В Финансовом университете при правительстве России состоялся круглый стол, организованный факультетом политологии и социологии совместно с редакцией издательской группы «Однако». Тему встречи декан факультета Александр Шатилов сформулировал так: «Политэкономия суверенитета: российская экономическая модель и мировой финансовый кризис».
Среди политологов и экономистов, принявших участие в обсуждении, присутствовали как преподаватели Финуниверситета, так и постоянные авторы «Однако» — Андрей Кобяков, Дмитрий Куликов и главный редактор издательства Михаил Леонтьев.
Александр Шатилов сообщил, что главной целью встречи видит общение между группами и коллективами, анализирующими вызовы России со стороны современности и «в то же время открывающиеся возможности, которые зачастую не так очевидны, как вызовы»:
— На мой взгляд, мировой кризис в начале XXI века во многом обрушил не только собственно экономическое устройство мира и саму концепцию рыночной экономики, но и основные политические идеологемы. Та же самая либерально-демократическая модель сейчас под большим вопросом. Таким образом, мир встал перед поиском новой модели, о которой мы сегодня говорим.
Это значит, что стратегические интересы России могут носить как национальный характер, так и иметь более глобальную цель «деглобализации», то есть поиска локальных вариантов выхода из ситуации.
Михаил Леонтьев назвал ключевые на сегодня понятия для суверенитета России:
— Независимость государства — это огромный пласт разнообразных вопросов. В настоящее время наиболее больным, может быть, является проблема экономического суверенитета нашей страны. Потому что имеется иллюзия, что для обеспечения настоящего, полного суверенитета достаточно неких внешнеполитических или оборонных усилий. Если они будут продолжать прилагаться на существующем экономическом базисе, всё обречено рухнуть.
Если говорить вообще о действующей мировой системе, то она всегда была нам враждебна и всегда порождала кризисы. Но сейчас мы видим, что эта модель и в глобальном плане не работает. Не работает, коротко говоря, та модель финансового капитализма, которая превратилась в антипод того классического капитализма, который создал богатства современного западного мира. От классического предпринимателя мы могли ожидать какой-то пользы обществу. От нынешнего финансового спекулянта мы её ожидать не можем.
Не работает и социальная модель. Эта социальная модель, как сейчас становится ясно, была создана за счёт абсолютно непропорционального притока ресурсов в небольшое количество стран. И сейчас все антикризисные меры — это, по сути, демонтаж социальной модели прошлого века.
Соответственно не работает и политическая система т.н. западного мира — ибо она была призвана управлять сознанием людей в рамках действующих экономической и социальной моделей. Пока они вправду действовали. Таким образом, брать кого-то за образец и следовать ему сейчас невозможно.
Политолог Дмитрий Куликов отметил, что этот мировой кризис заставит нашу страну заново оценить тот советский период нашей истории, который сегодня принято считать бесполезным:
— Кризис, в который мы вошли в начале 2000-х годов, через 10 лет наконец-то стал предметом осознания. То, что природа его является, по меньшей мере, своеобразной и трактовать его через привычные циклические периоды не получится, понятно. Как понятно и то, что он будет развиваться дальше и не имеет некатастрофического решения.
Всерьёз сейчас спорят в основном о скорости его развития и об оценке возможных последствий. А они будут: накопленные расходы внутри современного финансового капитализма придётся списать на публику, а цифры там огромны. То, что авторы теории системного кризиса Хазин и Кобяков называют «диспропорцией» между потреблением и реальными доходами, — огромно. Это триллионы.
Конечно, это будет иметь огромные социальные последствия. Наши либеральные братья, вернее, самые отважные из них, признают: да, будет плохо, придётся «это» — имеется в виду социальное падение — пережить, но никакой революции не будет, все бунты мы подавим. А потом вернёмся к тому капитализму, который описывал Маркс, — без всяких социальных нагрузок и заморочек.
В этом смысле интересна книга нобелевского лауреата по экономике Дугласа Норта и двоих его товарищей «Насилие и социальные порядки», подзаголовок: «концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества».
