Три жены Константина Паустовского

Екатерина Степановна Загорская-Паустовская (1889-1968)
первая жена

Отправившись санитаром на первую мировую войну, будущий писатель встречается с Екатериной Степановной Загорской, сестрой милосердия, "...её люблю больше мамы, больше себя... Хатидже - это порыв, грань божественного, радость, тоска, болезнь, небывалые достижения и мучения".

Почему Хатидже? Екатерина Степановна проводила лето 1914 года в деревушке на крымском берегу, и местные татарки звали её Хатидже (по-русски "Екатерина"). Паустовский не застал в живых родителей невесты. Степан Александрович умер еще до рождения младшей дочери. Мария Яковлена последовала за ним через считанные годы. Ее девичья фамилия была Городцова. Она - родственница знаменитого археолога Василия Алексеевича Городцова, открывателя уникальных древностей Старой Рязани.

«Я увидел тебя, вначале такую недостижимо далекую, озаренную, и я — бродяга, нищий поэт, полюбил тебя так чисто, так глубоко и больно, что даже если пройдет любовь, останется на всю жизнь жгучий след», — писал Константин Паустовский «из Москвы в Ефремов» 23 мая 1915 г. Екатерине Загорской (Хатидже, как называли ее в Крыму).

Венчались летом 1916 года, в родной для Екатерины Подлесной Слободе в Рязани близ Луховиц - так она захотела. В той самой церкви, где когда-то служил священником её отец, которого она никогда не видела.

В тихую деревню Екимовку, к родному дяде, в 1923 году привезла Екатерина своего мужа "переждать" гражданскую войну. Из Екимовки Екатерина решила съездить с Константином Георгиевичем в Рязань навестить Александру Загорскую-Павлову, дочь дяди, у которого теперь они жили. Показать ей своего избранника, заодно посмотреть, как изменилась Рязань после государственного переворота 1917 года и гражданской войны, и узнать, возможно ли найти работу в городе. В августе 1925 года у Паустовских родился сын Вадим, и здесь-то гостеприимство Павловых в Рязани пришлось как нельзя кстати, особенно для Екатерины. В Рязани маленький Вадим был крещён. 

В 1936 году Екатерина Загорская и Константин Паустовский расстались. Екатерина призналась родственникам, что развод мужу дала сама. Не могла вынести, что тот "связался с полькой" (имелась в виду вторая жена Паустовского). Константин Георгиевич, однако, продолжал заботиться о сыне Вадиме и после развода.

Вадим Паустовский: "В "Повести о жизни" и других книгах отца отражено много событий из жизни моих родителей в ранние годы, но, конечно, далеко не все.

Двадцатые годы оказались для отца очень важными. Сколь мало он печатался, столь много писал. Можно смело сказать, что тогда то и был заложен фундамент его профессионализма. Первые его книги прошли почти незамеченными, потом сразу последовал литературный успех начала 30 х годов.

И вот в 1936 году, после двадцати лет совместной жизни, мои родители: расходятся. Был ли удачным брак Екатерины Загорской с Константином Паустовским? И да, и нет.

В молодости была большая любовь, которая служила опорой в трудностях и вселяла веселую уверенность в своих силах. Отец всегда был скорее склонен к рефлексии, к созерцательному восприятию жизни. Мама, напротив, была человеком большой энергии и настойчивости, пока ее не сломила болезнь. В ее независимом характере непонятным образом сходились самостоятельность и беззащитность, доброжелательность и капризность, спокойствие и нервозность:

Мне рассказывали, что Эдуард Багрицкий очень ценил в ней свойство, которое называл "душевная самоотверженность", и при этом любил повторять: "Екатерина Степановна - фантастическая женщина". Пожалуй, к ней можно отнести слова В. И. Немировича Данченко о том, что "русская интеллигентная женщина ничем в мужчине не могла увлечься так беззаветно, как талантом".

Поэтому брак был прочен, пока все было подчинено основной цели - литературному творчеству отца. Когда это наконец стало реальностью, сказалось напряжение трудных лет, оба устали, тем более что мама тоже была человеком со своими творческими планами и стремлениями. К тому же, откровенно говоря, отец не был таким уж хорошим семьянином, несмотря на внешнюю покладистость. Многое накопилось, и многое обоим приходилось подавлять. Словом, если супруги, ценящие друг друга, все же расстаются, - для этого всегда есть веские причины. Эти причины обострились с началом серьезного нервного истощения у мамы, которое развивалось исподволь и начало проявляться именно в середине 30 х. У отца следы трудных лет тоже сохранились до конца жизни в виде тяжелейших приступов астмы.

