Виктор Астафьев - о курейской ссылке Сталина

   Народный писатель моей Сибири Виктор Петрович Астафьев (1924-2001). Те из нас, кто в годы нашей молодости, прочитали его "Последний поклон" или "Царь-рыбу", были зачарованы и его героями, и его трепетным отношением и к людям, и к природе нашей общей Родины - Сибири. А также и удивлены - ни разу в его рассказах и повестях не упоминалось самое передовое в мире учение или его жрецы. На фронт ушёл добровольцем осенью 1942 года восемнадцатилетним, через год после детского дома в Игарке. До 1945-го - только в окопах да в госпиталях после трёх тяжёлых ранений. В последнее десятилетие жизни обратился к военной тематике, войдя в ту немногочисленную когорту авторов из окопа (Григорий Бакланов, Виктор Некрасов, Даниил Гранин и звездой вспыхнувший в самом конце своей жизни профессор-окопник Николай Никулин). Этот десант далеко задвинул вычурные и идейно перенасыщенные мемуары, написанные от имени наших суперполководцев их адъютантами и холуями. После прочтения пронзительного романа "Прокляты и забыты" (1994-й год) Астафьева, для чего потребовались не слабые нервы, я натолкнулся на ещё одно его не так известное произведение - повесть "Зрячий посох", которую он писал с 1978 по 1982 год, а издать её удалось только в 1988 году, где он привёл совершенно оригинальный, почти свидетельский взгляд на вождя всех народов товарища Сталина.

    Эпиграфом к этому фрагменту его повести хочу привести его же слова из беседы с редактором издательства, принимавшего её в печать: "...Злодеи и здодейство всегда бывают наказуемы, и если не живых, то мёртвых злодеев находило подобающее воздаяние. Разве не так? А Сталин? Уж богом был, а его Никитка-дурачок за ноги и на помойку. ... Никакой он не бог. Смерть подтвердила, что такой же, как все, и, будучи мётртвым, "пахнет"".


    Теперь сам астафьевский текст, буква в букву: "Встретил я войну в знаменитой Курейке, на Енисее. В той самой Курейке, где отбывал ссылку Сталин и где при мне ещё взяли низкий маленький домик в большой стеклянный дом, в котором поддерживалась определённая температура, не производилось никаких взрывных работ, поблизости пёрнуть  громко и то не разрешалось, чтоб, - Боже упаси! - не пошатнулся, не отсырел, не разрушился легендарный домок. Каждый пароход, пассажирский, транспортный ли, катер и даже плот обязаны были - иначе не несдобровать - пристать к курейскому берегу, и ещё подле воды, сняв шапки и фуражки, люди поднимались к домику, не дыша входили в него и осматривали. В домике том был топчан, заправленный солдатским одеялом, суровая кухонная утварь, плохо сбитая печка, витринка с книжками, фотографиями и документами; на стенах висели ловушки, которыми товарищ Сталин ловил рыбу, в том числе самолов с удами прошлогоднего выпуска, и ещё какая-то липа, без которой ни один наш музей, в особенности про революционеров, обойтись никак не может. Ссылка в Курейку, да ещё для южанина, пусть и сверхгероического, конечно же, была не сахар, тем более, что горстке местных жителей было сказано, что сослан к ним страшный вор и каторжник по имени "Чёрный". А он и в самом деле оброс чернущей молодой бородой, хотя на голове его волос рыжеватый, и, когда он выходил на улицу, полудикие люди закрывались от него на все запоры. Однажды он услышал в одном из домишек детский хриплый крик, сорвал дверь с крючка, вошёл в дом и увидел умирающую на голой скамье девочку. Отец девочки спокойненько спал на голой печке, мать чего-то варила на шестке и не оборачивалась на крик. Дети, которые были ещё в доме, попрятались под топчан и скамейки от чёрного страшного человека.

Отодвинув от печи обмершую женщину, чёрный заглянул в печь, обнаружил в нём котелок с кипятком, обмыл руки, в кипятке же обварил ложку, открыл черенком её рот больной девочки, заставив хозяйку посветить ему таганцом из рыбьего жира, осмотрел девочку и сунул ложку ей в горло. Она вскрикнула, изо рта её хлынул гной. Поискав в доме какое-нибудь лекарство и не найдя его, Сталин смазал горло девочки рыбьим жиром, завязал её шею чистой тряпкой и ушёл. Назавтра, а это значит, в темноте же заполярной ночи, навестил девочку. Она уже играла с детьми, улыбнулась Чёрному, и остальные дети от него не спрятались.

Это была первая и единственная пока семья и дом, в который пускали Сталина, и где отец, хозяин дома Сидоров, так зауважал ссыльного, что научил его ставить уды-подпуски под лёд на налима и подарил ему свою старенькую пешню. Самолов же товарищу Сталину, хоть и гениальный он вождь, не поставить было одному, если б он попытался это сделать, то тут же и оказался бы на дне, и его там съели, иссосали бы рыбы, особенно охочие до дохлятины налимы, и мы бы лишились "лучшего" в мире вождя, отца и учителя. Был, пусть и не долго, и ещё один ссыльный в Курейке - товарищ Свердлов, жил от Сталина или Сталин от него всего через два дома. Но они не общались друг с другом, не ходили друг к другу и не здоровались даже друг с другом - наша революционная история отчего-то помалкивает об этом факте и не доискивается причин. Товарищ Сталин от скуки играл в подкидного дурака с урядником, который изредка навещал подопечных, наезжая из Туруханска, и которого сыны соцреализма изображали на карточках со свирепо горящим взором, во время страшной пурги подглядывающим в окно, за которым при свете лампёшки товарищ Сталин сосредоточенно что-то писал, конечно же, гениальное, конечно же, "тайное" и революционное.

То, что он, в буквальном смысле этого слова, подыхал с голоду, ибо ни хлеб, ни мацони в Курейке не росли и не водились, в ту пору едва вырастала здесь водянистая картошка, иногда овёс и морковка, и будущий вождь, как и остальные жители Курейки, ел налимов и поддерживал зрение рыбьим жиром - это как-то не увлекало историографов, художников слова и кисти, выводками крутившихся вокруг "выигрышной" темы.... Эти стервятники пытались втолкать в экскурсию по музею вроде "исторического экспоната" и уборщицу Варю Сидорову, спасённую когда-то вождём, но она, местная сельдюшка, только начав говорить, захлёбывалась слезами и твердила одно и то же: "Спас мне зысь, спас зысь.. Товарис Сталин Есип Висарьеиыц.. зысь..." Убежал товарищ Сталин в середине апреля с Курейки, и это тоже было приписано его гениальности и находчивости. Но в середине апреля здесь так дует и метёт, что собаки в дом под лавки залезают, а до первого стайка от Курейки до Горошихи вёрст двадцать и дорог нету.

Должно быть товарищ Сталин в молодости в самом деле был мужиком сильного характера и немалых организаторских способностей - с тем самым урядником он доигрался и договорился до самой сути, и урядник, некому было более, организовал и осуществил побег Сталина из Курейки, чем и прославил её на всё Отечество наше, пусть и не на продолжительное время. Сейчас домика товарища Сталина в Курейке нет, его скопали под корень, памятник, поставленный уже после меня, перед войной или в войну, после разоблачения культа те же самые пароходы и катера, которые блвгоговейно гудели, причаливая к станку, а команды их благоговейно глотали слёзы, тросами стащили в Енисей, на дно, - и в межень, светлую воду многие лета было видно великого вождя и учителя, глядящего из водных пучин.