Это — вышедшее всего года три назад — проектное обоснование того, почему современный финансовый капитализм должен вернуться к капитализму XIX века. Главное, что здесь утверждается, — что в середине позапрошлого столетия европейская цивилизация создала общество открытого доступа и таким образом достигла расцвета.
То, что нас ожидает по их планам, — списание убытков и возвращение к социальным нормам, описанным ещё Адамом Смитом и Карлом Марксом.
Но на самом деле вернуться никуда нельзя. История — это фарш, который не провернуть назад. Развитие марксового капитализма последние 150 лет проходило не само по себе, а в рамках одного из идеологических идолов капитализма — конкуренции. Капитализм конкурировал с советской системой. И игнорировать это по меньшей мере глупо, а с моей точки зрения, и не удастся. Советский проект был развитием идеи марксизма. Пусть за рамки первой главы «Капитала» мы так за 70 лет не вышли — мы провели огосударствление средств производства и капиталистической ренты. Это основная политэкономическая единица, которая была реализована советским проектом.
К сожалению, эта единица так и осталась неосмысленной и непроработанной. Наш советский проект был ограничен идеологией — коммунизмом, который был своего рода «светской религией». Он был необходим для своего времени, но из-за догматичности он также тормозил развитие своего же концептуального содержания. Это заметно, например, по последней работе И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», написанной в 1952 г. По ней видно, что автор рассуждает, а затем упирается в догму и вступает с ней в противоречие. Например, он цитирует догму о том, что в СССР прекращена эксплуатация человека, а сам же чуть ранее фактически заявляет о том, что она есть и будет. И так далее.
Способ догматического устройства — это то, от чего нам точно нужно отказаться. Он, в том числе, не позволил развить и политэкономию. Не удавалось сформулировать проблематику, догматика выстраивала непроницаемый барьер для того, чтобы к ней прорваться.
Теперь, когда нам не мешает догматика, мы можем провести рефлексию советского политэкономического строя и вычислить советское политэкономическое знание. Если мы сможем выделить его, перенести в будущее и там воспроизвести — значит, и весь наш 70-летний советский опыт был не зря.
Если мы не проделаем эту работу — нам придётся согласиться с нашими либеральными братьями: наша история была впустую.
Д. Куликов особо подчеркнул, что для новой «постмарксистской политэкономии» необходимо в первую очередь осмыслить категорию человеческого труда:
― Маркс, построив на «труде» свою теорию, само понятие, саму категорию не раскрыл. Не сделала этого и наша советская наука. На вопрос о природе труда нам придётся ответить: что есть труд?
Социолог и экономист Алексей Зубец, руководитель кафедры прикладной социологии Финансового университета, говоря о практической стороне воссоздания политэкономического суверенитета, отметил важность демифологизации советского периода истории:
— Говоря о том, что мы должны защищать советский проект, мы можем задаться вопросом: почему имеющихся цифр нам кажется недостаточно для его защиты? Почему, например, динамика роста средней продолжительности жизни с 1920-е по 1980-е годы кажется нам недостаточным доказательством того, что проект был успешным? В начале двадцатых она равнялась 28 годам, в конце семидесятых — 70. Вполне внятный показатель, очищенный от спекуляций…
В то же время, отметили философ Наталья Кишлакова и политолог Яков Пляйс, осмысление и использование для будущего советского опыта не означает возвращения в некое состояние XX века — не только в силу объективно обнаруживаемых в нём недостатков (таких, например, как чрезмерное присутствие государства во всех сферах жизни), но и в силу той же самой необратимости истории, которая делает невозможным возвращение марксового капитализма XIX века.
Последовавшая дискуссия продлилась значительно дольше запланированного.
В результате организаторы договорились сделать встречи такого рода регулярными — и совместно работать над определением и выработкой общих понятий, из которых можно будет складывать по-настоящему адекватное времени представление о политэкономическом суверенитете России.
Комментарии