У нас был Горбачев и Ельцин, а у них Дэн Сяопин. Чувствуете разницу?

"Cкажу так: поздно, господа, надувать щеки кричать о своей значимости и великости – поезд ушел»

З. Бжезинский. 1999

«...Моя дочка учит китайский...»

В.Путин. 2002

"Сегодняшний расцвет Китая начался на площади Тяньаньмынь"

С.Черняховский, политолог

* * *

Посмертный триумф Дэн Сяопина

4 июня этого года мир отмечает полузабытую, хотя и судьбоносную дату – двадцатилетний юбилей кровопролития на Тянаньмэнь[публикация 2009 года] , Площади Небесного Спокойствия.

Но для начала хочется отвлечься от этой даты и вспомнить начало этого года: в январе 2009 с разрывом буквально в несколько дней два столпа американской политики – Збигнев Бжезинский, ведущий советник президента Обамы, в докладе «"Большая двойка", которая может изменить мир» и человек из противоположного республиканского лагеря, Генри Киссинджер, в статье «Мир должен выковать новый порядок или откатиться к хаосу» - выдвинули идею cоздания «G-2», своеобразной «оси добра» Пекин – Вашингтон.

Именно эта «большая двойка» и должна составить «ядро» будущего мирового порядка. Если коротко, Вашингтон практически официально пригласил красный Китай к разделу мира. Вдумайтесь в эти слова – пригласил к разделу мира… Это ли не успех Китая???

Конечно, можно отмахнуться от этой идеи, как и сделали многие, дежурно поиронизировав над дряхлыми «ветеранами холодной войны».

Но вот уже политик другого поколения – госсекретарь США Хиллари Клинтон – побывала в Пекине до того, как посетила европейские столицы, хотя главы дипломатического ведомства Соединенных Штатов обычно поступают наоборот.

Тема вырисовывающегося альянса двух мировых гигантов сама по себе очень глубока и заслуживает отдельного разговора. Для нас сейчас важен тот факт, что кроме всего прочего, это означает еще и посмертный триумф Дэн Сяопина, человека, которому современный Китай обязан всем, включая собственное существование. Ибо не было бы этой моральной капитуляции Америки перед «красным тоталитарным Пекином» без того, что было сделано этим великим китайским лидером. И, прежде всего, ничего бы не было без разгрома китайского варианта горбачевщины весной 1989 года.

И если внимательно взглянуть, то выяснится, что в 1989 году был заложен не только фундамент нынешних успехов КНР, но и основа для последующей катастрофической трансформации СССР и России.

Давайте же вернемся на двадцать лет назад и вспомним, как всё происходило.

Китай: исходные позиции

Если внимательно рассматривать нынешние без преувеличения фантастические успехи КНР, то они потрясают даже не своим невероятным размахом, а прежде всего тем, с какого низкого старта произошел взлет этой страны к нынешним космическим (во всех смыслах) высотам.

Ведь еще чуть больше тридцати лет назад Китай не просто «находился в глубоком кризисе», Китай без преувеличения умирал.

КНР конца 70-х – середины 80-х выглядела страной, напрочь разрушенной, обреченной и агонизирующей.

И дело даже не в том, что в КНР 80 % населения жило впроголодь, лишь треть взрослых умела писать и читать, промышленность отставала от Запада на десятки лет, а основным транспортным средством был велосипед.

Ситуация была куда хуже – Китай только что пережил самую настоящую гражданскую войну, которую до сих пор принято стыдливо именовать «Культурной революцией».

Города становились аренами сражений, с применением танков и даже авиации (!!!), как это произошло в 1968 году в Чунцине, где погибли десятки, если не сотни тысяч человек. Железные дороги блокировались бандами в десятки тысяч разъяренных хунвейбинов (например, стратегическая магистраль Пекин-Шанхай была перекрыта больше года.). Толпы в буквальном смысле обезумевшей молодежи уничтожали буквально все на своем пути – от памятников древнего искусства до университетов и школ где учились.

Один лишь пример – в высшем руководстве КПК не было ни одного(!) человека, который не был бы хоть раз репрессирован, более того, многие члены руководства КНР попали на свои посты прямо из ссылки или даже из-за решетки.

Сам Ден Сяопин трижды попадал в тюрьму, а его сын стал полным инвалидом в результате хунвэйбинских пыток.

Наука, культура, образование были почти начисто истреблены.

И едва ли не хуже материальных потерь был полный духовных крах нации – полностью разрушенная общественная мораль, уничтоженная бесконечными экспериментами и «народными коммунами» трудовая этика и так далее вплоть до элементарных представлений о том, «что такое хорошо и что такое плохо».