В "Далеких годах", первой книге "Повести о жизни", немало сказано о разрыве родителей самого отца. Очевидно, есть семьи, отмеченные такой печатью из поколения в поколение."

Валерия Владимировна Валишевская-Навашина
вторая жена

Валерия - сестра известного в 20-е годы польского художника Зигмунта (Сигизмунда) Валишевского. Большое количество работ Валишевского находилось в собрании Валерии Владимировны. В 1963 году она передала более 110 живописных и графических работ Зигмунта Валишевского в дар Национальной галерее в Варшаве, оставив у себя самые любимые. Ряд первоклассных графических произведений художника хранится ныне в коллекции внука Валерии Владимировны - Петра Сергеевича Навашина.

Сергей Навашин - сын Михаила Сергеевича Навашина был взят в новую семью Паустовских по инициативе Валерии Владимировны.

 Из письма Паустовского Валерии:

19/VI–47 Солотча

 Звэрунья, я и соскучился очень по косичкам, и уже всерьез начинаю беспокоиться, — от тебя ничего нет, и я все думаю, что ты или больна или не хочешь мне написать, потому что плохо тебе живется или ты на меня за что-нибудь сердишься. Или, может быть, меня опять выругали в газетах (здесь газет нет совершенно, и я ничего не знаю). Получил очень хорошее письмо от Серяка, а от тебя все нет. Хотел позвонить тебе, но здесь это очень сложно — линия то испорчена, то занята казенными разговорами.   ...Я очень загорел и поправился. Очень легко дышать.

Об астме совсем забыл. Уже купаюсь (вода очень теплая). Много хожу, посвежел, но совсем не похудел, только «живота» стал прежним и брюки уже не давят. ...На днях на Промоине застала нас с Рувцом необыкновенно красивая гроза… В лугах было много радуг. Мы успели дойти до пасеки (теперь в лугах пасека) и пережидали у старика-пасечника в избушке, где замечательно пахло воском и старыми сотами. Третьего дня пошли втроем (с Алимовым) на Черное озеро. В лесу около больницы встретили на машине лесничего Дмитриевского (того, у которого Звэра разбила лупу), он довез нас на машине до самых мшар. Ночевали в лесу на краю мшар, всю ночь вокруг лаяли лисицы (их здесь множество). На озере поймали нескольких гигантских окуней и вчера вернулись. Шли вечером, чтобы не было жарко. Вместо Попково — пустырь, засыпанный пеплом. Но леса изумительные. Масса колокольчиков. Комары нас ели не очень сильно. Звэрунья, я жду уже «вызова» в Москву и очень за тебя тревожусь, кваки мой милый, любимый и самый-пресамый родной человечек. Очень его обнимаю и целую."

("Звэрунья" — домашнее имя Валерии Владимировны Навашиной-Паустовской, "Серый, Серяк"  - домашнее имя С.М.Навашина, "Рувец" - писатель Фрайерман)

Татьяна Алексеевна Евтеева - Арбузова (1903-1978)
третья жена

Татьяна была актрисой в театре им. Мейерхольда.

Татьяна Алексеевна урожденная Евтеева была в браке за Арбузовым, затем за Шнейдером. Дочь - Галина Арбузова, сын Алексей Паустовский (1950 - 1976).

Они встретились, когда она, актриса Татьяна Евтеева, была женой модного драматурга Алексея Арбузова (ей посвящена арбузовская пьеса "Таня"). А он, писатель всемирной известности Константин Паустовский, был давно женат.

Нежность, единственный мой человек, клянусь жизнью, что такой любви (без хвастовства) не было еще на свете. Не было и не будет, вся остальная любовь -- чепуха и бред. Пусть спокойно и счастливо бьется твое сердце, мое сердце! Мы все будем счастливы, все! Я знаю и верю... - Паустовский.

Рассказывает старшая дочь Татьяны от первого брака - Галина Арбузова:

- С Паустовским маму познакомил мой отец. Они встречали в Ялте Новый год, и мама рассказывала, как папа с большим воодушевлением крикнул ей: "Танька, Танька, иди скорей, я тебя познакомлю с необыкновенным человеком и писателем!" Мама тогда мало была знакома с творчеством Паустовского, но, любя и даже обожая отца, она, прислушиваясь к его мнению, а особенно к такому восторженному, стала ждать появления этого человека. И вдруг появился, как вспоминала мама, довольно чопорный, небольшого роста мужчина, застегнутый на все пуговицы. Маме он страшно не понравился этой своей изолированностью и, как ей показалось, даже надменностью. На людей, которые не знали Константина Георгиевича, он всегда производил такое впечатление. Но на самом деле он был полной противоположностью тому впечатлению, которое производил. Для посторонних он выработал какую-то отгороженность. Всегда при галстуке, с сосредоточенным выражением лица. Расслабленности при незнакомых людях он себе не позволял. 

