"РВАНЫЕ ПАРУСА". Часть вторая

"Думал ли я тогда, потягивая прохладное пиво из банки под дырявым тентом "Рваных парусов"... знал ли я, что буквально через месяц, сидя в темноте подвалов на Житникова буду также завороженно глядеть на тусклую лампочку камеры, едва освещавшую дверь и "намордник" на ней, как сейчас завороженно разглядывал куски голубого неба в прорехи брезентового тента?

Широко разрекламированная туркменбашинская программа десяти лет процветания и стабильности, о которой кричали растяжки на всех улицах Ашхабада, давала сбои уже в самом начале. Продукты по карточкам, катастрофическое состояние жилого фонда, закрытие предприятий и массовая безработица - такое "процветание" могло померещиться только обкуренному, но никак не трезвому политику... А он, говорят, и не брезговал...
Хотя Туркменистан был единственным независимы государством, закончивший год с положительным балансом.. Ну, в общем, ты всё сама знаешь, случилось то, что случилось.

Режиму "отца всех туркмен" нужны были козлы отпущения, "иностранные наймиты"; из-за происков которых рушилось обещанное благоденствие.  Наш вождь, наш сердар, был сыном своего времени, то есть целой череды времён, от Сталина, до Брежнева. Сам ли он это придумал, надоумил ли его кто, но врагом нации номер один режиссёры режима выбрали меня. Нукеры готовили  процесс, и я это чувствовал. Но я о другом.
С Житниковаиз камеры предварительного заключения, где вместо двух дней меня продержали две недели, я оказался в
 СИЗО.Там меня первое время перебрасывали из камеры в камеру. Все они были набиты людьми. Невольным слушателем скольких историй я оказался, не счесть. Сколько искорёженных судеб!

И вот однажды столкнула меня судьба с мужиком, неприглядным, иссушеным, несчастным. Все мы там, в тюрьме выглядели ахово, но этот, будто придавлен был бетонной плитой.
Обычный туркмен, ашхабадец, из работяг, всё жизнь проработавший чернорабочим, наивный и доверчивый, как ребёнок...   Назовём его Ахмет.
Сколько ему было тогда? Сорок с небольшим? Говорил, что у него четверо детей. Да у меня и самого к тому времени  уже пять было.

И вот, комкая слова и часто возвращаясь к началу своей драмы, он рассказал мне историю, действующие лица которой мне были давно известны. И оттого, что сам Ахнет не знал об этой моей дружбе с ними,  поверил я в его рассказ абсолютно. Да с такой силой, что по мне поползли мурашки от ужаса.                                                                                                     Тот день Ахмет запомнит на всё свою жизнь, хоть и не знает, сколько ему теперь осталось.
Хорошо, что дети были в ауле, у родственников жены. Что делать им летом в пыльном и шумном Ашхабаде?
Жена с соседкой во дворе возились возле тамдыра. Пекли чуреки. Один тамдыр на двоих. Дети у родственников, много еды не надо. Хорошо, хоть жена работает, хоть её не уволили.
Сосед попросил помочь ему починить машину. Пообещал пива поставить. Отчего не помочь?  Сосед - буржуй. У него участок есть в шесть соток на Куртлинском озере. Лук выращивает, помидоры, баклажаны, перец.
Раньше у него люди добрые овощи тырили. Но потом у него  какой-то дружбан из МВД появился, привезли ему "колючку". Так он участок обтянул по периметру. Обезопасил и себя, и свой огород. На "Москвичке" мотается туда-сюда, овощи привозит. Приторговывает потихоньку промеж соседей.
Пиво он поставил, "Москвичок" же завёлся. Но мало. Знаешь, мне показалось мало. Ну, думаю, надо где-то подкалымить на пиво.
Пошёл по улице пройтись. Гляжу, от Текинки дайза одна авоськи тащит. В возрасте дайза. Сетки тяжёлые. Дыня-вахарман там, картошка-мартошка, помидоры, зелень, морковка... Сплошная тяжесть.