Еще в 1979 году в двух крупнейших провинциях КНР – Сычуани и Аньхой – имел место самый настоящий голод. Очевидцы передают душераздирающие подробности о младенцах, умиравших на руках матерей и случаях каннибализма.

(Вдумайтесь – все это было лишь треть века назад!)

Новое руководство страны во главе с Дэн Сяопином оказалось буквально на пепелище когда-то бывшем страной.

Как позже вспоминал Ле Пен, «казалось, что задача посильна лишь божествам, а ведь мы были всего лишь людьми». И все-таки они справились, к 1989 году оттащив КНР от края пропасти. И вот тут-то и наступил кризис, вновь угрожавший Китаю крахом

Если это не перестройка, то что?

Чтобы не углубляться слишком сильно в тему «китайских реформ», скажем – в нашем обществе вместо знания о них скорее наличествует набор устоявшихся мифов, ничего общего с действительностью не имеющих.

И первый из них тот, что задумывая свои преобразования, власти КНР ограничились лишь чисто экономическими мерами, не коснувшись основ системы. (Пресловутый «андроповский путь» по выражению А.Вольского).

Так вот – действительность выглядит совершенно иначе.

В 80-х годах в КНР активно проводилась политическая перестройка и либерализация по советскому образцу, более того – в КНР были и «китайский Горбачев» и даже «китайский Ельцин». И лично Ден Сяопин не раз подчеркивал, что политическое реформы – одна из приоритетных задач руководства.

И что главное, политическая ситуация в КНР процентов на 80% совпадала с тем, что происходило в СССР между 1985 и 1991 годами.

(Об этом важно сказать хотя бы для того, чтобы раз и навсегда прекратить все разговоры о горбачевской перестройке, как о деянии «агентов влияния», ЦРУ или даже римского папы, как это можно прочесть и в достаточно серьезных публикациях.)

Совпадения между происходившим в двух наших странах не могут не поражать!

Была и гласность, именуемая по-китайски «прозрачность», проявившая себя, как и у нас, в вале разоблачительных публикаций о коррупции, разложении и злоупотреблениях власть имущих. Так в 1985 году прогремело знаменитое «хайнаньское дело», в котором было замешано порядка двух тысяч высокопоставленных чиновников. Оно длилось три года, и вполне могло сравниться с «узбекским» в СССР.

Взять национальный вопрос – и тут совпадения практически один к одному.

Как раз во второй половине 80-х годов по окраинам КНР прокатилась волна массовых беспорядков на национальной почве.

1 октября 1987 года (за четыре месяца до карабахской трагедии) во время празднования годовщины образования КНР в Лхасе вспыхнул настоящий бунт под лозунгами: «Китайские собаки, убирайтесь вон из Тибета!», «Ату китайцев и их собак!». (Кровь в Карабахе и Тибете пролилась почти одновременно.) Наконец, незадолго до начала тяньаньмэньских событий группа китайских интеллигентов опубликовала в СМИ программу радикальных политических реформ, претенциозно названную «Бег к Солнцу».

Предлагалось пересмотреть конституцию, исключив из нее упоминания о КПК, провозгласить разделение властей, снять все ограничение на создание политических партий и «привести законодательство в соответствии с Всеобщей декларацией прав человека».

Именно эти требования выдвинет у нас почти тогда же знаменитая Межрегиональная группа депутатов – и блестяще осуществит. Со всеми, как говорится, вытекающими... Идеи «Бега к Солнцу» не остались достоянием какой-то узкой группы диссидентов, они стали для значительной части общества, можно сказать, новой религией.

Наконец, по персоналиям: как раз за год до побоища на Тянаньмэнь второй человек в КПК – Ху Яобан, один из активнейших «демократизаторов», лишился должности генерального секретаря, хотя он и остался в числе высших руководителей государства.

Не хочется проводить слишком смелые параллели, но...

Вспомним, что аналогичное падение Ельцина в том же году с куда более низкого поста стоило жизни и СССР, и КПСС.

Совпадение тем удивительнее, если учесть, что Ху Яобан был самым популярным участником команды Ден Сяопина, кумиром либеральной интеллигенции, символом ее надежд на наступление «эры свободы и демократии».

Даже такая деталь, что во второй половине 80-х годов в КНР появилось великое множество гадалок, шаманов, астрологов, ведьм, резко вырос интерес к оккультизму, весьма узнаваема. (Правда, отдадим должное – до телесеансов а-ля Кашпировский Китай все же не докатился.)

Уже в 1987 году по социологическим опросам более половины пекинцев моложе 35 лет выразили недоверие правительству. Почти три четверти опрошенных говорили о «недостаточности демократических свобод в стране». Или вот еще маленький, но показательный пример.

