МИХАИЛ ХОДОРКОВСКИЙ ДАЛ ПЕРВОЕ ТЕЛЕИНТЕРВЬЮ — ДОЖДЮ

На модерации Отложенный 02:38  22 декабря 2013      44817  79
Сюжет: Ходорковский на свободе

В ночь на воскресенье, 22 декабря, Михаил Ходорковский встретился в Берлине с журналистами ДОЖДЯ Ксенией Собчак и Михаилом Зыгарем и затем дал первое телевизионное интервью — программе СОБЧАК ЖИВЬЕМ. По его просьбе оно будет показано целиком в эфире телеканала ДОЖДЬ только после его большой пресс-конференции. Вот некоторые фрагменты состоявшегося разговора:

 

Фото: Егор Максимов/ДОЖДЬ

 

Собчак: Давайте поговорим о Вашем освобождении. События последних дней напоминали шпионскую сагу.

Ходорковский: Да, да. Вы абсолютно правы.

Собчак: Расскажите об этом поподробнее. Почему Берлин? Знали ли Вы, что Ваша мать находится в Москве? И если знали бы, то полетели бы все равно?

Ходорковский: Я сразу скажу, что не всем фактам я имею объяснения. Все-таки объем информации, которым я владею, ограничен. Я сейчас с чем-то начинаю постепенно разбираться, но я знаю далеко не все.

Собчак: Давайте восстановим хронологию событий.

Ходорковский: Когда я услышал о выступлении президента из новостей по телевизору, я понял, что Владимир Владимирович говорит об уже свершившемся факте, я уже достаточно давно наблюдаю за нашим президентом, и для меня это было очевидно. Я сразу пошел собирать бумаги, потому что главное, что я хотел забрать из лагеря, - это бумаги. Я собрал бумаги, и предполагал, что меня должны будут вывезти из лагеря в течение суток, пока журналисты не успели приехать. Это у нас стандартная традиция, у нас журналистов чиновники боятся. Собрал и лег спать. В два часа ночи или в полтретьего меня будит начальник нашего лагеря, говорит: «Михаил Борисович, пожалуйста, собирайтесь». Я собираюсь. Выхожу в коридор..

Собчак: Господин Рар уже сказал о том, что Вас сразу спросили, готовы ли Вы лететь за границу.

Ходорковский: Я рассказываю достаточно последовательно, и существенных деталей не упускаю. Он (начальник лагеря – ДОЖДЬ) предложил зайти в комнату. В комнате сидел человек, которого я не узнал. Он спросил: «Вы меня не узнаете?» Я сказал: «Нет». Он говорит: «А я начальник управления», -- имеется в виду федеральное управление исполнения наказаний по Карелии. Мы с ним встречались, но в гражданской одежде он оказался для меня совершенно неузнаваем.

Собчак: То есть сказать «Нет, я хочу остаться в России» вы не могли в тот момент?

Ходорковский: Сказать я мог все, что угодно.

Собчак: Вы думаете, что это ни на что бы не повлияло?

Ходорковский: Я убежден, что это ни на чтобы бы не повлияло абсолютно. И собственно говоря смысла никакого нет. Через несколько часов меня посадили в этот самолет, самолет довез меня до Берлина, в Берлине меня встретил господин Геншер. Роль господина Геншнера во всем этом процессе мне была хорошо известна, потому что именно от него мне поступило предложение написать то, что я написал.

 

Собчак: Как велись эти переговоры? Я так понимаю, что переговорный процесс по поводу вашего освобождения или помилования, начался довольно давно, более двух лет назад. Каким образом Германия оказалась вовлечена в этот процесс, расскажите?

Ходорковский: Не ждите от меня в этом вопросе многого. Я не слишком информирован о том, что происходило, потому как все мои встречи с адвокатами происходили под очевидным виде-о и неочевидном аудиоконтролем.

Собчак: Но это была ваша инициатива? Вы приняли для себя такое решение, что вы попросите о помиловании?

Ходорковский: Меня никто не заставлял. Возможно, вы вспомните, что когда с господином Медведевым обсуждался вопрос о том, чтобы он помиловал меня, люди обсуждали разные подходы к этой проблеме. Я сказал одно: для меня неприемлемо признание вины.

Собчак: Да, я помню это.

Ходорковский: Я никогда не говорил, что для меня неприемлемо написать формальную бумагу о помиловании.

