать рабским, была низкой и малопродуктивной.

Любопытно, что по марксистской "науке" рабский труд был признан малоэффективным, но несмотря на это "индустриализацию" осуществляли именно трудами рабов-зэка.
На Беломорканале (чем не строители египетских пирамид?):

А вот и "эффективные управленцы" - надсмотрщики за рабами (сбор начальников лагерей ГУЛага).


Что же было целью огромных человеческих жертв и лишений? Желание показать преимущества большевистско-коммунистическрй социалистической экономики, улучшить уровень жизни людей? Нет. Приоритетом для номенклатуры во время первой и второй пятилеток стал советский военно-промышленный комплекс. В 1928–1929 военные расходы «страны победившего социализма» составляли 93 млн фунтов стерлингов, а в 1932 – уже около 140 млн. Если по состоянию на 1 января 1932 в РККА насчитывались 1446 танков и 213 бронеавтомобилей, то на 1 января 1934 – 7574 танка и 326 бронеавтомобилей – больше, чем в армиях Великобритании, Франции  и Германии вместе взятых.
Еще в 1931 году, в разгар выполнения первого пятилетнего плана и задолго до прихода Гитлера к власти, цели строительства и содержания огромной для страны армии так недвусмысленно формулировались в документах II (мобилизационно-организационного) управления штаба РККА: «Наша партия…будет все более активно выполнять свою роль международного двигателя пролетарской революции, толкающего пролетариев всех стран к захвату власти».

Подлинная цель коммунистической индустриализации заключалась в создании для советского населения специфических условий государственного принудительного труда и производства. Такую сверхзадачу большевики решили. Сложившаяся в первой половине 1930-х годов экономическая система в полной мере гарантировала высшей партийной номенклатуре ВКП(б) сохранение и удержание власти внутри страны, а также открывала перспективы для реализации собственных внешнеполитических планов, связанных с советизацией Европы. Однако никаким «модернизационным проектом», тем более примером «эффективного менеджмента» осуществленная на крестьянских костях «индустриализация» не была, принеся населению России,  особенно русскому народу, невиданные до той поры муки и страдания.