- Салам, сестра, не тяжело ли тебе нести?
- Да и тяжело, - отвечает дайза, - не брошу, свой груз не тянет!
- Да что ты, сестра, жилы-то рвёшь? Давай помогу! Я ж мужик всё-таки!

Она-то поначалу всё отнекивалась, а потом согласилась. Ну, дотарабанил я до её дому эти сетки тяжелющие... Целый квартал ещё идти пришлось. Поднял их на третий этаж. Я-то - мужчина, и то сердце зашлось, а как она, пожилая женщина, их туда могла занести, наверх?
 Дала она мне воды напиться и говорит: "Спасибо тебе, брат!"
А я - дурак такой! Возьми и скажи ей: "Спасибо",сестра, в карман не положишь. Ты дай мне немножко денег-то за работу, а я пойду себе пивка куплю, чтоб охладиться."
А она: "Да нету денег у меня, всё, что дочка дала, я на базаре истратила. Не жалко денег-то, коли они есть...Ты мне и вправду помог: старая я стала такие авоськи-то таскать! Что же делать-то? Ах. знаю!".Пошла она в комнату, а я в коридоре стою. Выносит она вещь. Импортная вещь, хорошая, по всему видать - дорогая.
"Вот,-говорит,- возьми. Пиджак дочка из Финлядии привезла в подарок. Датолько к чему он мне, белый? Больно ярок, больно марок. Такие в моём возрасте не носят".
Хорошо. Я согласился. Видно было, что от всего сердца дала, без задней мысли. А вот как всё обернулось!
Сказал ей:"Сагбол!" , да и был таков.
Куда ж мне было с таким товаром? Только к Акмураду в "Рваные паруса". Обменял пиджак на трёхлитровый балон пива. Сижу, кайфую. Недолго кайфовал. Вдруг подъезжает ментовский "газик", выскакивают из него двое и к Акмураду. А я даже задуматься не успел, как они ко мне:"Вор! Грабитель! Пошли..."
Оказалось, что та дайза - мать нашей туркменской композиторки, Майи П. Слышал, поди, про такую? Одна у нас такая. Да ещё и депутат Меджлиса.
А та дайза на меня заявление написала, что я, де, обманом выманил дорогую вещь, то-сё... Ничё я не выманивал. Тряпка же, не золото, не машина...Теперь вот не знаю, что будет...
Скажи, брат, что будет мне? Зачем она... написала... так? О, Аллах...

Он глядел на меня измученными сухими глазами. Это был взгляд загнанного пса, вокруг шеи которого уже захлестнулась петля из стальной проволоки. Взгляд собаки, которую тащат на живодёрню.
Что мог я ему сказать? Чем мог я его утешить? Он говорил, а передо мне в мыслях вставала Мирьям Керимовна, тa  дайзa из рассказа Ахмета.

Она была моей любимой учительницей из далёкого пэтэушного детства, преподававшая нам курс общей полиграфии. Не скрою, что был я у неё пятёрошником и любимчиком. Знаю, что она мечтала, чтобы я когда-нибудь стал её зятем. Дочь её, Майка училась в Ленинградской консерватории.

Когда я уже стал студентом, и нас послали на производственную практику на Печатный Двор в Питере, Мирьям Керимовна дала мне майкин ленинградский адрес и телефон.
Ну... интереса ради я навестил землячку один раз.
Кряжистая невысокая девушка с немного надменным выражением лица, принимая от меня презент - книгу Ремарка "Три товарища", которую я стащил из цеха, подала мне руку: "Мая...". Мы погуляли по городу, поели мороженого, повспоминали Ашхабад, нашли общих знакомых... это была просто дружеская встреча двух земляков, повстречавшихся где-то далеко от родного дома. Трудно было сказать, во что бы вылилось это знакомство впоследствии. Она была уж слишком манерна, вся в музыке... Я? А я - худ, нахален и обрит наголо, поскольку проиграл свои роскошные кудри, поставив их на карточный кон.
В общаге, куда я вернулся после свидания, меня ждал мой сокурсник Вовка:

- Ну, как наша невеста? - игриво спросил он.
- Она ... она мне не невеста - ответил я, растерявшись от такого напора.
- Она тебе - не пара! Подумай сам! Она будет на фортепьянах дрынькать, а ты, голодный, картошку чистить, посуду мыть и сопли детям вытирать! Таких нам не надо!
Последний аргумент меня очень впечатлил, и я с ним мысленно согласился. Вовка был женатик.

К Майке на свидания я больше не ходил, да и не виделись мы после этого много лет.  Лишь как-то случайно окликнула она меня на улице, когда мы оба были уже глубоко семейными людьми.
Разодетая по тогдашней моде деловой туркменской женщины "на работу, как на праздник", она, лучась улыбкой успешной леди, подошла  и спросила: "Ну, как дела?"
Глупо было ей что-то конкретное отвечать, да она и не слушала, смотрела только на меня во все глаза, как бы оценивая потери от неосуществлённых инвестиций. Вопросы обо всём. Ответы ни о чём.
Больше я её не видел, знал только, что работает она в Союзе композиторов.
И тут такая история.

А бы наверное никогда не узнал о том, как сложилась судьба Ахмета, хотя постоянно помнил о нём. Думал о Майке, о Мирьям Керимовне. Случившееся не помещалось в моей голове. Как же так, недоумевал я. Учитель учит ... умному , доброму, вечному. Но вот жизнь вдруг ставит его самого в такую ситуацию, когда он, поступая по совести, вступает с этой самой совестью в конфликт, сам того не желая.
Когда мне всё-таки  удалось освободиться из цепких лап туркменского правосудия, шёл я ясным январским днём по городу... и не знаю, то ли Проведение, то ли Бог дали мне узнать конец этой истори о рваных парусах судьбы Ахмета.
Гляжу идёт мне на встречу моя старенькая учительница Мирьям Керимовна. Худенькая, сгорбившаяся, в свём всегдашнем демисезонном пальто поверх штапельного туркменского платья. В руках - авоськи .                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                     - Мирьям Керимовна! Здравствуйте!
- Сыночка! Живой!
Она, всхлипнув и отставив в стороны сумки, прильнула ко мне. Мы нежно обнялись.
- Мирьям Керимовна, слышали обо мне?
- Как не слыхать, слыxала... худые новости распространяются быстро, как пожар по сухой траве. Ну... отпустили тебя, жив и слава Аллаху!
- Мирьям Керимовна... я в одной камере с Ахметом сидел. Знаете, про кого я?
- Ой, знаю...
Её тёмные добрые глаза в лучинках морщин подёрнулись слезами.
- Виноватая я, как есть кругом виноватая.. Я ведь как лучше хотела.
Майя этот пиджак из Финляндии привезла в подарок мне. Там Дни Туркменистана были. Да. Сама , говорит, выбирала, сама свои деньги платила... А я... Да не к лицу мне такое молодёжное носить! Ну, мужчина этот, Ахмет, помог мне, и я ему-то пиджак сама отдала. А тут Майя с работы пришла, я возьми ей всё, как на духу, и расскажи, а она за телефон! Говорит, лучше бы продала на толкучке, да платок себе новый купила. Заставила меня написать заявление. Иначе, говорит, я - не дочь тебе. А она у меня одна. Да.
А мужчина этот Ахмет... он не виноват... Детки у него маленькие ещё, четверо. Грех какой, стыд какой. Я хотела заявление забрать, не отдают. А я и на суде говорила, что сама пиджак отдала, не грабитель он, не вор. Да где там! Четыре года ему дали. А у него ведь дети. Да..