 

Ходорковский: Вы все время не обращаете внимания на одну деталь, а я как раз на нее обращал внимание постоянно: и после предложения господина Медведева господин Путин сакцентировал внимание на необходимости признания вины. И далее, когда Владимир Владимирович говорил, что он готов рассмотреть, он каждый раз делал акцент на необходимости признания вины. Это было для меня неприемлемо по очень практической причине. Не потому, что мне интересно, как на эту тему посмотрят журналисты, а потому, что признание вины с моей стороны означает — при том подходе, который демонстрировали наши следственные и судебные органы, — что весь «ЮКОС», любой человек из «ЮКОСа» по формальному признаку может быть признан преступником как член безразмерной организованной группы на основании того, что господин Ходорковский признал, что он сначала недоплатил налоги с проданной нефти, а потом украл эту нефть. А в третьем деле, к слову сказать, планировалось, что на самом деле эта нефть, выручка от нее, была получена все-таки «ЮКОСом», а Ходорковский потом ее еще раз украл.

Собчак: От кого вам впервые пришло предложение написать прошение о помиловании без признания вины?

Ходорковский: От господина Геншера 12-го числа. Это мне передали мои адвокаты.

 

Собчак: Обстоятельства в семье — единственная и главная причина, почему вы пошли на это за восемь месяцев до возможного освобождения?

Ходорковский: Да нет, конечно. Было бы неправильно сказать, что, если бы у мамы все было в порядке, я бы не подписал бумагу без признания вины. Я и подписал.

Собчак: То есть такую бумагу вы могли подписать и раньше, много лет назад? Или так не ставился вопрос?

Ходорковский: Нет, конечно. Другое дело, что то, что произошло, заставило меня на эту тему переживать.

 

Собчак: Вы будете продолжать борьбу по делам «ЮКОСа»?

Ходорковский: Давайте разделим этот вопрос. Я действительно написал два документа, один — это прошение о помиловании, второй — это личное письмо Владимиру Владимировичу.

Собчак: А что в этом письме содержалось?

Ходорковский: Там содержалась аргументация — она совершенно не секретная, — связанная с семейными обстоятельствами. То, чем я буду заниматься в будущем…

Собчак: Это письмо не может вас в будущем как-то скомпрометировать? 

Ходорковский: Нет-нет, за исключением тех тем, которые я из семейных соображений не хочу озвучивать, — и, к слову, я благодарен президенту, что он не стал их озвучивать — в остальном я там продекларировал только то, что я неоднократно заявлял в СМИ, в частности отвечая на ваш вопрос — то есть что меня судьба активов «ЮКОСа» не волнует. Но когда вы меня спрашиваете в более широком смысле, считаю ли я дело «ЮКОСа» законченным — конечно, нет. До тех пор пока Платон Леонидович в тюрьме и Пичугин в тюрьме, дело «ЮКОСа» нельзя считать законченным. Оно будет для меня оставаться предметом серьезных дум и усилий.

 

Собчак: Компенсации вы требовать не будете? Арбитражные суды, я так понимаю, прекратятся. Что будет конкретно с Гаагским судом?

Ходорковский: Опять же, давайте разделим вопрос. Вам прекрасно известно, что в 2004 году, после продажи «Юганска», я был отстранен от руководства пакетами акционеров. И более того, я потом вышел из числа акционеров. Президент прекрасно понимает, что вопрос по менеджированию этой ситуации, особенно связанный с интересами миноритарных акционеров, не стоит.

Собчак: Но есть авторитетные источники, которые говорят, что эти акционеры завязаны на господине Невзлине.

Ходорковский: Я вам повторю, президент прекрасно понимает, что я не способен менеджировать эту ситуацию. Я не брал на себя ответственность за то, что я сумею убедить людей с которыми я 10 лет не общался — я надеюсь, что пообщаюсь в ближайшем будущем, но пока я Леониду Борисовичу по телефону два слова сказал. И я лично не буду принимать в этом участия никакого, и я не буду получать никакого интереса от того, выигрывают  в этих процессах акционеры «ЮКОСа» или не выигрывают. Для меня эта тема закрыта.

Собчак: Деньги вас не интересуют?

Ходорковский: Деньги, принадлежащие акционерам «ЮКОСа», меня не интересуют. Я не говорю, что у меня нет собственных денег — конечно, они есть.