Некуда «просыпаться». О неизбежности нового политического языка для Запада и России

Виктор Мараховский

13 сентября 2013

Уважаемые читатели!

В последнее время — на волне противостояния между обществами и руководством западных стран по вопросам Сирии, гей-бойкота нашей Олимпиады и прочих связанных с Россией тем — в Рунете распространилось такое развлечение, как чтение и перепечатка мнений простых западных читателей западных же статей в СМИ.

Из прочтения этих мнений («Теперь я начинаю уважать русских», «Блин, у нас просто кончаются аргументы против этого офицера КГБ», «Иисус, до чего мы дошли! Русские защищают наши традиционные ценности лучше нас!») — у многих складывается впечатление, что Америка (Франция, Британия, Восточная Европа) «потихоньку просыпается».

Если вам интересно, о чём на самом деле эти мнения свидетельствуют — давайте об этом поговорим.

Дело, коротко говоря, такое. О том, что западные элиты оперируют не вполне адекватными понятиями — мы уже писали. О том, что повторяющие за ними как попки элиты восточноевропейские ещё более неадекватны — тоже.

Но есть нюанс. Комментарии западных читателей — так приятно одобряющие Россию — до боли ясно демонстрируют ту же неадекватность. Все эти простые западные ребята с консервативным уклоном, которые против войн, гей-пропаганды и диктатуры Уолл-Стрита — употребляют «понятийный алфавит» из какой-то прошлой эпохи. Вернее, даже из нескольких.

Например, Обаму они ругают за то, что он, внимание — коммунист. И пририсовывают к нему на своих демотиваторах серп и молот.

При этом американские консервативные комментаторы ругают коммуниста Обаму также за то, что тот подстилка Уолл-Стрита — цитадели еврейского спекулятивного капитала, купившего американское правительство на корню.

При этом они ругают коммуниста и подстилку спекулянтов также за желание воевать за исламистов, потому что арабские шейхи также купили правительство США на корню.

Это всё означает: у «простых американцев» — тоже никакого адекватного языка для описания современного мира не имеется.

То есть неумение опознавать явления и называть их — проблема не только условной «западной элиты», но и «гражданского общества».

То есть в странном метании, охватившем западный мир, мы наблюдаем не просто кризис элит. Это кризис самой системы производства элит. А поскольку элиты формируются под конкретные ценности и цели — то, значит, у них проблемы с производством целей и ценностей.

Грубо говоря, ещё недавно всё было просто и понятно. Самая высшая ценность на свете — труд. Кто много трудится, у того много денег. У кого много денег — у того и власть. Кто ж ещё её заслужил-то, кроме трудоголиков.

И будем справедливы. Эта формула в своё время породила великий американский бизнес.

И когда, например, великий американский бизнес осваивал новую бескрайнюю страну Америку, возводил города и прокладывал железные дороги — то формула действовала: деньги действительно были у тех, кто работал над задачами развития, и естественно конвертировались во власть.

И относительно недавно, когда великий западный бизнес занимался «неоколонизацией» остального мира, включая Восточную Европу и бывший СССР, и захватывал его рынки — эта формула тоже ещё не опровергала себя. Пусть тогда решались уже не столько задачи развития, сколько задачи освоения внешних пространств — но какая-никакая экспансия в этом была.

Но сейчас, пережив свой пик и попав в мировой кризис, эта формула отбора элит и целей порождает естественные глюки. Потому что деньги, которые власть, тут и там оказываются в руках групп и личностей, которые получили их по правилам западного общества, но все прочие (основные, на самом деле) его ценности видали в гробу.

Во власть над западным миром вовлеклись не то что финансовые спекулянты или гей-лоббисты из самого этого мира, но и типы совершенно извне его — типа тех же нефтяных миллиардеров с Аравийского полуострова. Которым европейские цивилизационные установки развития и познания до фонаря.

Вырождение формулы «труд-успех-власть» в т.н. цивилизованном мире проявляется в целой россыпи инцидентов — от маленьких до глобальных. От прошлогоднего скандала с рождественской ёлкой в датском городке Коккедаль, где Рождество запретили справлять имеющие большинство в местном совете налогоплательщики-мусульмане. И до глюка глобального, в рамках которого администрация США, 10 лет потно боровшаяся с исламистским терроризмом, сегодня этот терроризм — в его буквально людоедском варианте — поддерживает в его борьбе против светской веротерпимой республики.

