Пятница.

Дело было в пятницу, в конце первой смены. В «комнате механиков» собрались механики первой смены, механики второй смены и главный инженер. «Комната механиков» являла собой раздевалку, комнату отдыха, курилку и жалкое подобие механической мастерской одновременно. А ещё в ней стоял распределительный шкаф, с которого можно было при необходимости обесточить всё здание.

Механики на швейном предприятии, должен вам заметить, чем-то напоминают гробовщиков из «Гамлета». Более-менее гарантированный оклад, высокий общественный статус (это когда заработок трёх десятков сдельщиц зависит от твоего умения и твоей расторопности и привередливые сдельщицы тобой, в общем-то, довольны), уважение начальства и высокая самооценка делают их людьми, склонными к философствованию, а постоянное нахождение в среде острых на язык швей приучает к некоторой афористичности.

Механиков было четверо. Самый молодой, с украинской фамилией,  служил в транспортном ОМОНе, а на фабрике подрабатывал. Случай, вероятно, не самый распространённый, но и не вовсе уж уникальный. В прошлой мирной жизни омоновец окончил техникум и был специалистом по швейному оборудованию. А теперешняя его жизнь, полная опасностей (у него было за душой несколько командировок в Чечню), приносила ему моральное удовлетворение, но не приносила материального достатка. А тут ещё и жена молодая. Так что, сами понимаете.

Трое других были в средних летах. У всех троих были взрослые дети, у всех имелись ухоженные дачные участки, каждый подрабатывал механиком  где-нибудь ещё (на совсем уж маленьких предприятиях частенько пользуются услугами «приходящих» механиков) и не уклонялся от выполнения разовых заказов.

Пятым был главный инженер предприятия (а также и начальник ОКСа, и начальник фабричного МИДа, ибо на нём лежали дипломатические переговоры со многими административными органами, да, пожалуй, ещё и начальник фабричного Министерства обороны, но это особый разговор). При таком обилии функций главный инженер был ещё и лучшим другом директора, но при этом в любом конфликте брал сторону работяг и отличался органичным, непоказным народолюбием. Как уж это в нём совмещалось, судить не мне. Во всяком случае, присутствие его в кругу механиков никого не удивляло, и никому не было в тягость. При главном инженере можно было говорить откровенно обо всём (кроме собственных упущений по работе). Все знали, что он никого персонально не заложит, а рациональное зёрнышко в дубоватую директорскую головушку нет-нет, да и закинет.

Надо честно признать, что в тот час стояла на столе бутылка (а её порожняя подружка тосковала под столом) и окружали бутылку (как в гараже) гранёные стаканЫ. Пьянство на предприятии не поощрялось, разумеется, но тут ведь надо принять во внимание четыре обстоятельства:

1)      а кто же сам без греха совсем-то уж?

2)      конец недели, срочных заказов нет, механики в первой половине дня посидели за проблемными машинками подольше, чем обычно, и теперь всё в цехах гудит;

3)      механики, как и сталинский нарком Засядько, «меру знают»;

4)      воровство-то не поощрялось тоже, но как же совсем-то без него – грех.

Ну и дым стоял коромыслом, как на Петровской ассамблее. Тут главный инженер ввёл простое и суровое правило: если большинство в помещении составляют курящие, то некурящие терпят, а если большинство составляют некурящие, то терпят курящие.

Вот так под звон гранёного стекла и в клубах восходящего дыма и шла неспешная беседа.

Началось всё с традиционного тоста: «За карие очи».

Почему за карие, никто точно сказать не мог бы. Вероятно, по словам известной песни (вот этой - http://www.youtube.com/watch?v=Zv3dvBhYmWY , или этой - http://yandex.ru/video/search?text=%D1%81%D0%BE%D0%BB%D0%B2%D1%8C%D1%8F%D0%BD%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%BE%2C%20%D1%87%D1%91%D1%80%D0%BD%D1%8B%D0%B5%20%D0%B1%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%20%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%B5%D0%BE&where=all&filmId=usQudBizs3M ). Во всяком случае, пили всегда за карие очи, хотя и серые очи совершенно исключительной обжигающей силы на предприятии имелись.

