Так было.

Анастас Иванович Микоян оставил богатые воспоминания о начальном периоде войны.Эти воспоминания он оставил в одноимённой книге.

Название книги отбрасывает всякие сомнения в историчности её содержания.

Называлась она—«Так было»

НАЧАЛО

Микоян так начинает своё повествование:

« В субботу, 21 июня 1941 г., поздно вечером мы, члены Политбюро ЦК партии, собрались у Сталина на его кремлевской квартире. Обменивались мнениями по внутренним и международным вопросам. Сталин по-прежнему считал, что в ближайшее время Гитлер не начнет войну против СССР».

«Тупой», Сталин, - что с ним поделаешь!

Верит, понимаешь, какому-то Гитлеру, а своих боевых товарищей, по Политбюро, которые ему правду говорят, не хочет слушать. Понятно, что все, кроме Сталина - умные.

Далее:

« Затем в Кремль приехали нарком обороны СССР Маршал Советского Союза Тимошенко, начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Жуков и начальник Оперативного управления Генштаба генерал-майор Ватутин. Они сообщили: только что получены сведения от перебежчика - немецкого фельдфебеля, что германские войска выходят в исходные районы для вторжения и утром 22 июня перейдут нашу границу»

Эта неизменная троица, так и кочует из одних мемуаров в другие и что интересно: они всегда втроем. Как персонажи из популярного кинофильма, своеобразные «Трус, Бывалый и Балбес».

Что, о немецком перебежчике надо было докладывать обязательно втроем, а то, если вдруг Нарком обороны забудет, найдется, кому напомнить?

Микоян продолжает:

« Сталин усомнился в правдивости информации, сказав:

« А не подбросили ли перебежчика специально, чтобы спровоцировать нас?»

Поскольку все мы были крайне встревожены и настаивали на необходимости принять неотложные меры, Сталин согласился «на всякий случай» дать директиву войскам, в которой указать, что 22-23 июня возможно внезапное нападение немецких частей, которое может начаться с их провокационных действий.

Советские войска приграничных округов должны были не поддаваться ни на какие провокации и одновременно находиться в состоянии полной боевой готовности».

Опять все обеспокоены судьбой государства, один Сталин с трудом поддается уговорам. Можно, на самом деле усомниться, по поводу перебежчика.

А что вся политика поведения Советского государства должна строиться на показаниях сдавшегося в плен немца? Неспроста запихали в нашу историю войны этого перебежчика.

Как будто вся Красная Армия только и ждала, что какой-то немецкий Лисков переплывет реку и по секрету скажет, что с минуты на минуту Германия на нас из-за угла нападет?

Эта приведенная Микояном фраза «не поддаваться на провокации» так бессмысленна в своей не конкретике, что невозможно представить себе, как это будет выглядеть на самом деле, на практике?

Немцы что, будут хладнокровно расстреливать наших бойцов, а те еще крепче будут сжимать свои винтовки и, с еще большим презрением будут глядеть на беснующегося от безнаказанности врага?

ПОСЛЕ НАПАДЕНИЯ

Микоян продолжает:

« Мы разошлись около трех часов ночи, а уже через час меня разбудили: война! Сразу же члены Политбюро ЦК собрались в кремлевском кабинете у Сталина. Он выглядел очень подавленным, потрясенным.

«Обманул - таки, подлец, Риббентроп», - несколько раз повторил Сталин».

Все время противопоставление: мы и Сталин. Мы - не верим, Сталин -верит.

Мы - верим, Сталин - не верит.

Мы - обеспокоены, Сталину - «до лампочки».

И если здесь, в этом эпизоде, следовать данной логике Микояна то, если Сталин выглядел «подавленным и потрясенным», они-то все, наверное, «светились от счастья»!

Получается, что члены Политбюро были у себя на Кремлевских квартирах, коли разошлись? Это Сталину, надо было ехать к себе на дачу, а затем, получается что вновь, возвращаться в Кремль?

Далее:

«Все ознакомились с поступившей информацией о том, что вражеские войска атаковали наши границы, бомбили Мурманск, Лиепаю, Ригу, Каунас, Минск, Смоленск, Киев, Житомир, Севастополь и многие другие города.

