Солёная правда

Абсолютно правильное, единственное решение. Для этого персонажа. С этим мироощущением. Я не господь бог, я просто излагаю обстоятельства так, чтобы они были максимально логичными. Хотя мне на «Кинотавре» предложили: давай концовку поменяем. Я мог получить 600 прокатных копий вместо 150, если бы поменял.

Тогда почему в какой-то момент майор решает поступить по закону?

Ну как почему? Он сбил ребенка и понял, что там лежит месиво с отрубленной головой, а у него жена только что родила. И он вызывает товарищей и говорит: надо меня отмазать. Но когда Коршунов (коллега главного героя, которого играет сам Быков.— «РР») заставляет мать погибшего ребенка подписать бумагу, что она сама виновата, вот тогда Соболев что-то понимает. Коршунов ему предлагает: сейчас мы уезжаем, и все, она тут в обмороке останется. Она ничего не докажет. Свидетелей нет. Он замначальника РОВД. Все. А Соболев хочет, чтобы все было по закону, чтобы потом не всплыло. Он вроде мужик нормальный, у него вроде есть понятие о черном и белом, но, с другой стороны, он не законом руководствуется, а целесообразностью: того ребенка не вернешь, а своего поднимать надо.

В фильме сначала был финал с шофером-дальнобойщиком, который мы потом убрали, где он рассказывает, как в такую же ситуацию попал. Что он убил человека и решил отсидеть. Правильно сделали, что убрали, потому что в это вообще никто бы не поверил — что обычный работяга-шофер сбил человека, заявил на себя и сел на десять лет. Он отсидел, вышел, а жена с ребенком за это время — жрать нечего, работы нет — скурвились, спились. Всем понятно, что если ты на этом месте оказался, то дело не в законе, дело в обывательской этике. Какая бы она ни была примитивная, феодальная, животная, бандитская, это этика. И каждый, кто оказался бы на его месте — я имею в виду среднестатистического гражданского, — думаю, поступил бы так же.

То есть остаться безнаказанным он может, а вот стать причиной убийства двух людей — уже нет?

Одно дело пытаться уйти от ответственности. Другое — остаться на плаву за счет смерти еще двоих. Родителей ребенка. Вы масштабы понимаете? Есть же какая-то градация. Я могу украсть авторучку — подойти сейчас к официантке, попросить салфетку и авторучку и реально взять и унести. Мне нужна авторучка. Нету у меня. Ларьки закрыты. Или я могу взять и кружкой дать официантке по голове. Ну, есть какая-то градация поступков. Или нет?

Вы сыграли главного злодея — следователя Коршунова. Поняли для себя что-нибудь в психологии полицейского-садиста?

Я играл человека, который убежден, что мир устроен очень просто, что нельзя за всех переживать, всех любить и всем сострадать. Коршунов верит в то, что правильное разделение по бандитским понятиям, по кланам, когда есть свои и есть чужие, — это единственное жизнеспособное, разумное и гуманное разделение, которое может быть. И внутри своего круга ответственности он готов умереть, пожертвовать собственной жизнью, бороться, чтобы отстаивать благополучие свое и своих близких.

Вот и все. Доктрина бандита очень проста: свояк свояка видит издалека. Остальное: гуманистические ценности, общечеловеческие, нравственные и моральные устои — они не работают в рыночной экономике и капиталистическом обществе.

При этом Коршунов — положительный персонаж. Согласно математическому определению драматургической архитектуры, положительным персонажем является человек с определенным сводом ценностей, которые он последовательно отстаивает и в которые не вкладывает негативного понимания этих ценностей. А отрицательный персонаж — это лукавый, хитрый, пассионарно-злой, агрессивно-злой. В фильме «Крестный отец», например, нет отрицательных персонажей. Я просто сталкивался с такими людьми, как Коршунов, общался. Нормальные провинциальные люди. Это рядом — вот руку протяни, они рядом с тобой.

Вы часто говорите, что сочувствуете таким людям, как Соболев и Коршунов, но то, как они живут, — это «ужас, дикий ужас».

Мне Федя Бондарчук сказал: есть, говорит, у тебя в картине одна очень важная вещь — люди, которые принимают решения. Понимаете? Вот куча хипстеров будет кричать: «Даешь общечеловеческие ценности или однополые браки!» Но в итоге спасать людей из пожара, воевать, защищать родину будут отморозки, которые кричат: «За ВДВ!» Вот в чем правда жизни. В том, что люди, которые устроены очень просто, почти по-животному просто, — это и есть те люди, на которых зиждется все конкретное в этой жизни. Люди с ограниченным мировоззрением, с ограниченным, казалось бы, кругозором, представлениями о жизни — они и есть соль земли. Вот в этом трагедия. В том смысле, что с ними трудно, порой даже неинтересно, противно, небезопасно — как угодно, но они соль земли.

