Интервью Александра Никонова с Александром Гордоном

• 02.10.2013

Гордон любит грустное. Он философ уныния. Певец упадка. Говорить с ним – одно удовольствие. Не говорить – другое. Если вы мизантроп, вам понравятся его неспешная речь и мрачные выводы о печальном будущем человечества. Если вы любите людей и сытую жизнь, бегите от Гордона подальше и лишь иногда поглядывайте на него краем глаза в телевизоре – в малых дозах он не так тлетворен. Гордон необычен во всех своих проявлениях. Даже в ресторане, где мы встретились, чтобы поговорить, Гордон заказал себе воблу – сухую, как он сам, и методично употреблял это вместо пищи. А попутно поражал меня глубинами своей пессимистической мысли.

Много лет назад, когда Америка выбирала Буша, вы мне сказали, что это будет последний президент США. Потому что страна не жилец. Однако ошиблись.

– Нет, не ошибся. Потому что Обама не президент Соединенных Штатов Америки. Это новый социокультурный проект, который никакого отношения к корням президентства не имеет. И его цвет кожи только подчеркивает это. Он не выглядит, как президент, он не говорит, как президент, к нему не относятся, как к президенту. Он либо ненавидим, либо вызывает восхищение. Но чем? Одними только словами: «Перемен! Нам нужно меняться!» И перемены эти не за горами. Причем будут они весьма печальными.

Америку вы не любите, я знаю. Но однажды вы сказали, что Россия сейчас движется в ту же сторону, что и США. В том смысле, что у нас теперь те же ценности.

– Да вот как раз мне непонятно, куда движется Россия. Я вижу разнонаправленные тенденции. Россию разрывает! Москва вместе со Сколковом движутся в одном направлении, а вся остальная страна – в другом. Вся страна мечтает только о том, когда грязь уберут, дороги отремонтируют и жилье построят. А вот какие будут лампочки в этом жилье – энергосберегающие или нет – стране абсолютно по фигу.

Казалось бы, девяностые и нулевые годы научили, что нам нельзя в догонялки играть. А сейчас опять все разговоры о модернизации.

Не только девяностые годы! Россия последние лет четыреста только и делает, что играет в догонялки. С Петра I. Каждый раз мы, стиснув зубы, делаем рывок, а через несколько лет вновь обнаруживаем себя отставшими.

– Это означает только одно – ничего изменить мы не сможем. Так и будем гнаться за несуществующими чужими ценностями.

Причем тут ценности?

– Потому что именно ценности диктуют модель поведения. Если бы мы были самодостаточными и по-хорошему изолированными от мира, все было бы нормально. А мы сейчас покупаем чучело Силиконовой долины в виде Сколкова. Не будет это работать! Потому что в Америке срабатывает один вложенный доллар из десяти и прибыль он приносит через пять-семь лет. А у нас на каждый вложенный доллар мы хотим получить десять. Потому что наша экономика так работает – короткие деньги, эффективные вложения. Как только маржа изменяется, прибыль падает, деньги из экономики сразу убегают. И мы при этом хотим создать у себя Силиконовую долину, хотя даже для Америки это уже вчерашний день.

А что же тогда день сегодняшний и завтрашний?

– Для кого?

Правильное уточнение. Разделим. Что для них? И что для нас?

– Для них будущее – это новая форма организации труда, так называемый Шестой уклад, который наступит после Пятого – постиндустриализма. То есть выделяются несколько перспективных, дающих реальный результат отраслей – биомедицина, квантовые технологии, нанотехнологии – и из них делается сверхновая индустрия. Вот чем сейчас заняты они. А мы заняты тем, что будем сейчас создавать заповедник для ученых гоблинов в Сколкове. А зачем? У нас и так есть наукограды – Дубна, Обнинск, где я недавно был на научной конференции по инновациям.

В качестве?..

– Ведущего.

Хорошо заплатили?