Было решено - немедленно объявить военное положение во всех приграничных республиках и в некоторых центральных областях СССР, ввести в действие мобилизационный план (он был нами пересмотрен еще весной и предусматривал, какую продукцию должны выпускать предприятия после начала войны), объявить с 23 июня мобилизацию военнообязанных и т.д.».

Тут, очередная страшилка для наших граждан. Прямо «ковровое» бомбометание с севера на юг по всей Восточно-Европейской части Советского Союза, не хватило до кучи, только Москвы и Ленинграда.

Вот бы эту информацию, да Молотову для речи по радио, глядишь, и сам бы, наверное, догадался бы позвонить в Генштаб насчет Западного округа. Ну, а по поводу, мобилизационных планов, то про это мы и без него знали.

Микоян продолжает:

« Все пришли выводу, что необходимо выступить по радио. Предложили это сделать Сталину. Но он сразу же наотрез отказался, сказав:

« Мне нечего сказать народу. Пусть Молотов выступит».

Мы все возражали против этого: народ не поймет, почему в такой ответственный исторический момент услышит обращение к народу не Сталина - руководителя партии, председателя правительства, а его заместителя. Нам важно сейчас, чтобы авторитетный голос раздался с призывом к народу - всем подняться на оборону страны.

Однако наши уговоры ни к чему не привели. Сталин говорил, что не может выступить сейчас; в другой раз это сделает, а Молотов сейчас выступит. Так как Сталин упорно отказывался, то решили: пусть Молотов выступит. И он выступил в 12 часов дня».

Снова противопоставление: мы и Сталин. Снова унижение Сталина, до тупого непонимания радио, как средства массового информирования населения по конкретному вопросу.

С другой стороны - «чтобы авторитетный голос раздался»? Вообще, так трудно, уверяет нас Микоян, приходилось Политбюро, чтобы уломать капризного Сталина сделать что-нибудь хорошее, например, сообщить населению, что наступил «ответственный исторический момент» - началась война.

Хорошо, что Молотов покладистым оказался и выступил по радио, а то народ, мог и не узнать, что Германия на нас напала.

ПОСЛЕ ОБРАЩЕНИЯ МОЛОТОВА

Микоян продолжает:

« Ведь внушали народу, что войны в ближайшие месяцы не будет. Чего стоит одно сообщение ТАСС от 14 июня 1941 г., уверявшее всех, что слухи о намерении Германии совершить нападение на СССР лишены всякой почвы! Ну а если война все-таки начнется, то враг сразу же будет разбит на его территории и т.д.

И вот теперь надо признать ошибочность такой позиции, признать, что уже в первые часы войны мы терпим поражение. Чтобы как-то сгладить допущенную оплошность и дать понять, что Молотов лишь «озвучил» мысли вождя, 23 июня текст правительственного обращения был опубликован в газетах рядом с большой фотографией Сталина».

Микоян, в своем рассказе, все время дистанцируется от ранее принятых решений Политбюро. Какая не была бы личная инициатива Сталина по какому-либо вопросу, тот (вопрос) всегда проходил «обряд освящения» во время обсуждения всеми членами высшего партийного органа страны и Микояном, в том числе. А строить из себя «скромную девицу», из состава Политбюро и совращенную Сталиным, это не красит, не только, Анастаса Ивановича, но и других подобных ему, из числа единомышленников по партии.

А насчет «озвучил мысли вождя» - это в самую точку. Помнил, наверное, под чьей редакцией и, главное, когда, готовили проект выступления по радио.

29 ИЮНЯ

Микоян переходит к самом интересному:

« Вечером 29 июня, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Всех интересовало положение на Западном фронте, в Белоруссии. Но подробных данных о положении на территории этой республики тогда еще не поступило(?). Известно было только, что связи с войсками Западного фронта нет.

Сталин позвонил в Наркомат обороны маршалу Тимошенко. Однако тот ничего конкретного о положении на Западном направлении сказать не смог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой».

Значит, по воспоминаниям Микояна следует, что члены Политбюро во главе со Сталиным, целую неделю (!), начиная с 22 июня, интересовались положением на Западном фронте, но позвонить в Наркомат обороны догадался только один Сталин.