Летом того же 1988 года по Центральному телевидению Китая в прайм-тайм был показан шестисерийный документальный фильм «Элегия о Желтой реке».

Идея «Элегии» была не столько в том, что социализм – это плохо (это считалось, видимо, уже само собой разумеющимся). Убогим и косным объявлялась вся китайская культура вплоть до конфуцианства и даосизма; авторы фильма небезуспешно проводили мысль, что все это «неуместно в современном мире», и если страна хочет хоть чего-то добиться, ей необходимо начать жизнь с нуля, для начала срочно введя полную свободу слова и многопартийность.

Как написал позже один из западных аналитиков, «более рискованного, взрывного и противоречивого сгустка идей вообразить себе было невозможно».

Одним словом, если все вышеперечисленное не перестройка «по горбачевски» и либерализация – то что тогда?

Еще раз хочется подчеркнуть, в части «перестройки» и «демократизации» мы шли параллельными курсами. КНР, если и отставала от России, то ненамного.

И итог из этих предпосылок, очевидно, вытекал тот же, что и у нас.

Но история, как это часто бывает, неожиданно сделала резкий поворот.

Взрыв

Хотя напряженность нарастала буквально с каждым месяцем, но тяньаньмэньская кульминация застала всех врасплох.

15 апреля 1989 года внезапно (и, как говорят злые языки, весьма своевременно) умирает Ху Яобан.

И уже 18 апреля первая студенческая манифестация появилась на площади Тяньаньмэнь. Одним из главных требований была отмена «несправедливого» постановления о снятии покойного с должности генсека КПК (своего рода посмертная реабилитация) и проведение его достойных похорон.

Одно это показывает, как надеялись противники существовавшего в Китае режима на этого человека. Не имею ввиду ничего такого, представим, что будущий президент РФ по независящим от него причинам сходит с дистанции перед выборами депутатов РСФСР в том же году.

Впрочем, первоначальные требования были быстро забыты по мере ураганного роста числа демонстрантов.

20 апреля на площади собрались больше ста тысяч человек, и у властей осталась два выхода – либо применить масштабное насилие, либо вступить в переговоры.

Но правительство не сделало ни того ни другого, проявляя откровенную нерешительность, мало-помалу переходящую в растерянность.

ЦК и Политбюро раскололись.

Одни, во главе с действующим генсеком Чжао Цзыяном стояли за диалог и уступки, «старая гвардия» требовала решительных действий, многие, включая премьер-министра Ли Пена, третьего человека во властной иерархии, колебались.

А между тем ситуация осложнялась с каждым днем.

26 апреля «Женьминь Жибао» объявила происходящее в стандартных партийных формулировках «откровенным покушении на власть», «заговором», «нарушением общественного порядка». Утверждалось, что «кучка людей» стремится ввергнуть Китай в хаос и «под демократическими лозунгами попирает законы демократии».

Это стало, пожалуй, крупнейшей ошибкой властей – на следующий день на Тянаньмэнь собралось уже более полумиллиона человек.

Митинги молодежи на Тяньаньмэне стали катализатором демонстраций по всей стране. Пресса и телевидение, буквально сорвавшись с цепи, открыто выступали в поддержку самых радикальных требований демонстрантов.

Раскол в верхах только обострялся. Чжао Цзыян в беседе с представителем Азиатского банка развития сообщил, что необходимы переговоры с демонстрантами и, более того, что студенты требуют того же, что и само правительство – борьбы с коррупцией, а также демократизации.

Тем самым, Чжао Цзыян заявил о претензии на единоличную власть и отстранении прежнего руководства. (У нас ведь было точно также – молодой энергичный генсек против геронтократов).

Сочувствие демонстрантам захватывало все новые слои общества. Сын одного из членов политбюро, прогулявшись на площадь, по возвращении заявил отцу: «Это – революция». Напомним, на дворе год бархатных революций в Восточной Европе. Китай имел все шансы оказаться первым в этой цепочке, а вернее – пережить свой «Великий Август».

К концу апреля число демонстрантов превысило все показатели эпохи Мао.

Перед Вратами Небесного Спокойствия, давшими площади имя, вырос настоящий палаточный город на десятки тысяч человек, главным украшением которого стала копия статуи Свободы из папье-маше, тут же прозванной манифестантами «Китайской Свободой».

Учащиеся, затеявшие все это, отныне оказались в меньшинстве (более того, целый ряд пекинских вузов на сходках принял решение отозвать своих студентов с площади).

