Да, здравствует советская власть

4 октября исполнится двадцать лет со дня символического завершения главного эксперимента ХХ века под названием «Вся власть Советам, или Построение коммунизма в одной отдельно взятой стране». Он начался с выстрелов «Авроры» по Зимнему дворцу в октябре 1917 года и закончился танковым огнем по Верховному Совету в октябре 1993-го. Он обернулся миллионами жертв политических репрессий, голодомором крестьянства, истреблением и бегством из страны научно-творческого генофонда нации. Экспорт ленинско-сталинского вождизма породил десятки вождей разного калибра и цвета: от фюрера и дуче до Мао Цзэдуна, Фиделя Кастро и Ясира Арафата. Общее количество их жертв таково, что будущие историки, возможно, назовут двадцатый век веком планетарного безумия.

Но вернемся к России. И зададимся на первый взгляд парадоксальным вопросом: а действительно ли закончилась в 1993 году советская власть?

Мощи ее создателя по-прежнему лежат на самой Красной площади страны, его памятники-идолы стоят от Финского залива до Охотского моря, его имя до сих пор несут в массы главные проспекты и улицы. Но самое главное — не произошло десоветизации сознания. Хотя из всех реформ эта требовалась в первую очередь. Потому что сама собой десоветизация сознания не происходит ни за десять лет, ни за тридцать — могу подтвердить это личным опытом. Даже прожив двадцать лет в Америке, я, убежденный антисоветчик, многократно ловил себя на том, что новорожденного сына убаюкиваю песнями «Броня крепка, и танки наши быстры» и «Взвейтесь кострами, синие ночи»...

Астрономы говорят, что за год Земля проходит вокруг Солнца расстояние, равное 940 млн км. Умножьте на двадцать и спросите себя: а далеко ли за это же время мы ушли от совкового мышления и советского строя?

Была однопартийная система — и есть (де-факто) однопартийная система. Была диктатура партийно-чиновничьего аппарата — и теперь даже президент страны уже стонет от «чиновничьего чванства». Были «за заборами вожди» — и продолжается их жизнь «за заборами». Судебная система и силовые ведомства тогда обслуживали власть — и теперь в первую очередь обслуживают власть, во вторую себя, и только в третью — закон. Как считалось «государственное=ничье», так и считается — и это порождает воровство в размерах, немыслимых при советской де-юре власти.

Не люблю сравнивать США и Россию, потому что нельзя сравнивать несравнимое — как сталь и воду, как окуня и лесную белку. Но один пример все же приведу.

Я оказался в США в 1979 году, во время картеровской инфляции и безработицы. Обанкротившейся мэрии Нью-Йорка нечем было платить мусорщикам и транспортным служащим, поэтому сабвей не работал, а горы мусора на улицах поднимались до окон второго этажа. Когда я попрекнул этим хозяина мелкой лавчонки, где обычно покупал хлеб и овсянку, он ответил: «Да, мы сделали ошибку, выбрав президентом этого Картера. Но через год мы выбросим его из Белого дома, и все будет в порядке». Я не поверил ему (только что приехал из СССР, где ни один правитель не уходил из Кремля своими ногами): с чего это Картер уйдет из Белого дома? Но через несколько месяцев, как раз накануне президентских выборов, я оказался в госдепе, чтобы взять интервью у тогдашнего главы «советского» отдела. И что же я там увидел? На стенах — плакаты «Родина-мать зовет!» и «КГБ — щит и меч советской власти», но это ладно, стеб, а вот чем были заняты сотрудники отдела? Они — еще до выборов! — паковали свои вещи в картонные коробки. И в ответ на мое изумление ответили: «Нашу демократическую партию уже не выберут, мы уходим».

Двадцать лет назад коммунист Ельцин только танковым огнем смог покончить (да и то лишь де-юре) с советской системой власти. Но разве Россия ушла от нее де-факто? Разве можно представить, чтобы нынешняя партия власти еще до выборов паковала вещи?

Я начинал как журналист в «Бакинском рабочем», потом был разъездным корреспондентом «Литературной газеты» и «Комсомолки», и зоной моих репортажей и очерков были сибирские ударные стройки.