А что же он не догадался позвонить туда в первый день и выяснить обстановку? Так связи не было, помните, уверял нас в этом, сам Жуков. А что же Сталин не позвонил на второй или третий день войны и не поинтересовался положением дел на Западном фронте?

В конце концов, у него что, нервы не выдержали от интереса, и он решил позвонить в Наркомат обороны лишь на седьмой день (!) войны?

Более того, никто другой, а именно он, Сталин, «встревоженный таким ходом дела и предложил» товарищам по партии поехать туда. А вот такая простая мысль о поездке, почему-то, не посетила головы товарищей Сталина по Политбюро.

Почему? Трудно сказать. Да им в голову, действительно, не пришла еще более «оригинальная» идея, просто напросто, взять телефонную трубку и дозвониться до Наркомата обороны самостоятельно. Опять просматривается противостояние: Сталин - Политбюро.

Сталин - встревожен положением на Западном фронте, а члены Политбюро с Микояном - только заинтересованы.

Только человек с «отмороженными мозгами» может поверить в такую чушь, что Сталин за семь дней ни разу не позвонил из Кремля военным и не захотел узнать о положении дел в одном из важнейших в стратегическом плане округе.

Здесь, явная нестыковка с Жуковым.

Это про приезд Георгия Константиновича в Кремль 26 июня. Сталин, якобы, бросил на стол карту Западного фронта. Для чего же тогда Жуков просил сорок минут, а затем еще пять минут прибавил, чтобы подготовиться?

Он ведь, по мысли тех, кто писал за него мемуары, должен был разъяснить обстановку, именно, на Западном фронте.

Микоян-то, видимо, точно знал, что никаких карт не было, как не было никакого отчета Жукова. Поэтому и были «встревожены» положением на Западном фронте.

Но вот, наконец, все товарищи из Кремля вместе со Сталиным приехали в Наркомат обороны.

В НАРКОМАТЕ ОБОРОНЫ

Микоян продолжает

« В кабинете наркома были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование фронта, какая имеется с ним связь. Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не удалось.

Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т.д. Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для восстановления связи, никто не знает.

Очевидно, только в этот момент Сталин по-настоящему понял всю серьезность просчетов в оценке возможности, времени и последствий нападения Германии и ее союзников. И все же около получаса поговорили довольно спокойно».

Хочется возразить дорогому Анастасу Ивановичу, этому «верному ленинцу» из Политбюро.

Уважаемый! У вас концы с концами не сходятся.

Сам же утверждаешь, - знали, что «связи с войсками Западного фронта нет», а Жуков уверяет, и как следует из его объяснения, связь, как минимум вчера была, но «за весь день восстановить ее не удалось».

Микоян продолжает:

«... Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует.

Раз нет связи, Генштаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал за состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек не выдержал, разрыдался, как баба, и быстро вышел в другую комнату. Молотов пошел за ним.

Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного, но все еще с влажными глазами Жукова».

Опять противостояние, теперь уже Сталин - Жуков.

Сталин - взорвался, а Жуков - просто растерялся. Сталин - груб, незаслуженно оскорбил «мужественного человека», а Жуков - сентиментален, разрыдался, правда, как баба, но хорошему человеку это дозволительно.

Правда, представить эту картину - плачущий Жуков, крайне сложно.

В ИНТЕРПРИТАЦИИ МОЛОТОВА

А вот в воспоминаниях Молотова, пересказанных писателем Иваном Стаднюком, эта сцена выглядела не так сентиментально-плаксивой:

«Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками....

Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя.

Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения.

Изумлённый такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу....»

ПОЛНОЕ ОТСУТСТВИЕ МОТИВАЦИИ

Проходит четыре дня и у Сталина проявляется, видимо, рецидив старой болезни - «ничего не помню», диагноз которой поставили ему советские историки еще во времена Хрущева.

Микоян же, уверяет нас, что Сталин интересовался положением дел, но связи не было с Западным фронтом.

И вот «под этим соусом» Сталин вместе с товарищами, и Микояном включительно, поехал в Наркомат обороны.

Сталин же знал, что связь есть. А вот то, что побудило его ехать в Наркомат обороны, было, якобы, известие о взятии немцами Минска?