В толпе преобладали случайные прохожие, люди, в той или иной мере сочувствующие лозунгам, рабочие, служащие, даже крестьяне из пригородов. Но больше всего было совсем других участников: к тому моменту в столице скопилось около миллиона молодых безработных. Именно они стали главной ударной силой грядущего кровопролития – все последовавшие «ужасные бесчинства» (как деликатно выразились западные наблюдатели) были делом именно их рук.

Растерявшиеся власти заговорили о том, что происходящее – результат происков зарубежных спецслужб.

И, как признают даже иностранные обозреватели, агенты ЦРУ и тайваньской разведки на площади присутствовали, хотя их роль будто бы ограничивалась лишь передачей денег.

Под влиянием событий в Пекине начались демонстрации в других городах: прежде всего, как ни странно в Шанхае – на более богатом и благополучном юге. Что, пожалуй, было хуже всего, «либеральная зараза» поразила и вооруженные силы: командующий 38-й армией Сюй Цинсянь, самый молодой и перспективный высший военачальник НОАК, отказался выполнить письменный приказ Дэн Сяопина о вводе войск в Пекин

Командарм заявил, что его солдаты никогда не будут стрелять в студентов.

Следом за ним восемь генералов из высшего командного состава во главе с министром обороны подписали обращение к ЦК с требованием отказаться от применения силы и начать диалог со студентами.

Стало ясно – если власти не вмешаются сейчас, то перспектива падения КПК и всего существующего режима становится неизбежной.

События все меньше напоминали стихию. 13 мая Тяньаньмэнь объявила бессрочную голодовку, а 19-го толпа освистала и закидала гнилыми яблоками Чжао Цзыяна, умолявшего демонстрантов разойтись.

Наконец, правительство начало действовать.

И начало, что называется, с себя.

Был снят генеральный секретарь Чжао Цзыян, его исключили из КПК и арестовали. Его судьбу разделили более четырех десятков членов ЦК с формулировкой: «За допущенные контрреволюционные перегибы и попустительство деструктивным элементам».

Ли Пэн стал главой временного чрезвычайного правительства.

На военное положение поначалу никто словно не обратил внимания. По многим городам КНР прокатились волны демонстраций в поддержку студентов и с требованиями отставки правительства Ли Пэна.

Более того, по неофициальным сведениям, часть подразделений 38-й армии вышла из Пекина и заняла оборонительные позиции на путях уже спешно подтягиваемых к столице лояльных правительству сил. Офицеры 38-й армии выступали по радио, уговаривая их не стрелять в собственных братьев и детей.

Перспектива падения режима и краха страны становилась все отчетливее. 30 мая внутренние войска, получив приказ, попыталась «мягко» очистить площадь, но вынуждены были отойти – плотная людская масса просто не пропустила бронетехнику.

И вот тогда было принято решение, пока еще не поздно, ударить по мятежникам всеми наличными силами.

Как и каким образом было принято решение пустить армию в ход, неизвестно до сих пор. Зато известно другое.

Как только ранним утром 4 июня части вошедших в город 27 и 28 армий сухопутных сил НОАК начали выдвижение, на их пути начали немедленно возводиться баррикады из автобусов, частных легковушек и такси, а хаотичные толпы мгновенно соорганизовались, готовые закрыть путь танкам, став живым щитом.

Однако, идущие на максимальной скорости танки прошли сквозь толпу, даже не заметив ее, а баррикады были расстреляны с дальних дистанций.

И тогда – отметим, по свидетельству иностранцев, а не данным китайского официоза – вспыхнуло настоящее сражение.

Свидетели говорят о стрельбе из сотен и тысяч автоматов, похищенных с армейских складов, о том, что танки и бронемашины забрасывали не только бутылками с «коктейлем Молотова», но и противотанковыми гранатами.

Говорят также о множестве убитых солдат и полицейских, чьи тела носили следы жестоких истязаний, об улицах, буквально забитых горящей бронетехникой. Имело место хорошо организованное, подготовленное, и яростное сопротивление. И весьма вероятно, военная часть готовилась задолго до официального начала событий.

Кто конкретно дал бой частям 28 армии неизвестно по сей день. Китайские власти на сей предмет молчат. Информация об участии в событиях подразделений, верных Чжао Цзыяну, витает в воздухе, но основана лишь на слухах.

Точно также как ничем официально не подтверждены сведения, что акции предшествовала спецоперация против руководства 38-й армии, командующий которой генерал Сюй был арестован лично Ян Шанкунем, вызвавшим его на переговоры, а большинство офицеров штаба после недолгого боя в районе аэропорта Наньюань сдались спецназу МВД (а часть покончила с собой).

