МЫСЛИ ОТТУДА

МЫСЛИ ОТТУДА…

   Представил  я. Загустевшее  жарой июльское  лето. Развесистую под пылающими лучами раскаленного  солнца яблоню белый налив. Прохладу над пузатой пустой  бочкой из под соленых арбузов, вокруг которой  на деревянных табуретках, срубленных тупорылым топором на раз, два и готово,  дед Митька, брат Петра и я.

   Дед Митька задумчиво смотрит на меня и Петра, почёсывая затылок.

  Это беспокоит, потому что к чему приводит задумчивость русского человека, а дед Митька чистый русак, и  почесывание в затылке – ещё никто не отгадал.

   Петро отодвигается подальше от бочки, я тоже. Расстроен чем-то дед. А его расстройство хуже задумчивости и почесывания.  Ненароком махнет рукой и  очистит табуретки от Петра и меня.

- Ты дед как бы чем-то это, - осторожно начинает Петро.

   Он хочет закрутить пальцем в висок, но  опасается, как бы его закрутка не отпечаталась в его виске.

 - Ты это… - Петро старается подобрать слова, которые  выбили бы деда из задумчивости. – Лето, прохлада, - потянуло его на то, что рукой схватить можно, -  самогончик чик. чик, чик… Махнем за встречу.

   Дед ворочает  кудлатой  головой и по – бычьи смотрит на Петра.

- Вы откуда приехали? – спрашивает он.

   Никакого гостеприимства в голосе. Одно медвежье ворчание.

   Петро не рискует отвечать сам и взглядом просит помощи: ты старший, выводи деда из его задумок.

- Это дед…, - мне непонятно, почему он обеспокоился: откуда мы приехали. - Из Москвы. Откуда же ещё, - отвечаю я.

- А я вот возьму сейчас, -  Петро и я на всякий случай ногами покрепче  прихватываем бочку, чтобы она не преодолела земное притяжение в руках деда, -  одного в правую руку, другого в левую  и  вытряхну, как щенят со двора.

- Ты что, старина, - лениво начинает Петро в надежде, что «старина» расслабит деда, кроме того он недоволен, что его будущего дипломата назвали «щенком». -  Скажи по мужицки.  Мол, так и сяк…

- Да, старина,  - подхватываю я, а почему бы и не подхватить на безопасном расстоянии от деда,  - скажи по  мужицки, чем   недоволен.

Что случилось? – Это в моей привычке  копаться в тонкостях расстроенной души. -  Если что не так. Мы это дело мигом обделаем.

   Дед Митька усмехается: два неопылённых рыльца собираются его учить.

- Колоски и миллиарды, - сплевывает он. -  Поняли?

   Петро не выдерживает замутненных мыслей деда и идёт в атаку.

- Причём  колоски и миллиарды. Старина. – Петро блатует. -  Гони правду.

   Он  забрасывает ногу за ногу и снисходительно смотрит на деда.  В дипломатии должны быть отвлекающие маневры.

-  По стакану, чтоб мозги закурчявились.

   Да. Не попал в струю Петро.

  Табурет очищается вначале от него. Мой табурет также свободен.

- Дурак старый!

   Это баба Ева с  железным ухватом  вылетает из летней кухни.

- Внуки из Москвы приехали, а ты их по земле катаешь.

   Тпру…

   Баба Ева никак не может сообразить, как же она освободилась от ухвата. Был  в руках, а за калиткой оказался.

- Вот если бы они из деревни приехали,  - степенно говорит дед, заворачивая собственно выращенную махру в кусочек газетки, - я б их по земле не катал. А они из Москвы. Дипломат…, - меня он отпечатывает «хренью». – Чему  вас учат в институтах? – Дед взваливает свои думки на нас. Что поделаешь? Такова участь ближнего. -  Раньше за колоски сажали, а сейчас за ворованные миллиарды посадить не хотят.  Я против колоска устоять не смог, потому что  живот бурчал.  А у вас живот рёбра не высасывает, а карманы мозги  сушат.

- Так не мы же власть  закручиваем, - оправдываемся я и Петро. – Они…

    Дед Митька уже  не встанет и затрёпку  не даст, но его мысли передаются мне оттуда:  сколько не обламывай бока русскому человеку, редко у кого мозги просветляются.