Но, что его особенно обеспокоило, так это не «отсутствие связи», как нас пытается уверить в этом Микоян, а то, что это было, якобы, сообщение радио, а не сведения от наших военных из Наркомата обороны.

Поведение военных, сразу показало Сталину, что без полного контроля над Наркоматом обороны, точнее сказать над высшим военным генералитетом, который создал Ставку, удачи на фронтах не видать.

Поэтому, Сталин и не стал втягиваться в дальнейшие разборки с военными в Наркомате, а сразу вернулся к себе в Кремль.

И кого он вызывал к себе, в тот момент, мы не сможем узнать, так как отсутствуют те, злополучные страницы «Журнала» за 29 и 30 июня 1941 года. Зато, Микояну удобно стало врать. Кто ж его опровергнет?

Есть предположение, что Сталин уехал на дачу. Да, но в «Журнале» отобразили бы, что «посетителей не было». Или что, Сталину перестали приносить документы? Неужели всех оповещали, что Сталин на дачу уехал?

Дальнейшие события, развивались в такой последовательности: образование ГКО, с абсолютной полнотой власти, в том числе, и это, главное, над военными, и последующий приказ об аресте руководства Западного фронта.

Микоян, не был бы антисталинистом, если бы, не попытался исказить события путем передергивания фактов. Вот и в интервью Г.Куманеву он утверждает, что Сталин после посещения Наркомата обороны, вдруг без видимых на то причин, взял да и

«уехал к себе на «ближнюю» дачу в Кунцево, и всякая связь с ним полностью оборвалась».

Тут любого читателя оторопь возьмет. Абсолютно не просматривается мотивация поведения Сталина. На удивление, Микоян не привел ни одного довода, хоть как-то оправдывающего внезапный отъезд вождя к себе на дачу.

Неужели, решение восстановить связь с Западным округом, так повлияло на Сталина, что он потерял всякий интерес к Наркомату обороны?

Микоян много чего пишет, но, то, что связь со Сталиным «полностью оборвалась» после его отъезда на дачу, представляет для нас определенный интерес.

По Микояну, следует, что Сталин в ночь на 22 июня присутствует в Кремле. Здесь расхождение с Жуковым, который уверяет, что Сталин в это время был у себя на даче.

Дело в том, что хрущевцы и, принявшие у них эстафету лжи, последующие творцы истории, никак не могут найти для Сталина удобное, с их точки зрения, место пребывания вождя в роковой для страны день, 22 июня.

Поэтому и происходят различные нестыковки по времени, месту и действию. Это, правда, бывает только одна, а ложь, как всегда, многолика и многогранна.

ПОСЛЕДУЮЩИЕ СОБЫТИЯ

Последующие дни, по описанию Микояна проходили так:

« На второй день войны для руководства военными действиями решили образовать Ставку Главного Командования. В обсуждении этого вопроса Сталин принял живое участие. Договорились, что председателем Ставки станет нарком обороны маршал Тимошенко...

Вечером собрались у Сталина. Были тревожные сведения. С некоторыми военными округами не было никакой связи. На Украине же дела щли пока неплохо, там хорошо воевал Конев. Мы разошлись поздно ночью.

Немного поспали утром, потом каждый стал проверять свои дела, звонить друг другу, в Генштаб, каждый по своей линии: как идет мобилизация, как промышленность переходит на военный лад, как с горючим, снаряжением, с транспортом и т.д. Так начались наши тяжелые военные будни»

Как «разошлись поздно ночью» 23 июня, так стой поры Анастас Иванович и «потерял» боевого друга, Иосифа Виссарионовича.

« Помню, как на третий или четвертый день войны утром мне позвонил Молотов и пригласил на какое-то важное хозяйственное совещание. В его кабинете собралось более 30 человек: наркомы, их заместители, партийные работники».

А почему же в это время отсутствует Председатель Совнаркома СССР И.В.Сталин, в чьем прямом подчинении находились сидящие здесь наркомы? К тому же, как уверят Микоян, совещание было «важное». Что же Сталина-то не пригласили?