– Ну зарабатывать как-то надо. Кризис. И потом, это родина, поэтому я согласился на меньшие деньги, чем обычно… Так вот, в тот момент, когда шло пленарное заседание, посвященное инновациям в Обнинске, Сурков в Кремле проводил совещание по Сколкову. И я высказал предположение, что как только этот многомиллиардный пылесос будет включен, ни о каких Дубне, Новосибирске или Обнинске речь уже не пойдет. Ну построят они Сколково – что это изменит в науке? Ничего. Мы сейчас снимаем с полок то, что делали в семидесятые годы, и пытаемся упаковать в новые обертки, приписав модную приставку «нано». Кстати, тут неподалеку открылась «Наномойка» для машин. Анекдот…

Но даже если придумают какую-то технологию, скажем, лекарство на био- и нанотехнологиях, дальше-то что? Мы его сами будем производить или отдадим китайцам? Бизнес говорит: «Отдайте китайцам, у них производство дешевле, у них тепло и недорогие рабочие руки. А мы будем торговать технологиями». И я спрашиваю: кто это «мы»? Кому принадлежат эти технологии? Трем ученым и инвестору. Они и получат прибыль. А страна что получит? Она даже налогов не получит, поскольку в Сколкове инвесторов освободят от всех налогов. В мире обычно изворачиваются так, что во всех наукоемких производствах доля зарплаты очень высока и с нее снимают налоги – до шестидесяти процентов. Но у нас и тут плоская шкала – всего тринадцать процентов. Ничего мы не получим. Но тогда возникает вопрос: а на хрена все это придумали? Ответ простой: мы привыкли гнаться… В то же время раздаются трезвые голоса: «Не нужно ни за кем гнаться, все равно не угонимся». Тем более что нашей стране Шестой уклад совершенно не выгоден.

Почему?

– Потому что при Шестом укладе что-то реально производят два процента населения, а все остальные работают в сфере обслуживания – парикмахеры, врачи, юристы, артисты… Но у нас Сколково одно. И как вся страна будет работать на Сколково?.. Мы тратим на проект модернизации страны большие деньги вместо того, чтобы решать локальные проблемы – ремонтировать и строить дороги, организовать первичную переработку продуктов сельского хозяйства на местах, что обеспечило бы работу большей части населения. Здоровый изоляционизм – вот что нам нужно… Мы никуда не лезем, ребята. Мы сырьевая, аграрная страна. Мы проживем, не волнуйтесь. Мы вам не соперники, нас нет, мы в своем огороде копаемся, мир видит только нашу жопу на грядке... Вот схема для России.

Хреновая схема.

– Почему?

Тупиковая. Много тысяч лет назад амазонские дикари сказали всему миру: не лезьте к нам, мы тут будем сами, как можем… И теперь мир вышел в космос, а они до сих пор бегают в юбках из пальмовых листьев.

– А теперь давайте зададим вопрос амазонскому дикарю и брокеру с Уолл-стрит, счастливы ли они. Я абсолютно убежден, что амазонский дикарь окажется счастливее бледного и нервного брокера.

Я ждал этого гнилого прогона про счастье!

– Конечно, я говорю о счастье! Потому что мы говорим о ценностях!

Счастье – это не ценность. Поскольку сплошная субъективность. Оно не измеряется ни в амперах, ни в долларах, ни в килограммах, ни даже в штуках. А для сравнения нужна шкала измерения. Цифры. Это во-первых. А во-вторых, почему вы исключаете из категории ценностей такие вещи, как продолжительность жизни, которая у дикарей каменного века равнялась восемнадцати годам в среднем? А у людей космического века – более семидесяти лет… Почему вы исключаете из системы ценностей комфорт, который обеспечивает цивилизация?

– Еще чего?

Качество жизни. Ее насыщенность и интересность. В смысле развлечений – телевизор, DVD, путешествия, спорт, компьютерные игры…

– Один раввин, на которого я работал, говорил, что цивилизация – это телевизор, автоматическая коробка передач и теплый туалет в доме.