Константин Георгиевич быстро влюбился в мою маму. Она была настоящая красавица. Яркая блондинка с голубыми глазами, прекрасным очертанием лица. Она, никогда не задумываясь о своей редкой красоте - я это точно знаю, - победно несла эту красоту. Ее невозможно было не заметить, где бы она ни была!

Мы жили в Копьевском переулке рядом с Большим театром, в коммуналке. В тот момент у мамы с отцом начался период расставания. А Константин Георгиевич забрасывал нашу небольшую комнату огромными букетами цветов, но с мамой общался мало. Несмотря на то что родители расходились, у них всегда собиралась папина молодая компания: Валентин Плучек, Александр Гладков, многие другие. И эти цветы всегда вызывали у них безумные взрывы хохота. Наверное, потому, что Паустовский казался им пожилым человеком, несмотря на то что ему было тогда 48 лет.

- Букеты не произвели на вашу маму должного впечатления?

- Нет, не произвели. Мама вышла во второй раз замуж за блистательного человека, Михаила Яковлевича Шнейдера. В Москве тогда были две литературно-философские школы. Во главе одной из них стоял Шкловский, а во главе второй - Шнейдер, сейчас совершенно забытый. Он был сценаристом, но, главное, написал книгу "Наедине с дураком", которую тогда, конечно, нельзя было напечатать. Она так и не была издана, затерялась, но те, кто ее читал, говорят, что это была выдающаяся вещь. Началась война. Мы все попали в Чистополь, откуда было трудно выбраться, и именно Паустовский взял нашу семью с собой в Алма-Ату, в эвакуацию. Именно там, в 43-м году, Константин Георгиевич признался маме в любви.

С общим сыном Алешей

Дом Паустовских в Тарусе

Письмо Паустовского,

продиктованное им за два месяца до смерти:

"Когда выйдет собрание сочинений, купите для Тани-мамы маленький домик около ее родного моря - в родном ее городе, и пусть там живет с ней кто-нибудь из настоящих друзей... Не давайте ей отчаиваться, - жизнь оборвалась у меня чуточку раньше, чем могла бы, но это пустяк в сравнении с той огромной, неизъяснимой любовью, какая была и навеки останется между нами и никогда не умрет.

Золотое сердце мое, прелесть моя, я не сумел дать тебе ту счастливую жизнь, какой ты заслуживаешь, может быть, одна из тысяч людей. Но бог дал мне счастье встретить тебя, этим оправдана и моя жизнь, и моя работа, - в общем, незаметная перед лицом моей любви. Благодаря тебе я был счастлив в этой земной жизни. И поверил в чудо...

Да святится имя твое, Танюша!"

Об отношениях отца с женами сын, Вадим Константинович, вспоминал: «… он был однолюбом, что все браки и увлечения только дополняли и развивали друг друга, что состояние влюбленности было необходимым условием успешной творческой работы. Он им очень дорожил и, может быть, даже провоцировал его… Как ни парадоксально, но можно сказать, что отец изменял не своим женам, а – тому облику, который столь поражал его первоначально и так стойко закреплялся в сознании. Каждый раз он женился на «литературном портрете», а разводился уже с «портретом жизненным». Но при этом, разумеется, имели немалое значение и его собственные человеческие качества …Уже после смерти отца последняя его жена, Татьяна Алексеевна, говорила мне со свойственным ей умом и откровенностью: «…Вы знаете, Дима, что объединяло нас, всех жен Константина Георгиевича? Мы все были диктаторши, но все его любили больше, чем он нас, не исключая и Валерию Владимировну. Он охотно принимал эту женскую диктатуру и даже дорожил ею. Но если  что не по нему – все менялось. Что-то случилось. Или мы теряли чувство меры и зарывались, или нас «заносило», а с какой из «писательских жен» этого не бывает? Но он никогда не пытался воздействовать на нас, видимо, справедливо полагая это дело безнадежное. Он попросту старался сбегать и при этом мог проявлять немало коварства и, если хотите, даже жестокости…».

Вообще же в семейных отношениях отец всегда стремился проявить терпимость, спокойствие, понимая, что идеальных жен (как и мужей) не бывает и что женщина не в силах изменить самое себя…

Каждой из жен было свойственно явно преувеличивать степень своего влияния на него и свою роль в его внутренней жизни. Для женщин это вполне понятно и простительно." 

Использованные источники:

http://paustovskiy.niv.ru/

http://vmperederin.narod.ru/index/0-199