Микоян продолжает:

« Последующие четыре дня (25 - 28 июня) прошли в большой и напряженной работе. Достаточно сказать, что тогда мы рассмотрели и утвердили десятки решений по самым неотложным и очень важным военным и военно-хозяйственным вопросам... Помимо напряженной работы в эти дни в Политбюро ЦК, Совнаркоме и Наркомате внешней торговли, с 28 июня мне пришлось начать переговоры с прибывшей в Москву английской экономической миссией».

Опять о Сталине, в эти дни, ни слова. Наверное, «растворился» в «напряженной работе»?

И вот только, 29 июня, Сталин «попал» в поле зрения Микояна. После злополучного разговора с военными в Наркомате обороны, Анастас Иванович, почему-то, отправляет Сталина на дачу с полной потерей с ним всякой связи.

Пусть «покапризничает» в одиночестве, а мы без него «станем проверять свои дела, звонить друг другу» и решать важные задачи по народно-хозяйственному плану.

Далее, следует версия о создании Государственного Комитета Обороны (ГКО).

Но, вновь, к изучению так называемых, воспоминаний Микояна. Зачем он притянул к созданию ГКО Берию?

О СОЗДАНИИ ГКО

После Наркомата Обороны, как уверяет читателей Микоян «связь со Сталиным была утеряна». Она была утеряна не только для Анастаса Ивановича, но и для Николая Алексеевича Вознесенского, бывшего в тот момент заместителем Сталина по Совнаркому.

Микоян продолжает:

« На следующий день (30 июня), около четырех часов, у меня в кабинете был Вознесенский(?). Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему. Идем. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов и Берия. Мы их застали за беседой».

И здесь происходит, якобы, «ответственный исторический момент», создание Государственного Комитета Обороны, которому решили «отдать всю полноту власти в стране

Осталось только его «освятить», путем наделения Сталина должностью председателя.

О Ставке уже забыли, куда Сталина воткнули, якобы, рядовым членом.... Молотов знакомит их с документом. И тут происходит инцидент, инициатором которого, якобы, становится Вознесенский.

Микоян так расказывает:

« Пусть Вячеслав Михайлович скажет, почему нас с Вами, Анастас Иванович, нет в проекте состава Комитета, - перебил Молотова Вознесенский, обращаясь ко мне и рассматривая этот документ.

- Каков же состав предлагается? - спрашиваю.

- Как уже договорились, товарищ Сталин - председатель, затем я - его заместитель и члены Комитета: Маленков, Ворошилов и Берия, - отвечает Молотов.

- А почему же нет в этом списке нас с Николаем Алексеевичем? - задаю новый вопрос Молотову.

- Но кто же тогда останется в правительстве? Нельзя же почти всех членов Бюро Совнаркома вводить в этот Комитет, - было сказано в ответ.

После некоторых споров Молотов предложил ехать к Сталину, чтобы с ним решить все вопросы. Мы считали, что в одном имени Сталина настолько большая сила в сознании, чувствах и вере народа, что это облегчит нам мобилизацию и руководство всеми военными действиями».

Ну, то что «в одном имени Сталина большая сила», особенно для военных, типа Жукова, мы уже познакомились при поездке Сталина в Наркомат обороны.

Но вот вопрос:

« Почему в первоначальный состав ГКО не были включены Микоян и Вознесенский?»

Судя, по воспоминаниям, Микоян был раздосадован не меньше Вознесенского, узнав, что их не включили в состав вновь образовавшегося органа государственной власти. Это читателям Анастас Иванович «вешает лапшу на уши», принижая функции ГКО, говоря что, Комитет сосредоточит в своих руках только контроль со стороны правительства, Верховного Совета и ЦК партии, а о военных, как всегда, ни слова, вроде и нет никакой войны.

Хотя со слов Молотова было ясно, что ГКО сосредотачивает всю полноту власти в стране в своих руках под руководством Сталина.

Микоян-то, вместе с Вознесенским сразу понял, что им было отказано в доверии, вот в чем вопрос.

Значит, было за что? Может за активное сотрудничество со Ставкой Тимошенко?

На этот раз, на удивление, противопоставляя Сталину - Берия.

Во-первых, надо исключить всякие предпосылки личной инициативы Сталина в создании ГКО, пусть лучше это будет исходить от Берии.

Во - вторых, подозрение в их неискренности, т.е. лишение их доверия от товарищей по партии, пусть тоже будет исходить от Лаврентия Павловича. Ему по статусу положено всех подозревать.

