СУОК.

Наверное, прочитав название статьи, вы улыбнётесь, вспомнив одну из любимых в детстве книг – роман - сказку Юрия Олеши «Три толстяка».

                             

Если из кровавой революции можно было сделать сказку, то Юрию Олеше это удалось сполна! Веселая история о том, как мужественно борются против господства трёх, жадных и ненасытных толстяков – властителей бедные и благородные люди, как они спасают их усыновленного наследника Тутти, оказавшегося украденным братом героини – девочки – циркачки Суок, и как весь народ порабощенной страны становится свободным.

Суок... Мне всегда казалось, что это название какой-то неведомой мне маленькой птички, порхающей над цветущими вечно садами. Но в книге имени даётся особое толкование: имя Суок означает « вся жизнь» на вымышленном языке «обездоленных». Но потом, в светлый майский день  1960 года её автор умер, оставив на страницах своего романа – сказки «Три толстяка»... фамилию трёх сестер, обернувшуюся именем сероглазой девочки – акробатки бродячего цирка: «Старый клоун... сказал странное имя, произнёс два звука, как будто раскрыл маленькую деревянную круглую коробочку, которая трудно раскрывается: Суок!"

                          

В Одессе, в семье австрийского эмигранта – преподавателя музыки Густава Суок родились и выросли три девочки: Лидия, Ольга и Серафима. Подобно папе великого комбинатора Остапа Бендера, Суок для удобства некоторых жизненных  обстоятельств числился «турецко-подданным» (чуть ли не чехом). А жил он в доме Вицмана на Новосельской улице с женой Софьей Николаевной и дочерьми, история жизни которых, будучи изложенной со всеми перипетиями, имела бы куда больше страниц, нежели знаменитая чеховская пьеса.

                            

Сёстры Суок, слева направо: Лидия, Серафима, Ольга.

Скучно в Одессе не было никогда, но когда младшая, Сима, входила в свой «первый возраст» — девический, декорацией тому были две войны и две революции.

В ресторанах матросы меняли на пиво фальшивый жемчуг. В летнем театре собирались взъерошенные юноши и часами читали стихи. Там Юрий Олеша и познакомился с Симой.

                                             

                                                Юрий Олеша

Среди юношей были и Валентин Катаев, и поэт Эдуард Багрицкий, ставший впоследствии мужем старшей из сестер — Лиды. Когда город заняли красные, изменилось многое. Но одним из ярких персонажей тех дней стал хромой, бритый наголо человек с отрубленной левой рукой — Владимир Нарбут. Нарбут, поэт со страшными стихами и страшной судьбой, был представителем новой власти. Он писал: «О, город Ришелье и Де’Рибаса! Забудь себя, умри и стань другим».

Симе Суок было тогда шестнадцать, Юрию Олеше — двадцать. Вспыхнула любовь.Сима довела Олешу буквально до помешательства. В.Катаев вспоминал об этой паре так: «Не связанные друг с другом никакими обязательствами, нищие, молодые, нередко голодные, веселые, нежные, они способны были вдруг поцеловаться среди бела дня прямо на улице, среди революционных плакатов и списков расстрелянных»

Вскоре влюбленные стали жить вместе, переехали в Харьков. Время было голодное. Два (известных уже!) писателя — Юрий Олеша и Валентин Катаев — ходили по улицам босиком. Жили в долг, зарабатывая на хлеб, папиросы и молоко тем, что составляли за гроши эпиграммы и стихотворные тосты для чужих застолий.

В 1921 году друзья решили переехать в Москву. Первым уехал Катаев. Устроившись, стал ждать остальных. Как-то раз в телефонной трубке Катаев услышал веселый голос Симы:

— Алло, я тоже в Москве!

— А где Юра?

— Остался в Харькове.

— Как?! — поразился Катаев. — Ты приехала одна?

— Не совсем, — усмехнулась в трубку Суок.

— Как это, не совсем?

— А так! — счастливо отвечала она. — Жди нас.