Про «карие очи» следует сказать несколько слов особо.

Швеи и вообще женский персонал на предприятии чётко делился на три возрастные страты. Старший возраст был представлен конструкторами и технологами с развалившихся в милые макспарковским либералам годочки царствования ЕБН машиностроительных заводов. Как-то так получилось, что швеи на крупных государственных предприятиях в момент зарождения этой частной лавочки на что-то ещё и надеялись, а инженерный персонал уже оказался на улице. Для предприятия наличие специалистов с высшим (но, увы, не профильным!) образованием было в целом фактором положительным. Они прекрасно понимали необходимость пооперационного разделения труда, они не держали при себе ценные соображения по оптимизации производственного процесса, да и советская привычка поругивать начальство за упущения прямо в глаза тоже делу не мешала.

Но при этом сами представительницы первой волны чувствовали себя обделёнными в карьерном плане.

И виной тому было засилье на командных должностях представительниц второй страты. Когда дело стало расти, директор попросил разрешения выступить перед выпускницами лучшего в городе швейного ПТУ и единственного в городе Индустриально-педагогического техникума и предложил этим выпускницам работу. Причём девушкам из техникума прямо было сказано, что вакантны только рабочие должности, а выбиться в командиры производства можно будет лишь «по итогам». Да ещё и переучиваться придётся, так как производство отличалось некоторым своеобразием. Многих это устроило (деваться-то всё равно некуда!) и многие «выбились». Так что и модельеры, и технологи, и сменные мастера, и руководитель филиала в пригороде – практически все были из второй волны. Почти, но не все. Были, слава богу, и специалисты-швейники старой советской закалки.

Кстати, вот загадка. Пришли подружки на работу в один день. Одни так и остались швеями, другие получили более творческую работу или выбились в начальство, а третьи и для должности швеи оказались слабоваты и перекочевали в «отдел зачистки» (так изделиям окончательно придавали товарный вид). И никаких видимых обид, никаких порушенных дружб. А может так только со стороны казалось?

Ну а третья волна была представлена совсем уж молоденькими девчушками. И про них дурного слова не скажешь (вопреки стереотипам). Усидчивостью, трудолюбием и дотошностью старшим они не уступали.
 

Но разговора о «карих очах» не произошло. Те, кому было что рассказать, целомудренно помалкивали, а цитировать строки лирических поэтов в среде механиков не принято.

Разговор коснулся политики, но и тут речь текла  как-то вяло. Все были согласны с тем, что «при коммунистах жилось лучше», все это прочувствовали на своей шкуре, но и в то, что современные политики в состоянии что-то кардинально поправить, веры ни у кого не было.

Заговорили о местных делах. Ну и тут все были единодушны. И директор-жмот платит гроши, да ещё и норовит зарплату задержать. И манера покупать дешёвое сырье укорачивает срок жизни оборудования (и перекуры механиков тоже укорачивает). И есть в организации такие модельеры-конструкторы, которых надо гнать метлой, ибо сконструированные ими узлы можно прошить только из пулемёта, да и то бронебойными пулями. К директору особой ненависти не было. Все видели, что он старается, не жирует, заработанное вкладывает в производство. Но вот невезучий мужик какой-то. Да потом и карнавальный аспект «преобразований» смягчал неизбежный классовый конфликт. Каждый думал, а вот легли бы карты немного иначе, был бы я сегодня директором, а этот работал бы у меня экспедитором.

А сегодня директора вскользь даже и похвалили. Похвалили за то, что на днях он безжалостно выгнал с работы механика З. (после чего и появился на предприятии механик-омоновец). А с З. ситуация была уникальная. Почему-то он считал себя способным ремонтировать швейные машинки, но после каждого его ремонта машинка работала хуже, чем до. И «карие очи» на сдельной оплате это терпели! Полтора месяца терпели, причём  все три возраста. Ревели с досады, кусали свои дивные пальчики от злости, пытались ремонтировать машинки самостоятельно, подкатывали к напарнику З. «на личном обаянии», но терпели. Жалко им было З., у него был видимый физический недостаток – сильная хромота. Слухи о ненормальной ситуации дошли до директора, и тот взял на себя функции  палача.

