Удар по военной разведке

Довольно много материала накопилось о деятельности разведки—чекистской и военной

Больше всех обвинений в шпионаже имели кадровые разведчики и военные атташе.

Для них 1937–1938 годы в этом плане были вообще чрезвычайно жесткими.

Именно тогда подверглись аресту, иностранные шпионы, не только «шефы» советской военной разведки Я.К. Берзин и С.П. Урицкий, их заместители и помощники, но и начальники всех без исключения отделов Разведупра, в том числе корпусной комиссар Ф.Я. Карин (2 Й отдел)

В камере тюрьмы оказались руководитель 1-го отдела корпусной комиссар О.О. Штейнбрюк и начальник 3-го отдела комдив О.А. Стигга («Оскар»), длительное время выполнявший обязанности резидента в Германии.

ОБВИНЕНИЯ

Упреки в адрес разведки вообще и военной в частности со стороны руководства партии и лично Сталина во второй половине 30 х годов звучали постоянно. Достаточно обратиться к материалам февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б) и выступлению Сталина заседании Военного совета при наркоме обороны 2 июня того же года.

Наркомат внутренних дел и его основное подразделение по борьбе с «врагами народа» – Главное управление государственной безопасности – чутко реагировали на подобные вещи.

Так, еще не затихло в зале заседаний эхо от голосов «вождя народов» и других выступавших, как последовали один за другим аресты руководителей аппарата военной разведки и ее представителей (легальных и нелегальных) в различных государствах мира. Последних, безусловно, с предварительным вызовом в Москву.

Только в июне – июле 1937 года были изгнаны из рядов РККА и арестованы помощник начальника Разведупра корпусной комиссар Л.Н. Мейер-Захаров, заместитель начальника 2-го отдела дивизионный комиссар Л.А. Борович (куратор группы Рихарда Зорге), начальник 8-го отдела дивизионный комиссар Е.В. Стельмах, бывший военный атташе во Франции комдив С.И. Венцов-Кранц, начальник разведотдела штаба ОКДВА комбриг А.Ю. Гайлис (Валин) и ряд других командиров высшего звена.

В августе этот скорбный список по своей численности тенденций к снижению не имел. Тогда были арестованы комдив А.М. Никонов – заместитель начальника Разведупра и еще несколько крупных руководителей в его отделах (комбриг П.А. Панов, бригадный комиссар И.М. Болотин).

Более детально картина избиения кадров военной разведки показана в специальной таблице, помещенной в конце данной главы.

К истории первых шагов советской военной разведки необходимо отнести следующий документ из фондов Российского Государственного Военного архива (РГВА), относящийся к 1921 году.

«Выслать в Германию:

1. Пече – старый коммунист, жил в Германии – военком г. Москвы, сейчас в санатории, адрес – Академия Генштаба. 2. Филиппов – Академия Генштаба, был в плену, коммунист. 3. Урицкий С. – коммунист, энергичен, надежен. Академия Генштаба. 4. Львов – коммунист, молодой, знает немецкий язык. 5. Песин – коммунист, надежный, работал в тылу у Деникина – Академия Генштаба….7. Цифер – молодой коммунист, австрийский офицер – дельный, Академия Генштаба…»

С такими краткими персональными характеристиками в документе перечислены одиннадцать слушателей Академии Генерального штаба Красной Армии.

К сожалению, из его содержания не видно, с какой целью планировалась данная командировка, однако несомненно одно – абсолютное большинство названных в нем лиц училось в то время в Академии Генштаба и пользовалось полным доверием Советской власти. В том числе и Семен Урицкий.

Командировка 1921 года для него, племянника председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого, убитого эсерами в 1918 году, была одной из первых поездок за границу. Затем последовали и другие, в том числе и во Францию.

В его личном деле имеется копия письма руководства Разведупра РККА на имя начальника Военной академии, датированного августом 1922 года, в котором содержится просьба откомандировать в их распоряжение слушателя дополнительного курса С.П. Урицкого для назначения на секретную зарубежную работу.

Просьба эта, конечно же, была удовлетворена.

В обвинительном заключении по следственному делу бывшего начальника Разведуправления РККА комкора С.П. Урицкого (возглавлял его с апреля 1935 до июля 1937 года) этот факт его служебной и личной биографии отражен следующим образом (конечно, в редакции следователей НКВД):

«В 1923 году Урицкий, будучи во Франции на работе по линии РУ (Разведывательного Управления. ), был завербован французской разведкой для шпионской работы. С 1923 г. по день ареста Урицкий был связан с этой разведкой, передавая ей совершенно секретные шпионские материалы об РККА. Урицким для французской разведки были завербованы в разное время военнослужащие Степной-Спижарный, Мамонов (начальники штабов 8-го и 6-го стрелковых корпусов, которыми в разное время командовал С.П. Урицкий. – Н.Ч.), Тестов (командир авиационной бригады в ЛВО. – Н.Ч.), Космачев (начальник ПВО г. Ленинграда), Семенов (зам. начальника штаба ЛВО).