Осталось ли в милиции хоть какое-то понимание, что главная ценность в их работе — это спасение человеческих жизней?

Ну смотрите: человек встает в шесть утра, приходит на работу. У него в семь вызов. В вызове написано: какой-нибудь алкаш пытался убить своего ребенка и жену. Он приезжает в семь тридцать ломать дверь, а там этот дурак с ружьем: «Сейчас всех убью!» И такие ситуации возможны каждый день. Ну, наверно, у них есть понимание, зачем они этим занимаются. С другой стороны, работа в милиции — это хоть какая-то гарантия, это социальный пакет.

Бывает так: на маленький город есть два института максимум. Вот у нас в городе Новомичуринске была Радиоакадемия, куда можно было после школы попасть, если ты в спецклассе учишься. Можно в школу полиции или ВДВ. В педагогический стали реже идти, потому что видят, как учителя мучаются, получая по три-четыре тысячи.

Работы-то немного, особенно для мужиков. Можно на завод пойти, хотя заводы все почти стоят.

И потом, полиция — это какие-то мужские амбиции. Потому что можно чем-то руководить, чем-то властвовать. Такие очень простые мужицкие вещи. Сейчас тем более у них зарплаты очень неплохие: им подняли до тридцати — сорока тысяч в среднем. Но если спросить: «А почему ты работаешь полицейским?», я думаю, никто не ответит. А чего ты работаешь сантехником? Особо никто не думает. Надо куда-то пристроиться.

А у вас есть ориентиры?

Конечно есть! Конечно. Но я же сумасшедший. Надо работать, не врать, беречь здоровье. Мне еще нужно достучаться до людей. Потому что у меня есть ощущение правды — то, как я ее понимаю, — и я бы хотел этой правдой поделиться с остальными.

А у тех, кому двадцать лет, ориентир — айпад. Правда, айпад и у меня есть. Они не верят в этническое разделение, в гендерное разделение, не верят в политику, государство: «Хочу быть свободным, ни х…а не делать, курить бамбук где-нибудь в Индии — и все». Я сужу по младшей сестре, ее друзьям, по старшей сестре. Ну разве это ориентиры? Наверное, да. Наверное, это и ведет к глобализации.

Когда я смотрю фильм «Они сражались за Родину», то понимаю, что таких лиц, какие там были, я уже не вижу. Мне предлагали недавно снимать за большие бабки, прямо реально за большие, военный проект. Но поскольку я человек не меркантильный и ленивый и у меня уже есть проект, я отказался. А для отмазки сказал: а кого снимать? Вот смотришь ту финальную сцену — «Солдаты, Родина не забудет ни подвигов ваших, ни страданий» — идет панорама по лицам Шукшина, Тихонова, Буркова. Где вот эти типажи — земля прямо в лице?!

Я в этом смысле человек ангажированный провинцией. Не то что я один правый. Но я готов выйти куда угодно. Вот мне люди пишут — я, кстати, отвечаю. Я человек открытый, может, я чего-то не догоняю, как говорят в моем городе, но я готов догнать. Просто когда люди на меня смотрят свысока и говорят: ты не поймешь — ни фига себе, говорю. Мертвых видел. Живых видел.

Как убивают, видел. Почему я ничего не пойму? Странно. Очень странно.

А что будет с майором Соболевым дальше, после того как он убил мать сбитого им ребенка?

Да ничего с ним не будет. Ну, недели две попьет. В монахи он не уйдет. Если бы он был такой человек, он бы там с той женщиной и лег. Но он все-таки не такой. Все-таки жена, ребенок.

У вас это уже второй фильм, где в качестве оправдания убийцы фигурируют жена и ребенок.