И она появилась, а с ней вместе, хромая, вошел в комнату человек без руки.

— От-то, от-то рад, — сказал он Катаеву  странно заикаясь. И добавил, улыбаясь одной половиной лица: — Вы меня помните?

Его помнил не только Катаев.

ВЛАДИМИР НАРБУТ слыл демонической фигурой. Потомственный черниговский дворянин стал анархистом-эсером. Он был однажды приговорен к расстрелу, но его спасла красная конница. «Колченогий», как назвали его, был одним из крупнейших поэтов начала века. Весь тираж его сборника стихов «Аллилуйя» был сожжен по специальному указанию Святейшего синода за богохульство.

Его собственной славе прибавляли блеска имена Ахматовой, Мандельштама и Гумилева. Вместе с ними он создал новое литературное течение — акмеизм. Когда заходил он, в комнате всем становилось не по себе. Публичные чтения Нарбута напоминали сеансы черной магии. Исчезало в этот момент причудливое его заикание. Вздрагивая и качаясь, он выкидывал строфы, будто кидая в небеса проклятия: «Песья звезда, миллиарды лет мед собирающая в свой улей». Многие считают, что с него написал Булгаков образ своего Воланда.

В 18 лет Нарбуту вырезали пятку левой ноги, и он здорово хромал. Был у него и ещё один недочёт – десятью годами раньше папа подкрался к сыну, когда тот рассаживал цветы, и так напугал его, что на всю свою жизнь он остался заикой. В начале или в середине фразы он нежданно – негаданно спотыкался и с напряжением повторял : «ото...ото...ото...». Правда, беспощадность его суждений нисколько не смягчалась.

    Нарбут несколько раз чудом уходил от смерти. Об одном из таких случаев внучка поэта Т. Р. Нарбут пишет: «...На хутор Хохловка, где семья Нарбутов встречала Новый год (это было 1 января 1918 г.), ворвалась банда анархистов и учинила расправу. Отец Владимира Ивановича успел выскочить в окно и бежал, жена с двухлетним Романом спряталась под стол, а остальных буквально растерзали. Был убит брат Сергей и многие другие обитатели Хохловки. Владимира Ивановича тоже считали убитым. Всех свалили в хлев. Навоз не дал замерзнуть тяжело раненному В. И. Нарбуту. На следующий день его нашли. Нина Ивановна (первая жена поэта) погрузила его на возок, завалила хламом и свезла в больницу. У него была прострелена кисть левой руки и на теле несколько штыковых ран, в том числе в области сердца. Из-за начавшейся гангрены кисть левой руки ампутировали».

Во время гражданской войны Нарбут воевал на стороне красных, был захвачен в плен и расстрелян, но не убит — ночью ему удалось выползти из-под трупов и скрыться.

В 1922 году  Серафима Густавовна Суок и Владимир Иванович Нарбут оформили свои отношения. Но в 1922 году он ещё не знает своей судьбы и обживается в Москве, в аппарате отдела печати ЦК ВКПБ. Основывает самое крупное после Госиздата художественное издательство «Земля и фабрика», редактирует журналы «30 дней» и «Вокруг света». Поначалу Нарбуту кажется , что вернулось время поэзии. Но столица его отрезвляет, и сам он, если и пишет стихи от случая к случаю, то больше их не печатает.

                          

А как же Юрий Олеша? Еще до того, как его возлюбленная Симочка, ставшая для него самым близким человеком, ушла к Нарбуту, пребывая на правах родственника, он познакомил со вдовствующей после гибели мужа на Первой мировой войне старшей сестрой Лидией своего друга Эдуарда Багрицкого, и тот молниеносно женился на ней. Они растили родившегося еще в Одессе сына Севу.  Олеша, со словами «и от сестры и до сестры замкнулась жизнь волшебным кругом», женился на средней сестре Ольге. Серафима разбила сердце Олеши своими романами. Младшая, Ольга, много лет утешала и лечила его.