Был прав. А вы хотите конкретные вещи поменять на такую эфемерную категорию, как счастье. Сегодня ваш дикарь счастлив, а завтра его печень сожрали глисты или его укусила змея.

– Лучше тридцать лет жить, питаясь свежей кровью, чем сто лет питаться падалью.

Это дело вкуса, то есть привычки. Вы знаете цивилизованную жизнь. А закинь вас сейчас для сравнения к туземцам в джунгли, так вы сбежите оттуда со скоростью пули.

– А зачем в джунгли, если можно в деревню в Тверской области – там то же самое. Я только что про это кино снял. «Метель» называется. Толстовский сюжет, перенесенный в наши дни… Цивилизация – это прежде всего устои и представления, которые делают человека счастливым или несчастным. А наша цивилизация – это бензин в баке и мобильный телефон.

Мобильный телефон – великая вещь.

– А для меня мобильник – самый большой стрессоген. Я ненавижу мобильный телефон! И если можно по отношению ко мне употребить слово «счастлив», то счастлив я бываю именно в тверской глуши, куда сбегаю на месяц. И особенно счастлив, когда отключается электричество, потому что не могу зарядить мобильник. Там я себя чувствую даже лучше, чем в теплой ванне у себя дома.

Но вы правы в том смысле, что в нашей деревне можно жить либо колонизатором, то есть барином, либо крестьянином. Я живу барином, поскольку крестьянскому труду не обучен, да и годы и силы не те уже. Приходится мне свои побеги от цивилизации делать барскими. А для этого нужны средства, которые можно заработать только в цивилизации.

Значит, отказываться от цивилизации вы все-таки не хотите?

– У жителей России есть несколько возможных путей развития. Мы можем то, чего не может позволить себе ни одна страна мира – выбирать между прошлым и будущим. Никакое государство не может позволить себе вернуться в прошлое. Потому что вся их экономика устроена так, что любой простой, как показывает кризис, для нее смерти подобен. А Россия может! Мы единственная страна в мире, которая сейчас спокойно существует в разных временах. Не нужна никакая машина времени, чтобы попасть в прошлое – достаточно проехать по России. Поезжайте в Кимры – это уже на десять лет назад. Если от Кимр отъехать еще на тридцать километров – это на сто лет назад. А от того места еще пять километров в лес – и вот вам, пожалуйста: допетровские времена. Ничего не изменилось ни по средствам производства, ни по взаимоотношениям, ни по продолжительности жизни… Так что говорить о том, будто Россия куда-то идет, совершенно бессмысленно. Россия – сороконожка, часть ног которой идет вперед, часть – назад, часть – вбок…

Но общий тренд мы наблюдаем: от деревянной сохи к телевизору.

– Это не тренд. Это дрифт. Тренд – сознательное направление, а дрифт – куда отнесет. У нас есть несколько векторов – Лебедь, Рак и Щука. Просто на время оказался чуть-чуть сильнее Лебедь, потому что ветер ему попутный. Но в принципе наш воз и ныне там. Изменения в нашей стране возможны только очень медленные. Наш авось дает результат только через три поколения, как я прикинул. «Давай туда пойдем! – Нет, давай туда». Пока спорили, глядишь, уже куда-то сползли. Отложите срок в три поколения – шестьдесят лет – от каждого важного события, и увидите, что я попал в точку.

Обама не президент Соединенных Штатов Америки. Это новый социокультурный проект, который никакого отношения к корням президентства не имеет. И его цвет кожи только подчеркивает это

Взять петровский период. Все завоевания Петра, всего его реформы – и армейские, и гражданские – через шестьдесят лет после начала вернулись к исходной точке. В стране не изменилось ничего. Демидовские заводы заросли травой. Вернулись либо к прежнему способу производства, либо к прямым закупкам у Европы.

Или вот революция 1905 года. К чему она привела через три поколения? 1965 год – окончательный декларативный отказ от всех завоеваний революционного социализма. Если Хрущев еще кричал, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме, то Брежнев этого уже не говорил. И началось мягкое сползание в сторону капитализма.

