Генпрокуратура России как рассадник коррупции, моральной нечистоплотности и связи с криминалом

27 ноября 2013, 12:27 Павел Никулин

Бывший старший прокурор Галина Тарасова, надзиравшая за делами о смерти Магнитского и пожаре в «Хромой лошади» и уволенная в апреле из Генпрокуратуры, рассказала «Русской планете» о нарушениях в этом ведомстве

/Интервью довольно длинное и не во всём интересное (на мой взгляд), поэтому привожу лишь его фрагменты/

За время своей службы Галина Тарасова надзирала за рядом резонансных уголовных дел, в том числе по обвинению Владимира Барсукова (Кумарина), которого называли ночным губернатором Санкт-Петербурга; об убийстве героя России Руслана Ямадаева; по факту пожара в клубе «Хромая лошадь»; по обвинению в мошенничестве сотрудника Счетной палаты РФ Юрия Гайдукова. Она была последним прокурором, который надзирал за делом о смерти Сергея Магнитского в «Матросской тишине». Весной этого года Тарасову, находящуюся в звании старшего советника юстиции, уволили из Генеральной прокуратуры за нарушение прокурорской присяги. Сама она считает, что причиной увольнения стали ее попытки препятствовать систематическим нарушениям закона со стороны коллег. «Русской планете» она рассказала о том, что происходит внутри главного надзорного ведомства. Свое увольнение Тарасова обжалует в суде. Она предоставила «Русской планете» протоколы судебных заседаний, ее рапорты начальству, которые, по ее мнению, свидетельствуют о нарушениях в ведомстве.

Управление по надзору за расследованием особо важных дел Генпрокуратуры, где я трудилась, занимается надзором за соблюдением законности работы главного следственного управления Следственного комитета. В обязанности прокурора входит проверка законности важнейших процессуальных решений: о возбуждении уголовного дела, о привлечении человека в качестве обвиняемого, об избрании и продлении содержания под стражей. Когда дело поступает в суд, должна проверяться доказанность фактов преступления: прокурор не может отправить уголовное дело в суд под заведомо оправдательный приговор. С июля 2012 года меня пытались уволить. Уволена я была 26 апреля 2013-го. Фактически в отношении меня были сфабрикованы две служебные проверки, одна из которых повлекла дисциплинарное взыскание, а вторая — увольнение. До этого в течение 18 лет работы никаких претензий по службе ко мне не предъявлялось...

Кроме того, речь шла о конкретных уголовных делах. О нарушениях, которые укрывались. О воспрепятствовании в работе над делами, которые были в надзоре у меня и у моих коллег. То есть о массовой противоправной деятельности определенной группировки, которая пользовалась покровительством группы руководителей...

После того как я обратилась к руководству с рапортами о преступлениях, нарушениях и дискриминации, на меня подали одно клеветническое заявление, которое я обжаловала в суде. Местью за мою попытку защитить свои права в суде стало второе заявление — о том, что я якобы склоняла свидетеля по моему делу к даче не соответствующих действительности показаний под угрозой распространения порочащих его сведений. Мне дважды в нарушение Конституции отказывали в ознакомлении с материалами служебной проверки. Это наглядная демонстрация того, что должностные лица Генпрокуратуры считают Конституцию чем-то вроде туалетной бумаги. Сразу после увольнения я обратилась в СК с заявлением о возбуждении уголовного дела в отношении членов этой группировки по факту расхищения ими бюджетных денежных средств, превышения должностных полномочий и злоупотребления ими, по факту дискриминации и клеветы. Эти сообщения о преступлениях были укрыты по договоренности должностных лиц из СК и прокуратуры. Их передали назад в Генпрокуратуру со ссылками на то, что Следственный комитет не контролирует ее деятельность...

В управлении также осуществлялся надзор за уголовными делами о событиях на Болотной площади. Ситуация освещена в прессе и приобрела международный резонанс, но при адекватном прокурорском надзоре скандальности могло бы и не быть. Насколько я понимаю, в деле есть обвиняемые, которые признали свою вину, а есть те, чья виновность вызывает сомнения. Такой ситуации, когда общественность, ссылаясь на показания и видеозаписи, кричит, что доказательств вины отдельных лиц нет, а есть, наоборот, доказательства невиновности, просто не может быть при нормальном прокурорском надзоре. Если кто-то вписан в «Болотное дело» вместо человека, которого не нашли, прокурор должен указать на это. Если чья-то вина следствием не доказана, то прокурор, причем еще на следствии, может вывести подозреваемого или обвиняемого из дела средствами прокурорского надзора.

