Кто понял – тот и русский

Сколько себя помню, а помню себя лет с пяти, ощущал себя безраздельно русским. И эта непоколебимая уверенность нисколько не пошатнулась, когда я, постепенно разузнавая подробности жизни родителей и прародителей, натыкался на интересные факты. Дед мамы говорил, как она помнила, на ласковом, юго-восточном украинском. Другая ветвь явно выходила из Поволжья, и даже фамилия наша, постепенно, благодаря дьячкам и переписчикам, принявшая точную нынешнюю форму, еще в варианте прадеда не оставляла сомнений в татарском происхождении.

В советскую пору, когда сваи образования вбивали грубовато, паровыми молотами, но навсегда, для таких прытких исследователей, как я, существовал основополагающий пример Александра Сергеевича Пушкина. Тот факт, что  великий русский поэт предком своим имел эфиопа, не казалось мне странным, напротив: никогда в моем детском (и юношеском) понимании «русский» не имел исключительно расовых черт. Напротив, мне нравилось, что так много стороннего, но талантливого и прекрасного вливалось в русскую реку, само русело, принимало национальную форму и приносило России славу. Лермонтов из шотландцев? Прекрасно, заходи хоть Байрон! Даль датчанин? Какой молодец, педант долгобородый, до последней соринки, до последнего междометия всё подмел, словарь толстенный какой - закачаешься, мы бы сроду не собрались! Дай я тебя расцелую!

Когда моего любимого Гоголя украинские националисты потащили исключительно к себе на Украину, я не то, чтобы забеспокоился, а пожалел их. Вот странные люди! То, что мне так нравилось, они отвергали. А нравилось мне, скрывать не стану, чувствовать фибрами, каким станет славянский брат, если давным-давно поселить его под Полтавою, каким удивительно другим он может быть, и каким прекрасно схожим, как ясно его «мова» слышится в моем любимом среднерусском «молвил» - и всё такое прочее, что греет филологическое сердце.

Периодически я, разумеется, натыкался и на насмешки. Мне снисходительно объясняли, что квас, березки, косоворотка, матрешка, кокошник – это патентованная русская пошлость. От этого я только больше любил квас, и не я один - теперь меня поддерживает Пепсико Инк. Наперекор насмешкам при первой возможности я покупаю себе где-нибудь в Костроме льняные рубахи и вышитые скатерки, которые потом скучают в шкафу. От вида Георгиевского собора в Юрьеве-Польском я прихожу в нелепый и кисельный восторг, ищу на нем слоника, приносящего счастье, обуревамый щенячьим общетуристским восторгом. Правда, меня нельзя заставить слушать «Золотое кольцо» - но должны же у меня быть какие-то недостатки?

Еще из недостатков: меня почему-то равно коробят от две вещи. Первая: когда какой-нибудь ёрник, начинает издевательски издеваться над какой-нибудь, к примеру, русской сказкой, допустим, «Колобком», доказывая, что на деле это гораздо более древняя, пересказанная евробратьями, а в России только искаженная, испорченная и перевранная сказка.

А так же, когда какой-нибудь патриотический патриот начинает защищать сказку, приводя веские доказательства, что первый текст «Колобка» высечен нашими пращурами на стене Аркаима, когда предки европейцев на деревьях сидели.

Дело в том, что у меня этническая, культурная, историческая и душевная привязанность абсолютно сформирована, она очень личная, и оттого, что ее пытаются так или иначе рассверлить по сугубо политическим мотивам, очень резко реагирую. Кушать не могу. Я вдруг нехорошее в себе обнаруживаю, и вместо того, чтобы обнимать кого-либо, как Даля, или восхищаться, как Пушкиным, мне хочется весьма по-русски послать всяких трактовщиков моей истории, вроде Акунина, когда они уныло дудят, что русских никаких не было и не предвидится, а всё это замутили варяги с готами, а так же финно-угры. Я даже не о том, кто ж тогда до Рюрика на Царьград ходил, не про Рось, что меж Днепром помещалась и Дунаем. И, кстати, совершенно готов выводить себя хоть из гота, хоть из гунна, не испугаете. Меня задевает другое: ну, ладно, славяне. Это тебе даже произнести страшно, новый трактовщик моей прошлой судьбы. Рассмотри параллельно версию, что я из хазар, ну хоть неразумных. Из укров древних, запущенных в обиход Ющенко, да хоть эфиопов! Они же имеют такое же хождение, как и твоя, выбранная по прихотливой траектории нелюбви к русскости. На чем бы ни базировалась она, от кого бы себя ни вела, потомками кого бы ни считала, тебе не угодишь: как говрится, насильно мил не будешь.

Для таких историков и критиков важно одно: они согласятся хоть на варяжскую теорию, хоть на хазарскую, на любую - если в ней предки русских были никем. И нет за ними ни подвигов, ни славы, одна случайность, генерал Мороз, везуха и глупый выверт зазевавшихся мировых сил. Зачем им это? Для самоутверждения? Госдеп заставляет? Или внутренний идентификационный червяк, который жив и здоров, только если погрызет натощак «Слово о полку Игореве»?

По большому счету мне всё равно, что они говорят и думают. Я знаю одно: из готов или эфиопов, а мы с Пушкиным, Гагариным и даже Надеждой Кадышевой есть. Мы кто. Очень разные. Порой бы и подраться могли бы, особенно, если свадьба. Надежда поет не всегда то, что мне бы хотелось. Но есть у нее про широку реку… Партейные секретари плачут! Пушкин оставил такие вирши про христианские ценности, что в «Родную речь» не вставишь. И тем не менее я-то знаю, что, поёрничав-поёрничав, Пушкин написал также: «В России влияние духовенства столь же было благотворно, сколько пагубно в землях римско-католических”. Очень по-русски написал, если вы понимаете о чём я.

Вот мне кажется, кто понимает, тот и русский.

Владимир Мамонтов.