Потому что это на каждом шагу: У меня семья, дети. Почему взятки берешь? У меня семья, дети. Зачем человека убил? У меня семья, дети. Все за этим прячутся. На самом деле главная тема — это, что тебе важнее: твоя жизнь и твоя семья или жизнь чужого человека. Потому что все гуманистические ценности зиждутся на одном простом постулате: раздай все и иди за мной. Возлюби ближнего своего, как самого себя. Этого обыкновенный человек сделать не может. Христианские ценности к жизни неприменимы. То есть они применимы до определенных моментов, но не для массового общества. Основная масса общества живет по принципу «вот мое, и я это защищаю». И у меня всю жизнь, особенно из-за того, что произошло в семье и в 90-е, было ощущение двойного стандарта. Все ходят в церковь, притворяются друзьями, родственниками, а в итоге моя родня, сорок человек, разругалась до такой степени, что по Конакову один родной брат бегал другого с дробовиком ловил: «Отдай мою квартиру!»

У меня всегда было ощущение, что человека можно до такого животного состояния довести, что он продаст и предаст все на свете. И мне интересно проверить этот лимит нравственных ценностей.

Что, по-вашему, зритель должен испытать после фильма?

Ощущение стыда. За то, что, если бы он попал в эту ситуацию, он бы поступил так же. И нечего ходить и задирать нос, что вот я, мол, такой правильный.

Но послушайте, никто не может точно знать, как он поведет себя в такой ситуации.

Дело не в том, как ты себя поведешь. Пойти на конфликт с окружающей действительностью согласно общечеловеческим ценностям можно в любую секунду. Мне вот не нравится, как в стране все устроено. Я знаю, что воруют в огромных количествах. Наверное, я должен прийти на Красную площадь с гранатой. Я же не иду туда. Почему? Потому что боюсь.

За правду помереть можно в любую секунду. Потому что несправедливого, плохого, отрицательного, лживого — всего этого вокруг достаточно. А мы живем и стараемся этого не замечать. Ну, если совсем уж припрет — девчонку будут насиловать, что, я сидеть буду? Но я же знаю, что где-то кто-то помирает от несправедливости, от голода, холода, от чего-то другого. Пожертвовать собой ради другого можно в любую секунду.

Вам не кажется, что это уже формирование психологии жертвы? Общество не может никак избежать полицейского насилия и поэтому начинает оправдывать ментов-убийц.

Ну и правильно. Себя-то общество оправдывает. Каждый человек себя оправдывает: я живу вот так, потому что нет другого способа жить.

У вас сильная неприязнь к обывателю.

Так я сам обыватель. У меня мать в роддоме работает, отец на электростанции. Я к обывателю замечательно отношусь. Я говорю про другое. Я говорю про то, что каждый сверчок знай свой шесток. Не надо навешивать лишнего и ждать лишнего от человека, у которого определенный диапазон возможностей. Маленький человек не может стать суперменом, я про это картину снял — «Жить».

Есть определенный перечень качеств, которыми обыватель не обладает. Не потому, что он плохой или хороший. Например, в «Жить» есть бандит Андрей — влиятельный бескомпромиссный человек. И он нам не нравится: собаку душит, людей бьет. А в итоге оказывается, что у него есть потенциал измениться. А у человека слабого этого потенциала нет. Я делаю этот вывод на основании жизненного опыта. Я никогда не встречал человека весом 60 кг, рыхлого, в очках, с книжкой в руках, который вдруг бросает книжку и поднимает штангу в 90 кг. Вот такого я не видел никогда. А душа — это такая же часть организма, как и мускулы.

То есть если вам приставят пистолет к голове и скажут: бери ружье, стреляй в другого…

Да, убью, конечно. Я убью. Потому что я же обыватель.

Судя по тому что вы рассказываете, 90-е на вас сильно повлияли.

Ну конечно. Когда надо добыть кусок хлеба, когда надо украсть капусту на поле осенью, ночью, в дождь, а кроме тебя там еще 500 человек, и всем жрать нечего. А менты гоняют. Прибежишь домой — перекрестишься. Вот у меня мать работала на арматурном заводе. У них с подругой-напарницей заклинивался станок. Видно было, что он сломается когда-нибудь, но денег на ремонт нет. И кто-то должен был попасть в ту смену, когда он сломается. И ее подруга сделала так, чтобы мама попала. На нее свалила. И маму уволили.

Вы как-то рассказывали, что даже в ОПГ входили.

Ну как, любая молодежь 90-х достаточно активна была в этом смысле. Надо было пива попить, что-то поесть, с девчонками потусоваться. Определенная романтика. Слушайте, по-моему, это такие очевидные вещи в провинции девяностых...

Ну, ОПГ не в смысле, что я был орехово-зуевский и ездил кого-то крошить в Бибирево, а в том смысле, что были определенные организации с иерархией, были высшие чины и низшие. Были пацаны, которые просто мелкую работу выполняли. Где-то что-то там свистнуть, машину перевернуть. А были большие серьезные ребята, которые рулили делами. Я до этого уровня не дорос. Очень быстро отвалился. Буквально до выпуска из школы. Потому что понял, что это не мое. Пару раз нас «окучили», и я понял, что я трусоват для этой работы.