И в - третьих, надо же найти «повод», чтобы поехать к Сталину на дачу и «уговорить» его вернуться в Кремль. Сам же пишет: « Охрана, видя среди нас Берию, сразу же открывает ворота, и мы подъезжаем к дому...».

МИКОЯН И СТАЛИН

Микоян так пишет:

«Поехали в Наркомат обороны Сталин, Берия, Маленков и я. Оттуда я и Берия поехали к Сталину на дачу. Это было на второй (24 июня) или на третий (25 июня) день войны. По-моему, с нами был еще Маленков. А кто еще, не помню точно. Маленкова помню. Сталин был в очень сложном состоянии. Он не ругался, но не по себе было».

В действительности, поехали в Наркомат обороны без Сталина. Узнали новости. Тихий ужас!!!

Скорее к Сталину на дачу. Товарищ Сталин, выручай! Скорее возвращайся в Кремль и бери ситуацию под свой контроль!

О состоянии Сталина - своеобразный диагноз, вполне достойный члена Политбюро.

Речь у нас идет о 24 июня. Молотов, только что, об этом говорил, выше. Но, Микоян, хочет нас уверить, что поехали 29 июня. Зачем? Будет понятно, в дальнейшем.

Микоян так продолжает:

«Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. (Сталин, конечно, решил, что мы пришли его арестовывать). Он вопросительно смотрит на нас и глухо выдавливает из себя:

« Зачем пришли?»

Заданный им вопрос был весьма странным. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать».

Вообще, эту буйную фантазию, видимо все же, ошибочно приписали Анастасу Ивановичу.

Уж, он-то, должен был знать и помнить, что за его долгую жизнь, находясь в руководстве партии, он не только ни разу не участвовал в арестах кандидатов членов Политбюро партии, но а, чтобы поднять руку на своего брата, члена Политбюро - такая идиотская мысль, вряд ли могла придти ему в голову.

К тому же кресло, в котором, сидел «Сталин», что-то плохо вписывается в интерьер столовой. Из жизни кремлевских богов, что ли, - обедать, сидя в кресле? Лучше всего, для этой залы подходят стулья или широкие лавки.

ЧТО В ИТОГЕ

У наших мемуаристов всегда происходит что-то, необъяснимое: только вчера в Наркомате, «Сталин взорвался», т.е. если мягко сказать, был в ярости.

Спустя всего сутки, от прежнего Сталина не осталось и следа:

«голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг».

Вдобавок ко всему сидит в кресле, вместо того, чтобы активно передвигаться по комнате.

Видимо, поэтому так долго прятали историю болезни Сталина, что там мог быть записан диагноз этого странного «заболевания» вождя.

А если серьезно, то и без помощи врачей, пообщавшись с членами правительства и Политбюро, прибывшими к нему на дачу, Сталин, видимо понял, что его промедление с возвращением в Кремль грозит гибелью не только Красной Армии, но и всего Советского Союза.

Поэтому, по возвращению в Кремль после « болезни» и пришлось, сразу решать многие накопившиеся вопросы: и по международным отношениям, - по поводу Англии; и по реорганизации Московского военного округа, - путем замены командного состава; и по установлению связи с Западным округом, - привлекая к решению этой задачи наркома связи; и создание ГКО, - с привлечением к руководству грамотных специалистов и т.д. и т.п.

А то, что мемуары участников данных событий часто искажены, а архивные документы либо сфальсифицированы, либо просто уничтожены, лишний раз говорит о том, что в этом деле не все чисто.

Честному человеку нечего бояться. А вот подлецу и негодяю во власти, всегда хочется скрыть свои делишки, чтобы не предстать обвиняемым перед судом Истории.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Воспоминания Микояна-такая смесь противоречий,нелепостей и лжи....и они по сути считаются документальным источником по важнейшим истррическим событиям

Такая интерпритация исторических событий приемлима для советской власти с 1956 года и нынешней российской власти

Но Сталин всё это предвидел и сказав однажды Молотову что на его могилу нанесут кучу мусора.

Но не менее правым, оказался он и в оценке действия «ветра истории», утверждая, что тот «безжалостно развеет эту кучу»