Достоверно известно лишь то, что стрельба в разных участках города, включая и артиллерийский огонь, продолжалась еще несколько дней.

Спустя несколько дней Госсекретарь США Джеймс Бэйкер скромно назвал происшедшее «событиями на площади Тяньаньмэнь».

Советский Союз вообще не счел нужным делать какие-либо официальные заявления.

Эпилог. Несбывшийся российский успех

Потом было чрезвычайное положение в Пекине, продлившееся семь месяцев, наведение порядка (бескровное) в Шанхае и других городах, зачистка оппозиции, и еще многое другое.

Но все это уже не так интересно.

Важно другое – параллельные курсы, по которым шли наши страны, окончательно разошлись именно тогда, в дни трагедии на Тянаньмэне. Именно тогда была решена судьба Китая… и наша.

Мы продолжили двигаться по избранному пути и пришли к тому, к чему пришли. Август 91, Ельцин на танке, Беловежье, Гайдар, Чубайс, Грозный января 94 и лета 96, перевыборы полумертвого Ельцина, дефолт, Вторая чеченская, американские базы в бывших республиках, сорокакратный рост наркомании и шестидесятикратный – сифилиса, сокращение населения на миллион в год...

Вряд ли есть основания сомневаться, что аналогичная судьба ждала бы и КНР.

(Разве что жертв было бы на порядок больше, а нищета – еще беспросветней).

Но Китай свернул с этого, как казалось тогда, единственно возможного пути.

И вряд ли есть основания сомневаться, что не будь решения Дэн Сяопина о применении силы, не было бы не то что процветающего Китая, не было бы и самого Китая. Было бы «посткитайское пространство», где люди бы мерли от голода как мухи, но зато все было бы в порядке со свободой и демократией.

Теперь, наконец, перейдем к вопросу, можно ли было и России, вернее, тогда еще СССР пойти по китайскому пути? Теоретически, да. И именно 1989 год был последним, когда это можно было сделать, когда еще разрушительные процессы не набрали смертельной инерции, когда Ельцин был всего лишь опальным членом ЦК, не имевшим ничего кроме невнятной народной любви, когда еще не были проведены республиканские выборы, включая и трагические выборы нардепов России. Когда еще можно было почти бескровно погасить национальные конфликты, без проблем поставить на место еще не сорвавшуюся окончательно с цепи гласность и свободную прессу, и если уж не удержать, то максимально выгодно «продать» Восточную Европу. Короче, когда некому было бы остановить ГКЧП или его подобие.

Но если посмотреть трезво, то придется уверенно сказать – нет, случившегося было не избежать. Хотя бы потому, что из происшедшего в КНР советские официальные круги выводов не сделали – ни-ка-ких!

Даже чисто технические вопросы подавления массовых выступлений, вроде того, что войска были введены в бой, что называется, «с колес» и в ночное время, остались без внимания. Это «блестяще» показал август 91-го.

Экс-народный депутат СССР, ректор Уральского государственного экономического университета Валентин Камышов вспоминал годы спустя, как на одном из последних заседаний Верховного Совета СССР, уже осенью 1991, когда обсуждались концепции реформирования экономики, депутаты кричали докладчикам: "Вы толкаете нас на китайский путь!"

Итак, подытожим: тогда в конце весны 1989 года Китай выиграл самый тяжелый раунд борьбы за статус сверхдержавы – первой сверхдержавы ХХI столетия, борьбы с самим собой, с разрушительными силами, что таятся внутри любого общества.

Это была нелегкая борьба и честная победа.

Соседний китайский народ победил в несравненно более тяжелых условиях, нежели чем те, в которых тогда же проиграли мы. Хотя бы за это Китай достоин глубокого уважения.

И поэтому все вопросы о китайском пути для России могут считаться риторическими – у нас уже была возможность выбрать эту дорогу, и мы её отвергли.

Если угодно, Россия честно играла в демократию и честно проиграла и жаловаться теперь просто глупо. Путь Россией выбран всерьез и надолго, развилка давно пройдена и искать выход в китайском опыте смысла не имеет. Остается лишь постфактум сожалеть о том, что не нашлось у нас своих Дэн Сяопина и Ян Шанкуня.

Врата Небесного Спокойствия, которыми прошел Китай двадцать лет назад, для России прочно закрыты.

Последствия выбора огромны и принципиальны – мы были, а теперь повержены, а они стали, ониесть.

И задача у России не догнать и перегнать КНР, а элементарно сохраниться, по возможности спасая хоть какие-то заделы для будущего развития.

Но главное, наконец-то, научиться извлекать уроки из истории, если не чужой, то хотя бы своей.