Кроме того, следствием установлено, что Урицкий был связан с немецкой разведкой через германского военного атташе Кестринга и немецкого шпиона Шнитмана. По заданию Кестринга Урицкий направил за границу для работы против СССР в пользу немцев шпионов Эльмана и Германа…»

В собственноручных показаниях, написанных под диктовку следователя – заместителя начальника 5-го отдела ГУГБ майора госбезопасности B.C. Агаса, названные события изложены Урицким так:

«В 1923 г. я был в Париже на нелегальной работе в качестве резидента Разведупра… В ноябре или декабре 1923 года меня арестовали на улице и привезли во французскую охранку «Сюртэ-Женераль».

Во время обыска у меня было обнаружено подброшенное в пальто агентами охранки письмо члена ЦК Французской компартии Сюзанны Жиро, завернутое в газету «Юманите»…

Сначала я подписал заранее составленную на французском языке записку о том, что… я являюсь секретным агентом Красной Армии… что я сотрудничаю с французской компартией… что мне помогал в работе Зозовский… что ко мне приезжал курьер – итальянец Пьерр…

Что бывший белый моряк Насветевич доставал французские морские материалы и передавал их мне через Зозовского… что со мной была связана Мария Скаковская, завербовавшая для работы в пользу РСФСР секретаря польского посла Шумборович… назвал как агента, работавшего на РСФСР, Тадеуша Шимберского…

После того, как я дал эти показания, охранник повез меня в военное министерство на бульвар Сен-Жермен, где представил полковнику разведки Дебеней. Дебеней предложил мне дать подписку о работе в пользу французов. Я дал подписку, что обязуюсь давать сведения о Красной Армии и Советском Союзе…»

Далее Урицкий показывает, как он работал в пользу французской разведки и как вербовал новых шпионов:

«…Осенью 1926 года из-за границы приехал сотрудник Разведупра Тылтынь Альфред. Встретившись со мной, он сообщил мне, что он является агентом французской разведки, едет в Париж и ему поручено получить у меня шпионский материал…

Я мог дать такие материалы только по 8 корпусу… но получение этих материалов для меня было весьма трудным без того, чтобы не привлечь начальника штаба корпуса Степного-Спижарного… Степной-Спижарный был мною завербован для шпионской работы во французской разведке… Мною был завербован в 1930 году для шпионской работы для Франции начальник штаба 6 корпуса Мамонов (Одесса)…»

Как видим, в 20 е и 30 е годы С.П. Урицкий занимал в Красной Армии крупные командные и штабные должности. Дело в том, что после возвращения из Франции он запросился на практическую работу в войска.

Об этом свидетельствует его письмо начальнику Разведупра от 28 марта 1924 года, в котором, наряду с другими сведениями, он излагает и свой взгляд на перспективы служебного роста:

«…После 1,5 годовой работы за рубежом появилась неотложная необходимость возвращения, хотя бы и временного, в ряды Армии, во избежание окончательного отрыва от нее… Находясь в рядах Красной Армии с ее основания, я себя не мыслю вне ее рядов, вне ее творческого развития… Я не могу ограничиться узко специальной деятельностью разведчика, находясь вне русла общеармейской созидательной практической и военно-теоретической работы.

Ввиду сего прошу Вашего распоряжения об откомандировании меня в распоряжение штаба РККА для назначения на командную должность. Одновременно, если это не встретит возражений, прошу разрешить не порвать связи с вверенным Вам отделом, принимать участие в обработке информационного отдела и пр…»

Согласие свое Ян Берзин дал и Урицкий был откомандирован в распоряжение Командного управления РККА, где вскоре получил назначение на должность заместителя начальника 2 й Московской пехотной школы.

Факт предоставления Урицкому такого высокого служебного поста говорит о том, что руководство Наркомата по военным и морским делам ему полностью доверяло, несмотря на солидные «проколы» в период его нелегальной работы во Франции.

Это также означало, что со стороны Разведуправления РККА и Особого отдела ОГПУ к нему серьезных претензий не было. После Московской Урицкий руководит другой пехотной школой – Одесской.

Затем он последовательно назначается командиром-комиссаром 20 й стрелковой дивизии, заместителем начальника штаба ОКВО, учится на годичных курсах усовершенствования высшего начсостава (КУВНАС), командует 8 м и 6 м стрелковыми корпусами в Украинском военном округе.

И все это за неполные шесть лет!

Отсюда видно, что о каком-либо недоверии к нему со стороны наркома и Штаба РККА, а также со стороны «компетентных органов» и речи нет. Стремительный рост по служебной лестнице – уже в 1931 году Урицкий становится начальником штаба одного из крупных военных округов – Ленинградского.

Пока что этому еврею доверяли..

В КОРИДОРАХ НКВД…

В коридорах НКВД считали, что если армейским кадрам – командиру или политработнику – для веского обвинения в шпионаже хватает «связи» с разведкой одного из сопредельных с СССР государств, то для кадровых разведчиков, конечно же, этого было явно недостаточно.