                          

                                     Ольга Суок

И хоть роман «Три толстяка» был посвящен последней жене Ольге, для всех знавших Симу Суок было очевидным: это она – циркачка Суок и кукла наследника Тутти. Это не было тайной и для Ольги. Сам Олеша говорил ей: «Вы две половинки моей души».                         

И все же прототип был не один. Однажды Олешу спросили: «А девочка Суок из «Трёх толстяков»?

Где вы встречали эту маленькую очаровательную циркачку? Более поэтического образа вам еще не удалось создать!» Олеша грустно усмехнулся: «Если расскажу, вы мне не поверите». И он рассказал, что у маленькой девочки Суок была реальная предшественница. Это золотоволосая девочка-акробатка, в которую Олеша - гимназист влюбился, увидев её в цирке во время представления. Впоследствии, к ужасу Олеши, оказалось, что это не девочка, а мальчишка, длинно сплёвывавший сквозь зубы...

Поначалу всё было хорошо, и мужей сестер Суок литературная слава не обошла симпатиями. Но... Зимой 1934 года похоронили Эдуарда Багрицкого. С начала 1930 года у него обострилась астма – болезнь, от которой он страдал с детства. Он умер 16 февраля в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

                                             

                                            Эдуард Багрицкий.

На осеннем рассвете взяли В. И. Нарбута. Гроза разразилась в ночь с 26-го на 27-е октября 1936 года.

Сохранились воспоминания об этой страшной ночи Серафимы Густавовны Суок, жены поэта: «Стук в дверь. Проснулся Володя, разбудил меня. Кто там? Проверка паспортов!! Что-то натянули на себя, открыли дверь: человек в форме НКВД, штатский... У меня закрываются глаза от желания спать, опять разговор с Володей перед сном — неприятный, что мы должны разойтись. — Вижу, Володя дает свой паспорт, и ему протягивают бумажку. Все прошло — сон, нехорошие мысли, лень — покажите мне! — Он видел. Мама? — Ордер на обыск и арест. Всему был конец. Тогда я этого не понимала. Я как во сне, честное слово, как во сне шла к Лиде в 5 часов утра после обыска, без мыслей, тупо бежала по улицам рассказать о чудовищном сне — Володю арестовали.

Уходя,  он вернулся — поцеловал меня. Заплакал — я видела последний раз его, покачался смешной его походкой на левый бок, спину в длинном синем пальто. И все...»

Точных сведений о его смерти нет, есть только рассказ некоего Казарновского, который приводит в своих воспоминаниях Н. Я. Мандельштам, вдова Осипа Мандельштама: «Про него (Нарбута.) говорят, что в пересыльном [лагере] он был ассенизатором, то есть чистил выгребные ямы, и погиб с другими инвалидами на взорванной барже. Баржу взорвали, чтобы освободить лагерь от инвалидов. Для разгрузки...»

Официальная дата смерти Нарбута — 15 ноября 1944 года, скорее всего, фальшивка. «Дата в свидетельстве о смерти, выданном загсом, тоже ничего не доказывает,— пишет Н. Я. Мандельштам.— Даты проставлялись совершенно произвольно, и часто миллионы смертей сознательно относились к одному периоду, например, к военному. Для статистики оказалось удобным, чтобы лагерные смерти слились с военными... Картина репрессий этим затушевывалась, а до истины никому дела нет. В период реабилитации почти механически выставлялись как даты смерти сорок второй и сорок третий годы»... Очевидцы относят смерть Владимира Нарбута в ледяных волнах Охотского моря к весне 1938 года.

В конце лета 1937 года Лидию Суок, вдову Эдуарда Багрицкого, сослали в глухую казахстанскую степь.

