Поэт Андрей Ширяев покончил с собой

Российский поэт Андрей Ширяев, член Союза писателей Москвы, совершил самоубийство в Эквадоре, где жил последние десять лет.

Накануне поэт оставил предсмертную записку на странице в социальной сети Facebook, где сообщил о причинах самоубийства: перенесенных двух инфарктах и инсульта на фоне диабета, превративших его жизнь в «растительное существование». 

Также 17 октября он опубликовал на своем официальном сайте последнее стихотворение «Привычно доедать до последней крошки». 

Андрей Ширяев родился 18 апреля 1956 года в Казахстане. Окончил отделение поэзии Литературного института имени Горького. Работал журналистом, переводчиком, звукорежиссером. Издал несколько книг стихов, среди которых — «Продрогший пантеон», «Мастер зеркал», «Глиняное письмо», «Бездомные песни». 

Об авторе

Пара слов о себе (любимом?). Родился 18 апреля 1965 года в Казахстане, долго жил там, затем перебрался в Москву, а десять с лишним лет назад обосновался в Сан Рафаэле (Quito, Эквадор), о чем нисколько не жалею. Год провёл в Буэнос Айресе (Аргентина), разочаровался, вернулся в Сан Рафаэль.

Учился в Литературном институте им. Горького на отделении поэзии в семинаре Юрия Давыдовича Левитанского. По роду деятельности — литератор. Член Союза писателей Москвы, хотя литературные тусовки не слишком жалую.

Работал газетным журналистом, звукорежиссёром на телевидении, артистом в паре филармоний, редактором отдела Интернета в журнале Hard&Soft, затем главным редактором раздела юмора почившего в бозе портала ПОЛЕ.ru, потом — вольные хлеба.

Но, в общем, это всё неважно.

Люблю: умных собеседников, джаз, гитару, внедорожники, короткоствольное оружие, путешествия и компьютерные игры. И фантастику — как жанр. Гостей люблю тоже, а вот сам в гости выбираюсь нечасто. Образ жизни — ночной. Ни одна нормальная сова такого не выдержит — сдохнет… Перманентно холост. Ума и степенности к своим годам не набрался ни на грош; впрочем, мне лично это совершенно

и сражение роз неизбежно, и злой лепесток
в трансильванскую глушь заскучавшими пальцами сослан,
и неспешно галеры сквозь сердце идут на восток,
погружая в остывшую кровь деревянные вёсла.
 
Здесь, где кожа подобна пергаменту, падают ниц
даже зимние звёзды и мята вина не остудит,
бормочу, отражая зрачками осколки зарниц:
будь что будет…
 
Так ли больно тебе, как тебе не умеется знать
об искусстве любви, безыскусный мой, бедный Овидий?
Одиночество пить, как вино, и вином запивать
одиночество в чашках аптекарских взломанных мидий.
 
Говори мне: кому — я? Зачем я на этих весах?
Кто меня уравняет с другими в похмельной отчизне?
…а прекрасный восток оживает в прекрасных глазах
слишком поздно для жизни.