Тактика патриотов

Бенито Муссолини родился в селении Довиа, что рядом с деревней Предаппио. Отец, не имевший образования, но активно интересовавшийся политической жизнью, дал старшему сыну имя Бенито в честь мексиканского реформатора-президента Бенито Суареса.

Франциско Франко был сыном потомственного офицера Николаса Франко и Сальгадо, а благодаря корням своей матери, Марии дель Пилар Баамонде и Пардо де Андраде, оказался ещё и потомком Педро Фернандеса де Кастро — седьмого графа Лемоса. Его дед и отец служили на административных должностях во флоте и оба имели звание генерала.

Антониу Салазар. Родился 28 апреля 1889 года. В этой-то раздираемой внутренними распрями и пораженной нищетой стране с великим прошлым, неприглядным настоящим и неясным будущим Будущий португальский реформатор увидел свет в селении Вимиэйру близ городка Санта Комба. Его отец, был управляющим имением знатного, но небогатого помещика, а мать, Мария до Ресгате Салазар, содержала привокзальное кафе. Из приведенных фактов со всей очевидностью явствует, что скромное семейство Салазаров отнюдь не входило в состав правящей олигархии, относясь, в лучшем случае, к нижнему уровню среднего сословия. Юный Салазар окончил сельскую (начальную) и среднюю городскую школу, после чего решил стать богословом и в 1900 году был принят "на казенный кошт" в духовную семинарию в Визеу. В описываемое время только учебные заведения, принадлежавшие католической церкви, предоставляли небогатой сельской молодежи возможность продолжить образование

Ион Антонеску будущий диктатор Румынии родился в городе Питешть в семье крупного землевладельца.

Из приведенных данных видно, что будущие диктаторы появились на свет далеко не в передовых в экономическом отношении государствах. Это были полуаграрные или даже полностью аграрные социумы. Из чего следует, что реминость феодального типа была доминирующей и во внутренней политике общество придерживается морали консерватизма: один монарх, один народ, один бог. Рыночные механизмы   только только проникали в сознание массы населения, одновременно самые честолюбивые представители простонародья уже поднакопили состояния, чтобы желать превратить власть своих денег во что- то реальное, кроме материального благополучия. Буржуа эти общин, следовательно, были зерефо - ремидами или будущими ремидами соответствующей этнически представленной нации.      Ремидами конституционного демократического строя или ремидами - рефагами. В противовес ремидам феодалами, которые собственно и сыграли роль цементирования этноса на принципах национального консерватизма. Феодалы против буржуа - актуальное противостояние накануне всякой диктатуры. Причем снова государственнический слой складывается из представителей земельной аристократии и военного сословия, где династийные традиции служения родине сами по себе взывали к активной позиции на новом поле. Рыночные отношения сильно шатали позиции сословной аристократии везде. Выскочки буржуазии требовали равных прав сразу после осознания влияния своих денег. Тем более новым субъектам европейского рынка предстояло только навёрстывать тот путь, что прошли Англия, Франция, то есть догонять. Крайнее выражение новой диктатуры, вечного традиционного состояния, в сущности, и было реакцией традиционной общины на   притязания обогатившихся на торговле низов. Притязания нуворишей сильно подрывали консервативные устои, наносили удары по старой доброй морали, которая прогибалась и искажалась не один день, из поколения в поколения. Только диктатура могла вернуть этот старый мир, когда было ясно кто есть кто.