Она вызвалась пойти на Лубянку по делам Нарбута,  жалея испуганную сестру. Взяла зонтик, хотя по­года не предвещала осложнений. Там было много на­роду в приемной. Все терпеливо ждали. Время от вре­мени из комнаты выходил офицер и тихо разговари­вал с вызванной им женщиной (были одни женщины). Некоторые уходили со слезами, большинство – мол­ча. Но по их виду было нетрудно догадаться, что ни одно из заявлений не удовлетворено. Порой выкли­кали фамилию, и тогда просительница скрывалась за дверью кабинета. Лидия Густавовна просидела часа три. Под влия­нием нервного напряжения и ощущения полной бес­смысленности затеянного ею она сорвалась, стала по­стукивать зонтиком о пол, приковывая общее внима­ние. Как только очередная жертва «разбирательства», содрогаясь, в слезах, покинула приемную, деликат­нейшая Лидия Густавовна – она потом много раз вспоминала и не могла понять, что это на нее нашло, – закричала: «Чего мы ждем! Мы не добьемся здесь справедливости». Это была, конечно, истерика. Офицер, который уже входил в кабинет, оглянулся и довольно спокой­но произнес: «Гражданка, да, вы, вы, пройдите за мной». И вежливо пропустил даму вперед.

Лидия  вошла в кабинет.

И больше не вышла...

                                                  

                       Олеша, Лидия, Серафима.

В карагандинской ссылке она каждое утро ходила за 17 километров  доить коров по глубокому снегу. Однажды на неё напал волк, и она чудом осталась жива. Еженедельно ходила отмечаться в местное управление НКВД, расположенное по иронии судьбы на улице Эдуарда Багрицкого. Вернулась из заключения в 1956 году. Умерла в 1969 году.. Похоронена на Новодевичьем кладбище, рядом с могилами мужа и сына. Всеволод Эдуардович Багрицкий, советский литератор, поэт, с первых дней войны добивался отправки на фронт, хотя был снят с воинского учета из-за сильной близорукости. После настойчивых просьб получил назначение  в газету «Отвага» Второй ударной армии Волховского фронта. Погиб при выполнении боевого задания 26 февраля 1942 года.

                                                 

                                                 Всеволод Багрицкий.

После смерти  В.И. Нарбута Серафима Суок  выходит замуж за  Николая Ивановича Харджиева (Никола́й Ива́нович Ха́рджиев -26 июня 1903, Каховка — 10 июня 1996 года, Амстердам) — русский писатель, историк новейшей литературы и искусства, текстолог, коллекционер.)

                                                 

                                                 Николай Харджиев.

Он обвенчался с нею и повёз её как свою жену. В эвакуации в Алма-Ата Харджиев пробыл до декабря 1942 года. Харджиева Сима использовала лишь для того, чтобы выехать с ним в эвакуацию во время войны. Если верить Эмме Герштейн, Сима заняла ее место. 

А в 1956 году Серафима вышла замуж за маститого писателя и критика Виктора Шкловского. Сначала она была его литературным секретарем, а после Шкловский развелся и женился на Симе. Когда горела их дача, уцелел портфель с рукописями Нарбута – мертвые не молчат. 

                                                 

                                                 Виктор Шкловский.

Похоронена Серафима Густавовна  (она умерла в 1982 году) на Новодевичьем кладбище, рядом со своим последним мужем. На том же кладбище похоронена ее старшая сестра – Лидия (вдова Э. Багрицкого),  Ольга Густавовна (вдова Ю.Олеши) также похоронена на Новодевичьем, рядом с Олешей и неподалеку от Багрицких. Жизнь трех сестер Суок – яркая, неповторимая, уникальная. Было в них что-то такое, что шли они по жизни вместе, рядом, помогая, поддерживая друг друга, потому, наверное, и покоятся на одном кладбище.

Какими разными были эти сестры Суок!

Лидия Густавовна была волевая женщина, с достоинством про­несшая свой крест.

Ольга Густавовна, совсем не похожая на волевых сестер, была мягка как воск и постоянно витала в эмпиреях.

Но и волевыми Серафима и  Лидия были по-разному. Серафима Густавовна подчиняла себе близких ей людей, Лидия.Густавовна жила для них.

Чеховские три сестры хотели в Москву.

Три сестры Суок в Москву приехали. Но счастья это им, в конце концов, не принесло.