В альковах Сталинграда

Самое интересное в фильме у Бондарчука, конечно, то, с какой любовью это сделано. Каждый кадр вылизан, каждая железка и каждая пылинка на своем месте. Все аккуратно разложено в боевом беспорядке, все машины честно сожжены и перевернуты, все по-брейгелевски припорошено снежком. И полито кровью. И застыли в вечном танце гипсовые пионеры на площади. И коробки с засушенными бабочками на стене полуразрушенного дома (бывший жилец был коллекционером) — с надтреснутым стеклышком и паутиной. Эту картину Бондарчук не снимал, а рисовал. Писал. Это, конечно, про подвиг. Но режиссеру хотелось создать еще и невыносимой красоты картинку. И ему это удалось. Да, это война — смерть, потроха, развалины, но в этом тоже есть своеобразная красота. 

Если бы старцы из Политбюро смотрели картину Бондарчука-младшего, Хрущеву бы точно не понравилось, как и Брежневу; а вот уже Андропов, я думаю, фильм бы оценил. Он понял бы этот посыл: "Смерть за Родину — это красиво", и сделано это, что немаловажно, современным языком, "понятным молодежи". 

Тут красиво падают и красиво умирают, и красиво сплевывают зубы. Рубят саперной лопаткой шейные позвонки. И падают на переправе в ледяную Волгу. Не говоря уже о сцене атаки — когда наши бойцы, превращаясь в пылающие факелы (этот эпизод вы видели в трейлере фильма), бегут на врага, и враг красиво орет от ужаса: "А-а-а!" И наши тоже красиво орут: "А-а-а". И главное — тебе еще выдают специальные очки, чтобы ты мог оценить эту красоту в формате IMAX 3D. 


Бондарчук, что бы он там ни говорил, на самом деле любуется войной. Невоевавшие любят войной восхищаться, романтизировать ее и воспевать. В военных фильмах 1940-х и 1950-х не было никакой сентиментальности. Она появилась позднее — тогда же, видимо, когда война превратилась в "праздник". Про войну стали снимать и писать те, кто, при всем уважении, провели ее не на передовой, а в штабных блиндажах. И именно эти люди в 1960-е придумали образ "человечного солдата". А то, что называется "на войне тоже есть место любви",— это была уже вторая стадия очеловечивания войны. И вот теперь уже внуки создают третью версию — "война во имя любви". 

Зачем все эти люди уже в третьем поколении занимаются, по сути, абсурдным делом, зачем им нужно войну — самое ужасное, что может случиться на земле с человеком — гуманизировать?.. Я, кажется, разгадал эту тайну — благодаря "Сталинграду". Поскольку военная тема давно, еще с советских времен, является у нас главной скрепой, объединяющим фактором — война обязательно должна быть "хорошая". При этом война сама по себе, как мы знаем и как нас учат,— это плохо. Желая преодолеть это противоречие в угоду идеологии, режиссеры неизбежно попадают в тупик. Они вынуждены искать на войне — наряду с ее ужасами — что-то позитивное. Войну неизбежно приходится как-то украшать, очищать, "делать близкой молодому поколению" (вообще-то учить любви к родине на примере войны — абсурд; но философии мирной жизни у нас в кино так и не появилось). К войне нужно постоянно пристегивать — насильно — какие-то высшие смыслы и атрибуты. Отсюда — еще в советское время — эта череда фильмов о воине высокой культуры, поющем про цыганку-молдаванку. Фильмы о том, как сентиментален и стеснителен советский воин в свободное от войны время. Отсюда, наконец, и попытки разбавить войну "великой любовью". Это все порождает, что называется, великую ложь о войне (заметим, кстати, что у Бондарчука-старшего в "Они сражались за Родину" любовь вполне реалистична: утешила женщина бойца Красной армии и привет, пошли дальше, безо всяких соплей: война). 

"Сталинград" в общем-то — вполне традиционное кино, отсылающее к десятку отечественных образцов.

Новость в том, что "любовь на войне" тут заслонила саму войну. Прямо не Сталинград, а "Женить рядового Райана". Вместо одной "девушки посреди войны" тут их сразу две. То есть с избытком заложено, для целевой аудитории — для девочек. Вторая героиня живет с немцем — то ли ненавидя, то ли жалея. Он то насильничает, то раскаивается в перерывах между атаками. Кажется, и герои, и авторы уже не знают, как от этих женщин избавиться. Пергидрольная блондинка, которая с немцем, умудряется выглядеть в этом аду (развалины, подвалы) не хуже Ксении Собчак. Ухоженная, пальтишко приталенное, и главное — она где-то должна красить свои волосы, завивать. Это просто чудо. Куда смотрел военно-исторический клуб? "Удвоение женского" в фильме создает не трагический, а комический эффект — в духе Monty Python. Кажется, сейчас за спинами воюющих внезапно появится огромная надувная змея — и последует оглушительный закадровый хохот. 

На великой войне и любовь должна быть великой, логика такая. И Бондарчук просто-таки побеждает Сталинградскую битву любовью. И наши, и немцы нарушают приказы, угоняют технику и тратят боеприпасы, идут в атаку, занимаются приготовлением теплой ванны и торта из черствого хлеба, политого сгущенкой. И все происходящее, говорят нам авторы, в сущности, делается "ради любви", такая вот искрометная находка. 

Один режиссер недавно безуспешно искал на войне бога; идея оказалась настолько искусственной, что не смогла убедить даже бесплатных зрителей "Первого канала". Бондарчук тоже хотел добра, точнее, любви на войне — мол, человеческие чувства никогда не умирают,— но идея в данном случае такая же искусственная и мертвая, как и предыдущая. 

Эта адская смесь голливудских эффектов, советского гуманизма и мхатовской интонации (солдаты обмениваются между собой развернутыми предложениями, выпевая и грассируя, как в программе "Театр у микрофона"), есть в своем роде вершина — вершина абсурда. По той же причине, что и фильм "Утомленные солнцем - 2". Потому что ни любви, ни бога на войне нет и искать их бессмысленно. 


Дополнительный абсурд всей этой громокипящей истории в том, что даже в патриотическом, сугубо для внутреннего пользования фильме режиссер вынужден идти на внешнеполитические компромиссы. Вынужден показывать, что "немцы — тоже люди" (по сути, главный герой фильма — немецкий офицер), и у Томаса Кречмана действительно самая заметная актерская работа в фильме. Остальные актеры лишь "подыгрывают войне". Напоследок — отсылка в наше время: в кадре появляется МЧС России, который сегодня спасает немцев из-под каких-то завалов в третьих странах. Это все прекрасно, но вообще-то у войны есть собственная этика. Тема примирения сама по себе хороша, но она как-то противоречит той жестокости и упорству, с которым оба народа сражались под Сталинградом. И в таком фильме все-таки стоило бы попытаться объяснить ключевой конфликт — борьбу не на жизнь — на смерть, и мотивы такого упорства, раз уж мы об этом. А так получился не фильм, а рождественский пирог: всем досталось по сладкому куску, никто не обижен. 

Вместо того чтобы показать, что война бесчеловечна; что животное, звериное состояние — самое естественное поведение человека на войне; что единственной мотивацией является ненависть к врагу, месть за убитых родных и товарищей, постсоветские режиссеры всеми силами пытаются войну очеловечивать. Оно и понятно. Им с нею жить. Ведь война — их единственный ресурс. Это их нефть. Они ничего нового не изобрели, не придумали за 20 постсоветских лет. Продолжают качать, как отцы качали.