В ценностных категориях что-то поменялось?

– Разумеется. С молодежного фестиваля 1957 года в нашу страну постепенно стали проникать чуждые нам протестантские ценности.

А при сталинизме какие были ценности?

– Сталинизм ничем не отличался от привычной нам самодержавной тирании. Кстати, Сталина часто сравнивают с Грозным, но у Грозного были религиозные идеалы, ради которых он и лил кровь. А Сталин – абсолютный наследник дела Петрова: модернизация, полное небрежение холопской жизнью. Грозный, кстати, в сравнении с Петром холопских жизней погубил на порядок меньше… Петра я ненавижу. Для меня он классическое воплощение тиранства – бессмысленного и беспощадного.

Как это бессмысленного? А окно в Европу?

– Это окно сначала заросло паутиной, потом на него поставили решетку, затем железную дверь. И в конце концов это сближение с Европой закончилось после войны 1812 года.

И зря! Потому что потом случилась Крымская война, в которой Россия вновь увидела себя отставшей и снова судорожно начала догонять.

– Поэтому я и говорю, что народ подустал от гонки. И ему хочется только, чтобы стало тихо, чисто и, может быть, даже сыто. Но каким образом нанотехнологии принесут в тверское село это спокойствие, чистоту и сытость, я не знаю.

Тот народ, который мечтает о чистоте вместо того, чтобы ее наводить, исторически обречен. И никто ему на блюдечке ничего не принесет.

– К чистоте людей всегда принуждают. Начиная с детского возраста. Мы тут ни при чем, это нам досталось от приматов. Все человекообразные обезьяны гадят прямо в гнезде. Это в нас заложено.

Кто же виноват в том, что русский народ не приучили не гадить в гнезде?

– Тираны. Они всегда были заняты другим – имиджем, то есть гонкой. Вместо того чтобы озаботиться сутью. То есть если бы Петр направил все усилия внутрь, а не наружу, нас научили бы не гадить уже тогда.

И как бы это изменило Россию?

– Так же, как это изменило Великобританию, Германию, Францию, все остальные европейские страны…

Европу изменила не тирания, а свобода. Дайте людям свободу, и все остальное они сделают сами в погоне за личной выгодой – вот мое убеждение либерала.

– Так дали уже!

Нет, не дали. Вот в Грузии дали. Снимите ограничения, уберите лицензирование, контроль и прочее, дайте людям свободу предпринимать. Дайте им оружие, чтобы отстреливать рэкетиров. А у нас, к сожалению, властная вертикаль и социальное государство, которое чересчур заботится о халявщиках, преступниках и прочих иждивенцах.

– Если бы у нас было социальное государство, я бы построил весь этот разговор совершенно по-другому. Но у нас асоциальное государство. И потому не догоним мы никого.

Ну хорошо, западные ценности вам не нравятся. А у нас были какие-то свои посконные ценности до Петра с его догонянием?

– У нас были! Например, «не жили богато, не надо и начинать». Чем не ценность?

Возмутительная чушь, а не ценность! Убожество какое-то скотское. С такой ценностью ценностей не наживешь.

– Да почему?.. В этом и уклад, и система человеческих отношений, и самопогружение, углубление, и абсолютное отсутствие агрессии… Не надо мне богатства ни своего, ни чужого. И так проживем…

Не было никогда подобных ценностей у людей и быть не могло! Это интеллигентские иллюзии. Чтобы «и так прожить», все равно нужны предметы – серпы, портки, сундуки, коровы, рушники, гвозди, деньги… А сколько предметов необходимо? И каких? Мобильный телефон нужен? У каждого своя мера. А значит, неминуема гонка за предметами, то есть за богатством.

– «Бедно, но честно» – такая ценностная установка мне нравится больше.

Вы сказали, что после молодежного фестиваля 1957 года к нам стали проникать протестантские ценности.

Почему это произошло?