Что касается дела Навального, то могу описать, что собой представлял прокурор Дмитрий Демидов, который за этим делом надзирал. В отношении прокурора Демидова мною было подано в СК РФ заявление о возбуждении уголовного дела по факту клеветы и иных незаконных действий. Среди находившихся в моем кабинете документов Демидова были обнаружены чистые листы бумаги с подписями под ними гражданина Шукурова И. Н., позволяющие фальсифицировать за его подписью любую информацию...



Со стороны Куталия и Борисова было воспрепятствование надзору за расследованием смерти Магнитского. Они создавали волокиту. Куталия, проигравший и. о. начальника управления Валерию Игнашину первоначальный этап «войны» за влияние на дело Магнитского, внес предложение о моем депремировании за несуществующие опечатки в несуществующих документах... Никем не оспаривается вопрос, что в отношении Магнитского совершено преступление — ему не была своевременно оказана надлежащая медицинская помощь. Однако, не были обеспечены оперативное расследование дела и своевременный прокурорский надзор за ним, а также объективное информирование общественности обо всем этом...

Уровень поведения должностных лиц Генпрокуратуры и степень коррумпированности дают основания предполагать безразличное отношение к тому, кто и за что бы им платил... То, о чем я говорю, свидетельствует о моральном и профессиональном разложении органов прокуратуры на определенных уровнях и в рамках отдельных подразделений и продолжении ранее освещенной в прессе цепи событий. Это и кавказская организованная преступная группа, включавшая прокуроров, совершившая серию преступлений, в том числе убийств коллег; это и история с подмосковными прокурорами, обвиненными в покровительстве за взятки нелегальному игорному бизнесу, направлению дел против которых в суд препятствует Генпрокуратура; самоубийство в Генпрокуратуре генерала, начальника одного из управлений Сизова; обвинение подчиненной своего начальника генерала Генпрокуратуры Нисифорова в попытке изнасилования, вызвавшее преследование заявительницы Генпрокуратурой; присланная из Вестминстерского суда видеозапись требования сотрудником управления по надзору за расследованием особо важных дел Генпрокуратуры Гвоздевым денег от фигуранта по уголовному делу; множественные пьяные ДТП с участием сотрудников Генпрокуратуры и нижестоящих прокуратур, в том числе со смертельными исходами; и задержания с поличным сотрудников прокуратуры за взятки.

Описанная мною обстановка в управлении по надзору за расследованием особо важных дел Генпрокуратуры, надзирающем за актуальнейшими уголовными делами, показатель деградации и криминализации отдельных подразделений органов прокуратуры. Но вместо принятия мер по наведению порядка принимаются меры к тому, чтобы запугать либо опорочить и убрать очевидцев происходящего и лиц, не желающих к этому присоединяться и противодействующих этому. С одобрения замгенпрокурора Гриня в 2012 и 2013 году было сфабриковано пять служебных проверок на сотрудников управления, одни из которых были подвернуты дисциплинарным взысканиям, других вынудили уйти, меня уволили...

Генеральная прокуратура уже по первому судебному разбирательству по моему иску допустила ряд серьезных нарушений. Документы, которые свидетельствуют об этом и незаконных договоренностях с судом, имеются. У меня на руках два письменных отказа должностных лиц Генпрокуратуры в ознакомлении меня с результатами служебной проверки. Это прямое нарушение Конституции. Тверской суд г. Москвы, желая угодить Генпрокуратуре, рассмотрел вопрос о законности служебной проверки, без истребования самих материалов проверки, что подтверждено протоколом, где отказано в ходатайстве об этом, а суд апелляционной инстанции (Мосгорсуд), чтобы укрыть эти нарушения, записал в своем определении, что материалы якобы истребовались, исследовались и их копии к делу приобщены. Настолько откровенные, документально подтвержденные нарушения и фальсификации, заслуживают публичного обнародования, чтобы опозорить таких правоприменителей...

Кулуарно в Генпрокуратуре заявлялось по поводу моего обращения в суд: «Как бы с ней не случилось чего, что-то она все не успокоится». Ну, я не первая, кто с подобным столкнулся, открыто заявив о коррупционных нарушениях прокурорских работников и препятствуя им. Буянский, зампрокурора Московской области, — свидетель обвинения по делу подмосковных прокуроров. Его обвинили, что он пытался проникнуть в резиденцию Медведева, он и ФСО этот факт отрицали, но ему все равно пришлось уйти с работы. Действующий глава Серпуховского района Московской области Шестун уличил в коррупционной деятельности прокурорских работников. Чтобы защититься от преследования и добиться принятия каких-то мер против этих прокурорских работников ему пришлось выложить в интернет видеообращения к президенту. Пока противодействие коррупции в большинстве случаев оборачивается борьбой против очевидцев и несогласных.

Происходящее — наглядная демонстрация игнорирования в Генпрокуратуре законодательства и указов президента о противодействии коррупции. Зачастую последними средствами и силами борьбы с ней становятся СМИ и общественность.