«Окучили» — это как?

В подвал привезли и объяснили. Кто-то не понял и дальше продолжал. Кто-то понял. У меня кишка тонка для того, чтобы заниматься этими делами. Вы можете себе представить человека, которого суют головой в мешок с сахаром? Завязывают вокруг шеи, а он кричит: «П…сы, да я вас на х…ю вертел!» Его не отвяжут. А кто: «Простите, извините, пожалуйста, я не хотел, не надо» — отвязывают. Все, иди домой, свободен. Вот так на вшивость проверяют. Я продержался недолго. Очень недолго. Каждому свой лимит отпущен. У каждого свой порог боли, порог страха. У каждого.

Как вы сами себя определяете в ряду современных российских режиссеров?

Я уже прочел, как я определяюсь… Триумф Быкова-актера над Быковым-режиссером. Среди российских режиссеров я себя не определяю никак, поскольку не являюсь ценностной фигурой в кинематографической среде, как Звягинцев, допустим.

Пока у меня есть возможность снимать, я снимаю. Снимаю на остросоциальную политизированную тематику мейнстримовым зрительским языком. А это в кинематографической среде считается дурным тоном. Наверное, кроме меня сейчас этого не делает никто. Больше, по-моему, это никому не интересно.

Социальная тематика — это вещь преходящая. Сегодня один президент, завтра другой. Сегодня одна политическая система, завтра другая. А отношения женщины и мужчины, матери и ребенка — они вечны. Вот кто на такие темы кино снимает, тот художник. А кто снимает, почему в стране ЖКХ не работает, — он более топорный режиссер. Собственно, в чем меня и обвиняют. Нет тонкости человеческих взаимоотношений.

Вы с этим обвинением согласны?

Отчасти да, конечно. Только для меня социальное и является общечеловеческим и самым важным. Мне неинтересно снимать про то, про что снимают вечные художники: мать, ребенок, мужчина, женщина. Мне все это скучно. Вселенная в капле воды меня не интересует. Я не вижу себя в контексте мировой истории. Меня волнует, почему здесь и сейчас люди едят друг друга вот таким вот способом. Фильмов на тему общечеловеческих ценностей было много. А вот фильмов про то, что майор сбил ребенка и пытается отмазаться, потому что так устроена страна, — таких, наверное, не было и не будет. Потому что такого времени больше не будет и таких обстоятельств больше не будет.

Я не ответа ищу, я делаю срез времени. Мне важно запечатлеть то время, в котором я живу. Я рассматриваю себя только в контексте нового времени — развала Советского Союза и попыток создать новое государство, попыток не очень удачных. Вот в этом контексте я себя рассматриваю, больше никак — ни в контексте мировой, ни какой-то другой истории. Мне важно: вот развалилось это государство, новое все никак не построят, и образовалось какое-то феодальное сообщество. Новая Россия, в которой я не понимаю, как существовать, где корни, где правила игры, где все остальное.

Вы же говорили, что знаете, как устроен мир: жестоко и прагматично. И нужно это признать.

Ну да, много противоречий. Но, понимаете, я не то чтобы очень противоречив. У меня иногда мысли приходят в развитие. Вот я говорю, что я прагматичный, а на самом деле я не столько прагматичный, сколько понимающий, что все вокруг прагматично. А так мне по большому счету хреново. Я вообще не понимаю: чего мы тут топчемся на пятачке? «Давай денег заработаем, давай поженимся!» Зачем? Если нет глобального ответа на вопрос «Зачем?». Поэтому я и люблю фильмы с печальными финалами. Потому что я это проживаю. Я люблю в «Жить», когда герой идет к городу — и все, жизнь закончилась. Я люблю эти последние кадры, потому что ощущение, что все, отмучился. Все закончилось. И больше не надо. Я люблю этот момент переживать, когда все заканчивается. Потому что, честно говоря, меня раздражает очень многое в этой жизни.

Юрий Быков родился в 1981 году в городе Новомичуринске Рязанской области. В 2005-м окончил ВГИК. Играл в театре, кино и сериалах. Снимал рекламные и короткометражные фильмы. В 2010-м вышел его первый полнометражный фильм «Жить». В августе этого года в прокат вышла вторая его картина — «Майор».