Что то не так с военной промышленностью

В последние полгода в Российской Федерации идет множество бурных дискуссий, посвященных проблемам массового производства современных вооружений, а также «мобилизации промышленности». Публика, весьма скверно осознающая суть вопроса, требовала дроны, ракеты, цифровые системы связи, электронную оптику… и некое «массовое производство» всего вышеперечисленного.

Не так давно ув. коллеги из Счетной палаты Российской Федерации опубликовали крайне интересный документ: «Опердоклад за январь – июнь 2022 года», который даёт исчерпывающую информацию об уровне выполнения ряда госпрограмм.

Нас, в частности, интересует «Развитие электронной и радиоэлектронной промышленности», которая, как отмечают авторы, входит в число программ с низким уровнем реализации – всего 3,2% в текущем году.

Это говорит о том, что критически важная для функционирования страны отрасль пребывает в глубоком кризисе из-за «ограничительных мероприятий».

У правительства есть средства для финансирования, но уже не хватает квалифицированных кадров и, что важнее, высокотехнологичных компонентов, которые прямо сейчас находятся в большом дефиците.

К слову, в эти 3,2% входят в основном программы подготовки персонала, а также производство простейшего радиоэлектронного оборудования по типу резисторов и разъемов, которые, как вы понимаете, имеют весьма условное отношение к хай-теку.

Российская промышленность (особенно военная) всегда была зависима от поставок оборудования и комплектующих из Европы и США.

Зависимость эта безальтернативна – никто в мире более не производит высокотехнологичные комплектующие и станки.

Ситуация куда более опасна, чем кажется — у государства намечается дефицит оборудования, необходимого для функционирования критической инфраструктуры страны.

Речь идет не о пресловутых спутниках и ракетах, а о суперкомпьютерах для гидрометцентров, нефтегазовой отрасли, залах управления атомных электростанций, железных дорог, медицинском оборудовании, базовых станциях гражданских систем связи — словом, о всем том, что обеспечивает базовое функционирование Российской Федерации.

Если же говорить о промышленной мобилизации, необходимо вспомнить важный аспект — степень интеграции военного производства с гражданским.

Во время Первой Мировой войны 80% военной продукции выпускалось на обычных предприятиях гражданской промышленности; к 1941 г. доля гражданской промышленности в выпуске военной техники упала до 50%, а к 1963 г. — до 10%.

В настоящее время интеграция не превышает порога в 3-5% — то есть mil-tec является исключительно обособленной отраслью, которая в более чем 90% случаев никак не пересекается с остальными секторами экономики. Военное оборудование требует для себя уникальных компонентов и материалов — от марок стали до типов шин.

«Мобилизация» гражданской промышленности де-факто невозможна – она просто не может быть задействована в военном производстве.

Сам же военпром физически не может быть расширен по причине отсутствия как оборудования (обновление станочного парка на российских оборонных заводах, напомню, производилось за счет зарубежных поставок), так и из-за множества «узких» мест, связанных с импортными комплектующими (к слову, таковые присутствуют даже в российских танковых двигателях, не говоря о более сложных элементах техники).

Заменить же их нечем.

Ни детали, ни оборудование, ни инженерные кадры не берутся из воздуха – тем более, когда речь идет о столь сложных и высокотехнологичных отраслях, как военное производство.

Процессы формирования индустриальной базы занимают десятилетия, и миновать этот путь, требуя мобилизации завода Coca-Cola, невозможно.