– Началось это даже раньше. После того как солдат-освободитель прошелся по Европе и увидел, как эта Европа устроена.

Прошелся наш бессребреник, прихватив с собой иголок патефонных, велосипедов немецких и швейных машинок «Зингер». Богатство то есть.

– Само собой. Четыре года длился бой и нужно было поиметь какую-то компенсацию не только на груди, но и в кармане. Осуждать солдат нельзя, потому как тащили все – от маршалов до рядовых… В общем, посмотрели солдатики на Европу, вернулись. А кругом разруха. Начали строить. И при неимоверных усилиях послевоенного строительства стало понятно, что строят они не то, что там, в Европе, разрушили, а то, что здесь не успели достроить – очередной лагерь. Вот тогда и началась вторая волна сталинских репрессий, обращенная на фронтовиков. Потому что возникли недовольные голоса: «Мы их завоевали, а живем хуже!»

Мы вам не соперники, нас нет, мы в своем огороде копаемся, мир видит только нашу жопу на грядке... Вот схема для России

Был нарушен главный принцип железного занавеса: вся информация «оттуда» должна доходить через цензурные и идеологические фильтры. И потому возник идеал не в духовной жизни, не в небесной сфере, а в плотской. И этот идеал казался тем привлекательнее, чем недостижимее. Его начали пародировать. Все наши стиляги – это что, было проявление свободы? Нет! Это был страх перед смертью – что я умру и так до этого идеала и не дотронусь никогда. Вспомните журнал «Америка» семидесятых-восьмидесятых.

Это была икона!

– Это была другая планета, куда каждый стремился! Там молоко и мед, а улицы вымощены золотом... И вот этот американский мир к нам пришел. И стало понятно, что подобный образ жизни на протяжении жизни одного поколения недостижим. Надо пахать. А пахать неохота. И начался ностальгический отток: а вспомните, как мы раньше жили – бедно, но честно!.. И ребенка можно было спокойно выпустить на улицу, дети буквально росли во дворах... А какое счастье было, когда чего-нибудь достал – колбасу или пиво. Где оно теперь, это простое счастье? Мы его потеряли!.. Интерес к жизни начал пропадать. И пропал окончательно, потому что людей заставили бороться за выживание и хорошую жизнь, которая перестала быть таковой, потому что привыкли. А нам снова говорят: инновации, модернизация, идеал достижим… Хотя давно уже нет никакой американской мечты. Она кончилась давно.

Почему кончилась? Люди в Америке еще бегут за долларом.

– Эмигранты в первом поколении. Все, кто живет там давно и прочно, относятся к этой гонке уже по-другому. В пятидесятые годы американская мечта формулировалась как «курица в каждой кастрюле». Ну вот она, курица. Дальше что? Это вечная гонка. И нам ее вновь предлагают.

Вы говорите о разрушающих душу протестантских ценностях. Но что такое протестантские ценности? Это значит работать больше, чтобы стать богаче – так угодно Господу.

– При этом, если ты слукавил против Господа, это нехорошо. Если ты слукавил против члена протестантской общины – это нехорошо. Но если ты слукавил против чужого – это нормально.

Даже если так. Всемирное распространение протестантских ценностей приведет к тому, что везде будут жить «протестанты». И значит, «чужих» просто не останется, некого будет обманывать. Все станут братьями. Чем вам не нравится этот глобальный мир?

– Смотрите, если во всем мире победят глобализация и Шестой уклад, как вы себе представляете структуру такого общества? В котором для обеспечения всем необходимым работают всего два процента населения, потому что производительность труда фантастическая и все роботизировано?

Я его представляю как рай земной.

– Но даже в библейском раю есть структура. Он же не хаотичный, ведь правда?

Не знаю, я не был…

– Уверяю вас. Ну, судя по описаниям тех, кому он представлялся в видениях. И исходя из того, что существует иерархия небесных сил – серафимы, ангелы, архангелы и так далее…

Получается, мы там будем на положении холопов, в раю небесном? Низшая ступень иерархии?