Как ведут себя нувориши было уже притчей во языцех. Нувориши или зерефы - рефаги, как показал опыт, ведут себя   везде одинаково. Самое отличительная черта - вычурность, то есть кич, выставленный напоказ. Причем чем больше нуворишей, чем больше представителей из низов, обогатившихся сразу в течение малого периода или даже одного поколения буржуа, тем больше вычурность и показушность становится правилом поведения для всей общины, всего народа, всей будущей нации.   Зерефы - рефаги не теряют таким образом корней с первой своей общиной, этим вычурным показом сигналят о своих достижениях именно первым свидетелям их первого статуса. Этот стиль можно назвать "один день". Именно в этот день или условный период они устраивают праздник и выставляют все на вид. Все и сразу, в "один день", они, похоже, прожигают жизнь в ожидании завтрашнего потопа. Кажется, что эта сказка и наваждение скоро закончится. Значит надо все успеть. Вся окружающая действительность приглашается на это праздник веселого временщика. Но   самая ожидаемая реакция это конечно же зависть. Никому на самом деле нельзя попасть на этот праздник. Только своим, только тем, кто принял эти правила игры. Потому что все что эти люди знали до, было игнорирование их. Теперь они игнорируют неудачников. Причем всех. Всех тех, кто не живет вычурно и броско, как они. Традиционная зависть, свойственная традиционной общине на правах равных слуг господина, утраивается и удесятеряется. Они хотя вызвать зависть всех. И вместе с тем говорят о демократиях, о равных возможностях, если конечно они усвоили чужие праздники "один день", то есть им помогает в этом чужой опыт праздника, состоявшегося может за сто, а может двести и триста лет до их праздника. Зависть просто пропагандируется через популярных кумиров толпы. Всяческих отбросов, аморальных типов, вне нации, вне рода. А эти сами все бывшие бродяги, либо потомки поющих и танцующих бродяг. Поющие и танцующие бродяги становятся дополнительными символами успеха. Самый быстрый успех достигается аморальным пением на темы любви, страданий на темы измен и новых радостей от новых встреч. Все это, конечно же, завершается моральным разложением населения, которое желает также новых "встреч", как продолжение праздника "один день". В самом деле даже самая малоэнергичная категория людей возбуждается на темы соития. И чем больше будет раздаваться пения на тему "любви", а точнее нового соития, тем больше реального или будущего разложения. Самый примитивный ум очень активен в этой плоскости. Все малопассионарные поэты мыслят только вожделенной любовью, то есть половыми органами, которые они украсили рифмой. Чем больше песен о любви, короче, тем на самом деле ее меньше. Чем больше песенное творчество касается измен, тем они , измены популярнее. Это элементарная пропаганда "одного дня". Ибо больше дня никто из зерефо=рефагов не живет.

Все за один день надо прогулять. Надо съесть, проесть. На самом деле гуляние это только кажущееся. Бывшие зерефы невероятные скряги. Да, они тратят большие деньги на гуляние, кутеж, а на необходимое, если это касается всего, кроме вычурного жилища или яркого дилижанса, у них денег нет. Попросите у таких людей в займы и вы поймете, что имеете дело с нищим. Для нужного у них найдётся много отговорок. В этом плане они напрягают весь свой изворотливый ум. Убеждать их большими категориями также пустое занятие. Понятие народа, прав личностей, а эти слова они лишь повторяют как тосты на гулянке, судьба общины и, не говоря уже, судьба, будущее государства для них нет понятия. Разве может гулять государство? Государство может только погулять один день, точь - в точь, как гуляют нувориши. У такого государства много праздников, как ни странно, а скорее очевидно. Да, праздников становится много. Но никто не понимает, что это за праздник такой. Со всех сторон несутся песенки о любви, и все.

Все гуляют и мало кто работает. Работать должны другие. Не свидетели их быстрого успеха. Лучше те, кто не может испытывать к ним зависти. Покорные и молчаливые.

Итак, консервативные элементы произрастали в этой общине не один год, и тем более не "один день". Из поколения в поколения отцы внушали сыновьям ответственность. За себя, за семью, за родину наконец. И это давало свои плоды. Так формировалась народная элита. И если рыночные отношения вошли в консервативный быт не подобно болиду, то эта община обладала некоторым иммунитетом для будущих "праздников". Рыночные отношения подразумевают конечно деньги, эти категории вне географии, пространства и конечно и вне морали. А если разрушается мораль, то наступает самая настоящая трагедия, растянутая во времени на безрассудные, безудержные поступки массы- толпы. Я не буду перечислять все картинки пережитых ужасов всех отцов традиционных семейств. Как они оказались вне привычного мира заботы. Мира настоящей любви. В один миг зерефы оказались один на один со всем отвратительным и другим миром "любви", который изнасиловал в прямом смысле всех его дочерей и стал подбираться к их заднице. Зерефы озверели на чужом празднике жизни. Они очерствели, оглупели, и предались забвению, в смысле обкурились, как "личности". Все что они помнили, это как их зовут, какого они рода племени. И только потом, самой последней из категорий, что они "личности", человеки то есть. Поэтому такие порядки подготовили их принять вызовы и откликнуться на призывы новой аристократии. Все, он готовые.