…Ну так вот. Эти глюки, конечно, западные «простые ребята» и порождаемые ими консервативные публицисты осознают.  Но при этом сама глючащая формула — прошита в их базовом мировоззрении. И поэтому оспаривать её для них — так же возможно, как для позднесоветских консерваторов, противостоявших «народным фронтам» в нацреспубликах и «ельцинским демократам» в Москве, возможно было критически переосмыслить марксистские догматы в единственно известной им сусловской редакции.

В итоге — словесная война этих западных консерваторов за возвращение к старой доброй Америке (или там Европе) всё больше напоминает безнадёжную героическую словесную войну «анпиловских бабок» за нашу Советскую Родину в 90-е.

«Анпиловские бабки», рисуя плакаты против дерьмократов и разворачивая красные стяги на проспектах, тоже не замечали, что они маршируют среди очень конкретного передела приватизируемой госсобственности, мешая проезду джипов. Они не замечали, что говорят на языке умершей реальности, используя понятия, ничтожные для их собственных детей и внуков, занятых выживанием и встраиванием в новый страшненький мир.

Нынешние западные «консерваторы» — про которых у нас пишут, что мол надо же, Америка потихоньку просыпается — во многих своих проявлениях те же анпиловские активисты. Только с интернетом и собственными радиостанциями вместо листовок и газет, продаваемых у метро.

Они — точно так же, как наши запоздалые консерваторы апеллировали к временам «правильного социализма», — апеллируют к неким временам «правильного честного бизнеса», когда спекулянты были отделены от нормальных дельцов и воли не имели.

У них есть и свой Сталин (по фамилии Рузвельт), который, помнится, этих спекулянтов прижимал.

И даже есть рецепты восстановления колосящейся справедливости, подобные «восстановлению советской власти и возвращению предприятий народу» — например, я не знаю, «отмена Бреттон-вудской системы и возвращение к золотому стандарту». И прочий арсенал понятий, которые вроде бы имеют смысл и значение, но — не имеют механизмов практического воплощения.

И это, уважаемые читатели, тот самый случай, когда Америке (Франции, Германии, Британии) «некуда просыпаться». Ибо язык их «традиционного общества» описывает реальность 2010-х годов не более практично, чем язык «Трудовой России» середины 90-х — реальность приватизации. То есть вроде бы эмоции верные, но к практике не применимые.

Ну просто потому, что весь их честный трудовой капитализм — был точно таким же инструментом развития, как наш сталинский трудовой марксизм. А вовсе не основным содержанием развития. А инструмент хорош только тогда, когда решает поставленные эпохой задачи адекватным средствам способом.

И если предлагаемый им обществу рецепт спасения сводится к тому, что общество должно перестать быть таким, каково оно сейчас, и волевым усилием отмотаться назад, в момент, когда формулы работали, — значит, инструмент устарел и себя изжил.

Сегодня в развитых странах нет уже ни аграрно-заводского большинства, ни гигантских призывных армий, ни угрозы перенаселения, ни постоянной угрозы эпидемий с неурожаем. А значит,  эпоха ставит вообще не те задачи, что сто лет назад, когда всё это было. Сейчас и большинство занято другим, и армии стали крошечным технологизированным классом, и перенаселения не видно. И само понятие труда теперь изменилось, и понятие благополучия, и даже понятие собственности.

Сейчас эпоху куда больше интересует, как строить новый техноуклад; как сделать массовым исследовательский труд; как претворять в реальность его наработки и как синхронизировать друг с другом получаемые в ветвящихся отраслях знания; как при этом не утратить культурное единство общества и сохранить самое его воспроизводство на простом биологическом уровне.

Перед лицом этих задач становятся неактуальными многие противостояния. В том числе и такие почтенные, как вражда между «частной инициативой» и «коммунизмом», между «религией» и «светским государством», между «свободой личности» и «интересами общества».  В новом мире свобода личности запросто может быть в интересах общества, воплощению коммунистических идеалов позарез требуется частная инициатива, а религия и светское государство явно нуждаются друг в друге, чтобы выжить.

А значит, любому обществу, претендующему на статус передового, — необходим новый набор понятий-инструментов. Которые перестали бы лепить противоречия там, где их нет, и могли бы в современной реальности воплощать изначальные базовые ценности.

Такого нового языка понятий у западного мира сейчас нет. Они всё мыслят «диктатурами», «демократиями», «свободным предпринимательством» и «государственным вмешательством», а благополучие измеряют в долларовом ВВП на душу населения.

Но, как ни странно, шансы первыми изобрести этот язык есть у нас. Куда большие, чем у более информационно и интеллектуально могущественного Запада.

Потому что у нас, в отличие от него, идеологии пока нет. А значит, нам начинать всего лишь с нуля. А не из минуса, которым несомненно является идеология имеющаяся, но глубоко неадекватная.