Потом речь зашла о том, «кто должен точить ножницы», и разговор приобрёл подлинно философское звучание. Дело в том, что «кто должен точить ножницы», а, в особенности как эта работа должна оплачиваться, это квадратура круга всех швейных производств. Начальство исходит из того, что у механика точило всегда под боком, да и перерывы в работе случаются достаточно регулярно. Поэтому оклад механику устанавливается с учётом того, что ножницы (и ножи) он будет точить регулярно и безропотно. Механик при поступлении на работу с такой постановкой вопроса безоговорочно соглашается, но по прошествии месяца-двух обязательно начинает «роптать». «Ропот» обычно сводится к тому, что ни минуты свободной у него нет и «точить ножи-ножницы» должен кто-нибудь другой. Ну а подтекст в таком контексте читается явно: «могу уж и я как-нибудь исхитриться, но не задаром же». Большого практического смысла этот спор не имеет, и ведётся всё больше в силу традиции. Но красота аргументации, к которой прибегают стороны, явно превосходит красоту  доводов сторон в спорах о разделе морского дна между государствами.

Когда экономические, аксиологические, этические и исторические аргументы сторонников оплаты точильных работ «отдельной строкой» были исчерпаны, главный инженер пообещал поговорить с директором. Но так вяло и вымученно пообещал, что все немного и пригорюнились.

А потом народ стал вспоминать казусы, связанные с подработками на стороне. Казусы касались редких моделей швейных машин и особенно тонких настроек. А каждый рассказчик ненавязчиво давал понять окружающим, что в своём деле он съел больше, чем кореец.

Наступила очередь поделиться воспоминаниями главному инженеру (стыдись, Чернозёмный край, но есть в твоих пределах главные инженеры, которые подрабатывают на стороне!). Главному инженеру довелось ремонтировать пресс (в лёгкой промышленности гидравлический пресс – вполне нормальное явление) у знакомого предпринимателя-армянина. У того швеи были русские, а прессовщиками работали армяне. Вот подошёл он к неисправному прессу, а армяне-прессовщики бросили исправные машины, окружили инженера как овцы доброго пастыря и смотрят с надеждой, но молча. Включил главный инженер пресс, прикоснулся к нему и почувствовал укол. Посмотрел на другие машины – перед всеми лежат резиновые коврики:

- У всех на корпус пробивает?

- У всех…

 Тут все сошлись на том, что на их фабрике такого нет. Можно работать без риска для жизни. Но потолок побелить начальство собирается уже несколько лет, а уборная выглядит как разбойничий вертеп в «Бременских музыкантах», а ведь работают-то в основном женщины.

Последним взял слово механик средних лет из первой смены. У него тоже имелся к случаю забавный казус про починку оборудования. Чинил он машинку одной старушке. Машинка была самая обычная, и поломка была стандартная. Но беда в том, что беде первым попытался помочь какой-то «народный умелец», со всеми вытекающими последствиями. Поэтому возиться пришлось долго. А когда пришёл момент спросить:

- Может сало надо жарить?

Так опять  могу помочь! -

старушка виновато улыбнулась и сказала: «Сынок, а денег-то у меня нет. Вот, осталось полведра картошки, возьми». Тогда механик посмотрел на обшарпанные стены, на шкаф без дверцы, на заплатанный халат хозяйки и понял, что она не обманывает: «Пересыпал я картошку из ведра в пакет и пошёл. А что делать?»

Крякнули мужики, разлили по стаканам, что оставалось, и выпили не чокаясь.

Механики первой смены пошли домой, механики второй смены отправились в цеха, а у главного инженера рабочий день ненормированный.