Тоталитарный либерализм хуже фашизма

На модерации Отложенный

Послесловие к поминкам

При всем моем почти животном отвращении к российским либералам иногда становится их немножечко жаль.

Мало того, что вся эта созданная при их активном участии громадная политическая машина государства, действующая не по принципу верховенства закона, а исходя из политической целесообразности, вдруг стала работать против них же, так еще и лелеемая ими же демократия обернулась против ее воспевателей.

Бывает в жизни так, что на какое-то время забываешь о своих принципах, даже в какой-то степени поступаешься ими – иногда ради достижения согласия и мира, а временами, напротив, для сплочения сил в борьбе с общим противником. Но наступает момент, когда действовать так становится невыносимо, и узел, связывающий несоединимое, разрывается. И чувствуешь после этого не горечь утраты, а освобождение от ранее связывавших тебя пут.

Оценка событий октября 1993-го и является такой лакмусовой бумажкой, проверяющей, кто друг, кто враг, а кто так.

20-летие расстрела российской демократии прошло на прокремлевских телеканалах на редкость (и радость) спокойно. Если ранее, особенно в благословляемые либералами 90-е, любая телепрограмма о тех событиях была наполнена ядовитой злобой к недобитым красно-коричневым совкам, а последних даже если и приглашали в студию, то лишь как декорацию, то 20 лет спустя картина стала иной. Впервые!

Я стараюсь не смотреть зомбоящик, поэтому не могу претендовать на всеобъемлющую оценку всех выпущенных в эфир материалов, но то, что мне удалось посмотреть, носило характер попытки рассмотреть произошедшее в октябре 93-го спокойно и по возможности объективно.

Показателен в этом плане показанный 3 октября по НТВ документальный фильм Владимира Чернышева «Белый дом, черный дым». Впервые, наверное, в эфире федерального канала открыто говорилось о том, что ни один погибший в те дни не был убит из оружия, находившегося в Белом доме, что бойцы спецназа, погибшие в Останкино, никак не могли быть убиты выстрелами с улицы, что прорыв цепи милицейского оцепления 3 октября 93-го был похож на спланированную провокацию, что Ельцин в своем телеобращении сразу после расстрела парламента лгал от начала до конца…

И все это после 20-летнего агрессивного вранья о красно-коричневом мятеже и попытке коммунистического реванша.

Видать, надоело новой поросли журналистов довольствоваться навязанными 20 лет назад либеральными стереотипами, которые на поверку оказались насквозь лживыми. И совершенно естественно ради объективности обращаться к первоисточникам – непосредственным участникам обороны Дома Советов: депутатам или рядовым защитникам – неважно.

Ведь как бы мы сегодня ни плевались при слове «демократия», страна худо-бедно 22 года прожила в режиме провозглашения приоритета именно демократических ценностей. И свободы слова в том числе. А свобода – одна на всех. И для либералов, и для красно-коричневых. Кто прав, пусть рассудит зритель, читатель, слушатель. И замелькали на телеэкранах Бабурин и Алкснис, Константинов и Шурыгин. Не говоря уже о Руцком и Хасбулатове, без участия которых не обходился ни один сюжет на данную тему.

И это лишь территория оккупации – телеэфир. А уж что говорить об Интернете – территории свободы.  

Удивительно, но вот именно этот принцип всеобщности свободы был всегда ненавистен российским либералам как тогда, так и сейчас. Защитите нас от проклятой Конституции (Ахеджакова, 1993 г.), проворонили Гитлера со своей демократией (Сатаров, 1996), никакой свободы врагам свободы (Собчак, 2013).

Мерзко, хотя в то же время и забавно было читать и слушать все эти вопли либералов на их медиа-территории. Еще чуть-чуть, и начнут призывать остановить весь этот кажущийся красно-коричневый ренессанс люто ненавидимого ими же Путина, чье помилование после свержения они уже сегодня рассматривают на определённых условиях (Пионтковский).

Но Путин промолчал. И правильно сделал. Иногда лучше молчать, чем говорить. Например, на поминках. Хотя если учесть, что пределы свободы слова у нас определяются волей одного человека, отвечающего за всё, то можно предположить, что в окружении этого человека, а может быть и в его голове созрела-таки мысль о том, что необходимо откреститься от ельцинских преступлений. Но при этом продолжать политику, начатую при своем предшественнике. Ведь ставшая камнем преткновения между Верховным Советом и Ельциным и приведшая в конечном счете к пролитию крови в октябре 93-го приватизация, развивается сегодня по ельцинско-чубайсовскому варианту, а попытки ее пересмотра недопустимы, о чем не раз публично говаривал нацлидер. Вроде бы и овцы (российское народонаселение) целы, и волки (правящий чиновничье-олигархический клан) сыты. Но вот волкам хочется все больше и больше, а овцы тоже хотят жить сыто и спокойно, не оглядываясь на волчьи зубы.  Метания между этими двумя субъектами и может привести Путина прямиком в очередной ипатьевский дом. Потому как коммуно-фашизм Баркашова-Макашова-Анпилова был (и остается)  всего лишь либеральным жупелом (ведь ни тот, ни другой, ни третий во власти не были и даже при гипотетической победе Верховного Совета не оказались бы у руля), а вот методы агрессивного либерализма хорошо известны – раздавите гадину, мешающую НАМ свободно жить.

В очередной раз убеждаюсь, что российским либералам подлинная демократия не нужна. Что свою тоталитарную идеологию они способны навязать не в конкурентной политической борьбе, а лишь опираясь на государственный аппарат насилия, к которому апеллируют даже сегодня, находясь по отношению к этому государству как бы в оппозиции.

Хорошо бы сегодняшним искренним сторонникам обаятельного и незапятнанного Алексея Навального повнимательнее приглядеться к его фигуре. Не вылезают ли из-за его спины хорошо знакомые свиные рыла, испачканные в гари и крови? Не преподнесут ли они нам такую «демократию», по сравнению с которой сегодняшняя власть жуликов и воров покажется нам лишь мягкой формой семейного насилия?

 

P.S. Сразу после написания этого текста добавил комментарий на "Эхе Москвы" под очередным материалом про "бандитов Макашова". Комментарий был удален через минуту. Свобода лучше несвободы. Или как?