– Этого я вам сказать не могу… Но вопрос был в том, какой будет иерархия общества будущего.

Думаю, это будет сетевое общество.

– А я предполагаю, что общество, к которому мы идем семимильными шагами, будет устроено так: большая часть людей в нем лишена права на работу. Они получают социал, достаточный для того, чтобы вести удовлетворительный образ жизни. Не такой, как им захочется, конечно, но выше сегодняшнего уровня и достаточный для сытой, веселой и комфортной жизни. Их экономические и даже культурные потребности будут удовлетворены.

И лишь небольшая часть общества получит право на работу. Именно они будут производить все, что станут потреблять остальные. Это не закрытая каста! Из нижней можно попасть к ним, в верхнюю. Если ты напорист, умен, ты туда попадешь. И получишь право на работу. И, соответственно, больший выбор. Тогда ты сможешь позволить себе больше в материальных благах.

Вместо желтых штанов малиновые, телевизор покруче и машину с золотым рулем?

– Да, сможешь позволить себе излишества или даже роскошь. В конце концов современный «Майбах» тоже не автомобиль, а предмет чисто символический. Престижное потребление. «Тойота» ведь ездит не хуже…

И наконец, самый мизерный процент людей в таком обществе будет определять, чем станет заниматься «вторая каста» – работающие. Эти как раз все изобретают, парят в эмпиреях. И их идеи, как божественный нектар, спускаются вниз, к остальным – для производства и потребления… А теперь скажите мне честно, насколько Россия готова к такому развитию событий?

Готова! Я думаю, девяносто пять процентов населения России с удовольствием откажутся от права на работу!

– Пример Америки, где выросло уже несколько поколений людей, которые никогда не работали, показывает, что это прямой, очень быстрый и, главное, безвозвратный путь к деградации. Геттоизация. От этого одичавшего меньшинства придется отгораживаться.

У меня родилась идея. Если мы имеем столько ненужной и даже опасной биомассы, то в обмен на паек, который она получает, у нее нужно отнять право на размножение.

– Я думаю, они возражать не будут.

Погодите, а кто будет в этом светлом будущем работать на низовых работах? Например, парикмахером?

– Проблема в том, что это сегодня мы стрижемся у людей. А выбранный нами тренд ведет к тому, что стричься мы будем не у людей, а у молекул. Запрограммированные нанороботы размером с молекулу, которые автоматически определят даже структуру волос. Сейчас я моюсь шампунем, а там я возьму пузырек с прической, и нанороботы подстригут меня под заказанный фасон. И не нужен парикмахер… Правда, лично мне все это общество представляется утопией. Но дело в том, что путь, который мы избрали, ведет именно туда, вот в чем беда.

Почему беда?

– Потому что рай невозможен. Это надо понимать. Мы не можем договориться по визам с Евросоюзом, а представить себе, что сможем договориться о неких мировых законах и общем планетарном управлении, вообще невозможно. Наш поезд прогресса никогда не прибудет в утопию. И поскольку рая не существует, а путь мы уверенно держим именно туда, значит, на пути нас ждет какая-то глобальная катастрофа.

Общество, в котором мы живем сейчас – явление временное. Эпизод, вспышка, взрыв, который неизвестно чем закончится. А может, и известно. Сейчас почему-то перестали говорить про серую плесень. А ведь новые технологии несут новые опасности. Что такое серая плесень? Допустим, вам в кровь ввели нанороботов, которые запрограммированы на то, что будут поедать у вас в сосудах холестериновые бляшки. Искусственные микроорганизмы. А теперь представьте, что они размножились и сожрали не только холестерин, но и сосуды, и вас всего, и потом всю органику на планете, которая в результате будет покрыта океаном серой плесени.

