Детство как стратегическая отрасль.

Уважаемые читатели! Докладываю: День знаний прошёл совсем неплохо. Дочку во второй класс отправили, гимн СССР спели, цветы учительнице подарили, советскую музыку послушали.

Тем временем —

в немецком Лейпциге завершился Всемирный чемпионат рабочих профессий WorldSkills International-2013. Россия впервые приняла участие в столь представительном смотре трудовых резервов, хотя сама организация WorldSkills International (WSI) существует с 1946 года. Как-то так сложилось, что страна победившего пролетариата никогда не входила в организацию, вот уже седьмой десяток лет занимающуюся развитием профтехобразования и повышением уровня рабочего мастерства.

Нашу страну представляли 15 участников из разных регионов. Ребята прошли отборочные соревнования, прежде чем попасть в сборную России. Большинство впервые оказалось за границей. Увы, чуда не произошло. По итогам командных соревнований Россия заняла практически последнее, 41-е место, разделив его с Чили, Эстонией, Исландией, Кувейтом, Оманом и Саудовской Аравией.

Если вам кажется, что первый и второй абзацы никак не связаны, — вы ошибаетесь. Сейчас я вам это докажу.

Знаете, что меня удивляет и настораживает второй год подряд на сентябрьской школьной линейке?

Обилие советских «школьных» песен при полном отсутствии песен этого жанра российского периода.

«Почему так?» — скребётся в голове настойчивый колючий вопрос.

Ответ прост, но не очень приятен. Дело в том, что в СССР было детство.

Не в том смысле, что у нас в Российской Федерации детей нет, а люди появляются сразу взрослыми… Хотя… на самом деле вообще-то, если быть честным, так оно и есть. Но не будем забегать вперёд.

Детство было отраслью народного хозяйства.

«Все лучшее — детям», помните?

Это самое «лучшее» — это, конечно, образование, медицина, кружки и секции. Ну и конечно же — культура и искусство.

Некоторые люди по какой-то неизвестной мне причине считают, что искусство — это такое пространство ненастоящести, где можно делать всё что угодно под омерзительным лозунгом «я так вижу». Другие, не менее непонятные мне люди считают, что искусство — это такая вещь, которая должна полностью отражать реальность, желательно в самом негативном восприятии. По мнению этих людей, говоря «правду», они раскрывают глаза человечеству на него самого и таким образом приносят пользу. Такой подход бывает обоснован, но он не всегда и не во всём уместен. Так, например, хор первоклашек, поющий песню про то, что они начнут бухать с шестого класса, а аборты делать с седьмого, мне не кажется достойным примером моралистского жанра.

Искусство — это такая штука, которая позволяет нам получить эмоциональный опыт, которого мы в обычной жизни не имеем. И на этом опыте изменить (желательно в лучшую сторону) свою личность — получить поведенческие сценарии, выстроить иерархию ценностей, выработать отношение к разным явлениям и феноменам социальной жизни.

Мы не принцы датские, и у нас не отравляли отца. Но благодаря Шекспиру мы имеем эмоциональный опыт переживания таких чувств, как жажда мести, скорбь, стремление к справедливости, сомнение и так далее. Мы не врывались в киношку «Белое солнце пустыни», чтобы помочь товарищу Сухову, — за нас в нашем детстве это делали Петров и Васечкин.

Мы не умели любить принцесс и сражаться из-за них на мечах, мы не умели нести Кольцо Всевластия в Ородруин, но любви к женщине, верности, храбрости, смирению нас учили доблестный рыцарь Айвенго, Фродо, Арагорн и так далее. Именно в этом их миссия. Именно в этом заключается воспитательная функция искусства.

Советское искусство обслуживало советское детство, хорошо понимая, для чего человеку детство и что из этого детства должно вырасти. Детство в СССР было делом государственной важности, что подтверждается несколькими педагогическими университетами, самой развитой в мире педагогической наукой и огромным количеством внешкольных образовательных учреждений.

Поэтому в СССР снимались до сих пор любимые нами детские фильмы и писались прекрасные детские песни.