Теперь, а кто же эти новые аристократы? Не зерефы ли, не вожди ли толпы? Нет , вожди толпы это такие же гуляки после победы и ограбления гуляющих до них. На бродяг нельзя полагаться вообще. Даже если бродяга бросит клич, его все равно раскусят точно такие же как он бродяги и потребуют праздника. Спрос за обман будет жесткий. Второй по значимости рефлекс понятный всем сословиям - это кто ты есть по месту своего рождения. Поэтому самый горячий призыв будет не эмоциональный, а этнический. Если одно дополняет другое, тоже неплохо. На этот призыв могут откликнутся все. На чужом празднике жизни много отзывчивых. Ибо самое обостренное чувство людей общины - зависть. Не справедливость. Это лишние слова. А требование отменить праздник тех, кого они знают, кого они еще помнят, как равных. Всех выскочивших вот так сразу, надо определить - вот этот лозунг! Можете добавить в него слова о справедливости. Все равно каждый понимает справедливость по своему. И нет лучшей ситуации, когда другой погуляет там, где гулял ты. Это понятная справедливость.

Поэтому новые националисты будут осторожны со словами о справедливости, но настойчивы к вопросу "кто?". То есть друг - враг, свой - чужой. Для тактики патриотизма это важно. Если в стадию капитализма этнос прыгнул без подготовки, из первобытности сразу в космос, то патриотов можно будет просто не найти в этом пространстве. И причем довольно долгий период. Почему? Потому что все прелести доступности будут осваиваться всеми первобытными или феодальными, или "социалистическими" сразу. Все сразу сделают попытку погулять. Гулять и показать. Песни любви будут звучать со всех улиц, из всех отверстий, приветствуя этот массовый разврат. А мы знаем, что большие категории неизвестны на гулянках. Народ это долго будет жрать, когда рядом начнут стонать. Народ первобытный сам по себе нечувствительный к чужакам, не своего рода племени, а при уничтожении своей базовой морали они сами готовы кого угодно изнасиловать, если не хлеще и даже убить. Поэтому массовая гулянка безродных одномоментно превращается в гражданскую "веселую войну". И сводки потерпевших будут напоминать почти фронтовые сводки. Вот почему наличие элиты, хоть какой тут, обязательно. Смертельная в них необходимость. И не подумайте, что у зерефов найдутся самородки и прекратят этот праздник жизни, отключать репродукторы беспорядочного соития. Народные самородки подобно трезвым бродягам появляются, когда стон уже нельзя просто не услышать. Когда вой будет повсеместным, даже на такой массовой гулянке. Остановить или сделать праздник жизни ни таким веселым могут люди традиции. Хотя бы одной ногой побывавшие и там и тут. Т о есть имеющие опыт свой в гуляющем городе   и изучившие опыт своих моральных родителей. Которые даже сами могут попасть в жернова разврата, то есть первая интеллигенция - это никакая не интеллигенция. Вшивая интеллигенция может дать как героев, так и отъявленных пройдох. Они говорят приблизительно так: что не видели наши родители, то хотим мы! То есть они переиначивают наоборот вот что: что не видели мы, пусть увидят наши дети!

Дети мещан, это ведь зерефы, зеерфы - ремиды и ремидность нового состояния на них наложилась поверхностно. Но факт остается фактом. Второе поколение задает пример. Как оно себя поведет, так поведут себя новые поколения. Они законодатели новой моды. Эта мода может иметь схемы принципов и чести - перекликается с прошлым, но и может учить ходить голым. Многие политики - выскочки точно также переняли рыночные приемы. Зерефы и зерефо - ремиды ментально усвоили правила чужой политики. Они считают, что для политики достаточно показываться публично и чем чаще, тем лучше. Они гуляют тем самым в политике и говорят - посмотрите! Посмотрите на меня. Все богатые туземцы и так страдают кичем посмотрите на мой "день", а туземные политики подтверждают - посмотрите на мой час. И завтра посмотрите и после завтра, и после после завтра. Даже городские, даже ремиды и шовинисты говорят точно также - посмотрите!" Это говорит, что вообще общество туземно. Что даже городские латентные шовинисты всего лишь выскочки.

Но про это позже