Противоречий, накопленных современной цивилизацией, так много, что разрешиться они могут только с помощью какой-то глобальной катастрофы. Эволюционного пути их разрешения нет. Убежден, что в течение полувека мир ждут большие потрясения. И зачем нам в эту катастрофу соваться? Зачем привязывать себя к гибнущей цивилизации? Может, лучше окопаться и отгородиться? Мы можем отгородиться от Армагеддона и сохранить нейтралитет.

Если мы примем программу здравого изоляционизма и откажемся от догоняющей модели, то построим наконец то, что нам нужно в соответствии с нашими ценностями... В России собирается около трех миллионов тонн грибов в год. Перерабатывается и поступает на рынок менее одного процента. Нет перерабатывающих мощностей. Вот чем надо заниматься!.. Пусть бензин у нас продается по себестоимости, а не по ценам мирового рынка. И тогда ранее нерентабельное сельское хозяйство станет рентабельным. Но ведь нам обязательно нужно догонять паровоз прогресса! Зачем?

Объясню, зачем. Одна страна уже попробовала сделать то, что вы предлагаете – отвернуться от мира и жить самодостаточно. Там даже сознательно отказались от огнестрельного оружия. Просто закрыли его производство. Эта страна – Япония. Очень хотели люди соблюсти национальную самурайскую идентичность! И что? Отстали в военном отношении, о чем горько пожалели, когда возле их берегов оказались пушечные корабли Запада и открыли закрывшуюся Японию насильно, как устрицу. И начали сосать из нее соки. А Японии в силу отсталости и, соответственно, слабости нечем было ответить.

– Ну у нас никто не отнимает наши атомные ракеты. Которые гарант нашей безопасности.

У японцев самурайские мечи тоже никто не отнимал. Не помогло. Прогресс ушел дальше.

– Ему больше некуда идти! У меня есть аналогия, на которой я настаиваю. Представьте себе – летит современный поезд, типа «Сапсана», только круче. Но мы знаем, что рельсы впереди разобраны. И все-таки нам непременно нужно прицепиться и стать последним вагоном в этом поезде. Ребят, не надо! Дайте им спокойно сдохнуть! А то, что грядут времена тяжелые, каких цивилизация никогда не видела, в этом я практически убежден. Паровоз прогресса сходит с рельсов… Как, по-вашему, почему «Сапсан» в Тверской области забрасывают камнями?

Скоты-с.

– Нет. Просто есть некое метафизическое представление о том, что уместно, а что нет. Как небоскреб в деревне неуместен, так неуместен и «Сапсан» на наших неосвоенных просторах. В России до сих пор стоят тысячные села, где народ ничем не занят и прозябает в нищете и пьянстве.

Если нет работы, пусть приезжают к нам, в города.

– А тут их чем занять?

Ну если уж плохо говорящие таджики находят себе дело, то этим работы хватит.

– У российских собственная гордость, они с таджиками не будут работать на одной поляне.

Вот именно! Смотрел тут недавно репортаж откуда-то с Дальнего Востока. Деревня вымирающая. Жители жалуются: нет работы, поэтому они просто вынуждены водку пить и браконьерствовать – валить лес, чтобы прокормить детей. И зритель почти верит, но тут нам показывают поле в двух километрах от деревни, где не разгибаясь с утра до вечера корячатся с тяпками китайцы и выращивают капусту в промышленных масштабах.

– Да, мы не китайцы. Как работают китайцы, никто, наверное, не работает. Это, видимо, связано с религией. Их труд медитативен. Я видел, как пашут китайцы на швейном производстве по пятнадцать часов. Где китаец в этот момент и что у него там происходит в душе – понять нельзя. Но то, что он не здесь – сто пудов! Наши так не могут. У нас непременно должен быть перекур: посидеть, попиздеть. А значит, любой труд для наших неимоверно тяжел. И если бы им сказали: «Хватит, ребята, ни за кем гнаться больше не будем, а будем жить сами, как получится, не так богато, как хотелось бы, потихоньку», – они бы согласились.

Если мы примем программу здравого изоляционизма и откажемся от догоняющей модели, то построим наконец то, что нам нужно в соответствии с нашими ценностями...