Именно поэтому ничего подобного сейчас не происходит, так как детство из дела общественного стало делом частным — и ещё рынком игрушек.

Дети выращиваются либо усилиями родителей, либо на продукции условной Гай Германики.

Потом дети вырастают и становятся обществом, в котором почему-то возникает проблема разводов, абортов, алкоголизма и общего инфантилизма. И это неудивительно,  потому что детям с помощью искусства не объясняли, как это — быть взрослым. Никто не показывал ребёнку Сухова, Харлампиева, Айвенго и так далее. Поэтому ребёнок понятия не имеет как это — любить, хранить верность, сражаться за правду и Родину и так далее.

Поэтому он сначала бегает от армии, потом заставляет девушку сделать аборт и в итоге запивает это дело алкоголем.

Он не вырос. Он не повзрослел. Он просто утерял детство и пребывает в состоянии неопределённости и потери идентичности до самой старости.

Помимо детства СССР ещё нуждался в промышленности.

А промышленность не бывает без рабочих. Поэтому СССР нужно было рабочих воспитывать. Сложность была ещё и в том, что до того как кровавые коммунисты учинили индустриализацию, Россия была аграрной страной с превалированием среди населения крестьян. Крестьянская культура — архаичная, прочная, консервативная. Она во многом симпатичная. Но для города и производства она подходит не очень. Да и для товарного коллективного производства сельхозпродукции — тоже.

Выходит, нужна новая культура. Нужны новые поведенческие сценарии. Нужно задать для человека новые стандарты образа жизни, новые стандарты быта. Нужно заново отделить добро от зла. Нужно пробудить в человеке новые достоинства — профессионализм и постоянное стремление к учёбе. Как это сделать?

СССР был тоталитарным государством, в нём не давали свободным творческим личностям делать на государственные деньги всё, что им придёт в голову, и поэтому в СССР была нужная государству массовая культура.

«Вы должны твёрдо помнить, что из всех искусств для нас важнейшим является кино» — В.И. Ленин.

Ленин сказал, творческая интеллигенция — сделала. Поэтому появились такие фильмы, как «Дело было в Пенькове» — для жителей села, «Большая семья» — для рабочих крупных заводов, «Большая перемена» — для учителей, «Иван Бровкин» — для юношей призывного возраста и «Иван Бровкин на целине» — для демобилизовавшихся юношей с зудом в пятой точке. И так далее.

Всё это делалось для того, чтобы человек, переживая жизни героев фильмов и книг, мог соотносить пережитое со своей жизнью и понимать, насколько она правильна, к чему стремиться, чего избегать, а самое главное — КТО ОН ТАКОЙ. Кто он? Орудие извлечения прибыли, существо, потребляющее на выходных, молодец, удачно ухвативший за задницу Катьку из столовой, или же рабочий — это звучит гордо? Почему гордо? Как гордо? Насколько гордо? Откуда взялась эта гордость? На все эти вопросы отвечало тоталитарное советское искусство, ещё не понимающее прелести киллеров, проституток и их юристов.

С разрушением советской системы в массовое кино и телевидение попали совершенно другие люди. И они там так и торчат до сих пор из своих «Бригад» и «Бандитских Петербургов».

В итоге получилось так, что благодаря массовой культуре человек российский может себе представить, как быть адвокатом, менеджером, миллионером, ментом, бандитом и даже б…ю. А вот как быть в этом обществе рабочим, он не понимает. Он не понимает, кем он станет и как он будет жить, если он станет рабочим. Он не понимает, в чём рабочее достоинство и гордость.

Поэтому в рабочие люди попасть не хотят, потому как стать рабочим — это всё равно что исчезнуть.

В связи со всем вышесказанным, а так же с тем, что нам в кои-то веки повезло, наконец, с министром культуры, хотелось бы возобновления государственного воспитания людей людьми, а не прорехами на человечестве.

Что подразумевает возрождение детского кинематографа, а также ренессанса таких жанров, как «фильм воспитания», «производственная драма» и «производственная комедия».

Кстати, в Америке когда-то эти жанры тоже были популярны. Пока Америка не стала постиндустриальной.

Помните «Полицейскую академию»? Классика же.