Именно поэтому в следственных делах сотрудников советской военной разведки фигурируют обвинения в шпионаже в пользу двух-трех, а то и четырех иностранных государств, как это было в случае с Урицким.

Французской разведки, как видим, для него оказалось мало и Вениамин Агас выбивает (в прямом смысле) из Урицкого признания о его работе в пользу Швеции, Германии и Соединенных Штатов Америки.

Последние тогда в официальных документах именовались Северо-Американские Соединенные Штаты (САСШ). Из этого перечня стран видно, что география интересов Урицкого (по Агасу) чрезвычайно обширна – названные государства находятся в разных полушариях и частях света, будучи отдалены друг от друга на много тысяч километров.

При этом следствию важен был выход на крупных, желательно первых лиц из политических, военных и дипломатических кругов СССР. Особо ценился компромат на деятелей ленинского поколения, его учеников и соратников, к тому времени еще находившихся на свободе.

Например, в отношении видного советского дипломата, первой в Советском Союзе женщины-посла А.М. Коллонтай.

На допросе 16 января 1938 года Урицкий показал:

«…Риттер (Артур Рудольфович Риттер до 1937 года работал помощником военного атташе СССР в Швеции. Арестован в марте 1938 года.), о котором мне было известно со слов Берзина и Тылтыня, как о латвийском шпионе, был при моем содействии назначен помощником военного атташе в Швецию, где он при содействии Коллонтай, связанной с правой организацией и по заданию последней, переданному мне через Белова

Установил связь с лицом по указанию премьера Бронтинга. Дважды я лично передавал Риттеру для передачи шведам сведения о составе ЛВО… Также через Риттера было мною получено от Белова и передано письмо Бухарина Бронтингу и письмо Коллонтай…»

Протокол допроса от 16 января 1938 года является обобщенным, как и другие, находящиеся в архивно-следственном деле С.П. Урицкого. Ему предшествовали многочисленные серии допросов с хорошо отлаженной системой моральных и физических пыток.

Продолжались они и после этой даты. Недаром ведь Урицкий 14 апреля 1938 года пишет заявление на имя Агаса, который к тому времени получил очередное повышение, став начальником 5-го отдела во 2 м Управлении НКВД СССР.

Обращается к нему Семен Петрович, так сказать, по «старой дружбе»:

«Последние дни я плох, у меня бывают обморочные состояния, кровавая рвота, мне трудно думать, если можно, дайте мне один день перерыва, вызовите меня, я вам доложу, а потом все до конца напишу.

Я хочу превратиться в такого арестованного, который помогает власти, я хочу заслуг жить милость Советской власти»

Урицкий также сказал:

«Я не знаю, кто вербовал Чусова, то ли Тухачевский, то ли Егоров, но он, Чусов, никакого значения там не имел».

Итак, мы видим, что Урицкий сдался на милость победителя, то есть следствия и запросил пощады для себя, обещая добровольную помощь со своей стороны. А что же требовали от него следователи в середине апреля 1938 года, спустя более пяти месяцев после его ареста, доведя до обмороков и кровавой рвоты?

Что их не устраивало в предыдущих показаниях Урицкого? Ведь они добились многого. Куда уж больше – еще 15 ноября 1937 года. через две недели после ареста, Урицкий в заявлении на имя Ежова повинился в антисоветской деятельности:

«Признаю полностью свое участие в антисоветском военном заговоре, в который был вовлечен Якиром и Уборевичем… Мне известны, как участники заговора, следующие лица, кроме арестованных: Грибов, Великанов, Мерецков, Ковалев, Халепский и о которых я напишу…»

ПРИГОВОР УРИЦКОМУ

В частности, в отношении двух последних обвинений в весьма пространном тексте приговора Военной коллегии от 1 августа 1938 года по делу С.П. Урицкого говорится:

« – по заданию Гамарника, Пятакова, Якира и Тухачевского Урицкий пересылал их письма Седову (сыну Л.Д. Троцкого.) (Париж) для передачи Троцкому;

– был связан с троцкистской группой Суварина в Париже, которой передавал шпионские материалы от Тухачевского для французской разведки»

В действиях оперативных органов НКВД в 1937–1938 годах временами просматривается определенная избирательность. Например, в отношении ареста некоторых лиц, названных в показаниях С.П. Урицкого.

Так, на следствии он показал, что лично завербовал в антисоветский военный заговор, наряду с другими, также комдивов В.Н. Курдюмова и Н.А. Веревкина-Рахальского. Однако эти командиры к уголовной ответственности никогда так и не привлекались, продолжая свою службу в Красной Армии.

Оба они благополучно дошли до звания генерал-лейтенанта. Не пострадал в 1937–1938 годах и К.А. Мерецков, о котором, как участнике военного заговора, говорил Урицкий в приведенном выше заявлении на имя Ежова.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Урицкому и многим кадровым разведчикам явно не повезло…впрочем и кадровую разведку НКВД тоже чистили