А нас опять заставляют стиснуть зубы и рваться. Опять начинается мобилизационная экономика, только теперь она называется инновационной. Сталин знал, как сделать экономику инновационной, у него было два рецепта. Первый – шарашки, второй – академгородки. Членам-корреспондентам – по полкоттеджа, академику – коттедж, зарплата в тыщу рублей. Гуляй по дорожкам, изобретай, ни о чем больше не думай. Но все, что изобретешь, государство заберет себе… А чем мы расплачиваемся за сталинскую модернизацию? Все наши сегодняшние проблемы – моногорода, устаревшая структура экономики – оттуда. Все, что раньше казалось современным, сегодня – гири на ногах. Вот результат гонки. А чем мы расплатимся в будущем за сколковскую шарашку?.. Не надо гнаться.

Запереться в избе?

– Смешной вы человек! Вот вы смотрите Олимпиаду и видите, как человек пробегает стометровку за восемь секунд. Вы смотрите и знаете, что никогда не пробежите с такой скоростью. А вас по телевизору начинают убеждать: давай, мы пробежим, причем все! Стиснем зубы и будем готовиться к тому, чтобы каждый мог повторить, а лучше побить этот рекорд!.. Что будет?

Скажу. Каждый рекорд не побьет. Но нация оздоровится. Если все будут вкалывать, средний уровень жизни вырастет. Так что пусть вкалывают.

– Нация не оздоровится, потому что спорт высоких достижений – это спорт инвалидов.

Вы хотите сказать, что быстро бегущий Запад состоит из сплошных инвалидов труда?

– Безусловно! Если твоя ценность выражается единственно суммой на чеке, это обусловливает твое отношение к сегодняшнему дню, количество детей, которых ты можешь себе позволить, отношения в семье и, ко всему прочему, то, что называется словом «счастье»… Когда вместо всего спектра человеческих отношений остается только один параметр, который все определяет, это, конечно, инвалидность, то есть ограниченность в своих возможностях. Западные люди крайне ограничены в своих возможностях!.. Мир стал очень несчастливым местом для жизни. И никак нанотехнологии этого не изменят.

Зато мир стал более удобным.

– Наверное, это так. И работать стало легче, и условия для отдыха лучше.

В общем, вы за счастье, а я за комфорт, за обычное бытовое удобство как нечто более осязаемое и понятное.

– Когда удобно, но несчастливо, мне некомфортно.

Так счастье внутри нас!

– Нет! Счастье не внутри нас. Счастье вокруг нас, а мы лишь антенны, которые пытаются его уловить, делая жизнь такой или сякой. Счастье – это прочесть хорошую книжку, но их мало. Счастье – посмотреть хороший фильм, но их совсем нет. Счастье – это друзья, семья… Но каким образом это зависит от денег?

Самым прямым. При высокой производительности труда я могу уделить пиву и друзьям два часа в неделю, а при низкой производительности – два часа в месяц. Вывод: для счастья нужна модернизация. Чтобы не херачить по пятнадцать часов в день, как те китайцы.

– Вы говорите так, будто на Западе никто не херачит по пятнадцать часов в день.

Да. Но пятнадцать часов в поле и пятнадцать часов в офисе перед компьютером – большая разница.

– Поскольку я фаталист, могу сказать только так: родился в поле – херачь в поле… Мы не должны становиться недоразвитой страной и не должны тянуться в авангард белого воинства, в этот «золотой миллиард». Россия должна стать аморфным образованием. Любая жесткая конструкция ломается, когда внешняя сила превышает силу ее внутренних связей. А аморфное меняет форму, оставаясь собой. Слон, севший на табуретку, сломает ее. А слон, севший на тесто, не меняет его. Тесто можно отскрести с жопы слона, от этого оно не перестанет быть тестом. Мы должны стать таким тестом.

А я не хочу быть тестом. Я хочу быть слоном!..

Опубликовано в журнале «Медведь» №143, 2010