Так вот где бы я ни был — в Братске, Усть-Илиме, на Вилюйской ГЭС или в Норильске, — везде слышал и видел: такого количества загубленной и брошенной в тайге и болотах техники хватило бы на еще один Братск, Усть-Илим и Вилюйскую ГЭС. А сейчас иначе? За деньги, которых Счетная палата недосчиталась на нынешних «стройках ХХI века» — от моста на остров Русский до Сочи — можно построить еще один олимпийский комплекс, на Луне. Введите в поисковике «хищения в», и вы прочтете про миллионные, даже миллиардные хищения в Министерстве обороны, ГЛОНАССе, Большом театре, системе ЖКХ... Если мы и ушли от разгильдяйства в отношении государственного и общественного имущества, то только в сторону их воровства в особо крупных размерах.

В 1987 году, в самом начале горбачевской перестройки, я написал роман «Завтра в России», в котором, возмечтав, рассказывал, как освобожденная от «мудрого» руководства КПСС страна на крыльях частного предпринимательства взлетит к экономическому могуществу. Но где это свободное предпринимательство, на котором было построено европейское и американское процветание, а сейчас строится китайское? Я своими глазами видел в Америке, какой рывок сделала страна из картеровского банкротства: как только Рейган освободил от налогов мелкие бизнесы — буквально через три года табло над Таймс-сквером отмотало назад катастрофический дефицит бюджета и стало накручивать гигантские цифры профицита. А в новой, «свободной» России чиновничье ярмо душит предприимчивых и инициативных.

Но неужели ничего хорошего не было при советской власти? Было.

В бакинской школе №171, которую я заканчивал, в моем классе было 19 учеников семи национальностей: русские, азербайджанцы, грузины, армяне, евреи, украинцы, таты. И все дружили. В артиллерийском полку, где я проходил службу, были русские, украинцы, узбеки, татары, таджики, евреи. Не скажу, что все дружили, но и не враждовали. В двадцать лет я с интернациональной группой туристов пешком прошел весь Нагорный Карабах. Тогда там рядом были азербайджанские и армянские деревни, и нас всюду встречали хлебом и вином — не официально, нет, а просто увидев нас издали и даже не зная, кто мы, армянские и азербайджанские женщины выходили из домов с кувшинами вина и лавашем в руках. А во Всесоюзном институте кинематографии имени Эйзенштейна, который я закончил в 1965-м, был вообще полный интернационал — студенты всех национальностей СССР плюс студенты из европейских стран, а также из Азии и Африки! И за все пять лет моей учебы не было ни одного межнационального конфликта — даже я, потерявший во время войны шесть миллионов своих соплеменников и двух родных дядьев, погибших под Курской дугой, дружил с немцем Матти Гешонеком. И еще с русским Говорухиным, украинцем Осыкой, белорусом Трегубовичем, грузином Квирикадзе, армянином Кеосаяном, узбеком Хамраевым, киргизом Омуркуловым, бурятом Халзановым… Где это все теперь? Откуда нынешняя неприязнь, а порой звериная ненависть?

И все же разве мы не ушли от советской власти никуда, кроме как в сторону ксенофобии? Ну конечно, ушли.

Разве мог бы я все это написать в советской газете? Да ни в жисть! Даже публикацию пяти процентов негативной правды мы в то время считали большой победой. Хотя бы потому, что власть тут же «делала оргвыводы» и «принимала меры». А сегодня даже на стопроцентную правду никто не обращает внимания...

«Посредством сложного устройства выборов представителей в правительственные учреждения людям… внушается, что… избирая прямо своих представителей, они делаются участниками правительственной власти и потому, повинуясь правительству, повинуются сами себе, и в силу этого будто бы свободны… Обман этот, не говоря уже о том, что выбранные люди… составляют законы и управляют народом не ввиду его блага, а руководствуясь по большей части единственной целью… удержать свое значение и власть, — не говоря уже о производимом этим обманом развращении народа всякого рода ложью, одурением и подкупами, — обман этот особенно вреден тем самодовольным рабством, в которое он приводит людей, подпавших ему… Люди эти подобны заключенным в тюрьмах, воображающим, что они свободны, если имеют право подавать голос при выборе тюремщиков для внутренних хозяйственных распоряжений тюрьмы».

Лев Толстой, «Конец века», 1905 — январь 1906 г.

А как будто написано сейчас.